Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 8

— Знакомые слуги? — удивился Меншиков. Кажется, для него было странно опускаться так низко в поисках информации.

А вот Дубельт только усмехнулся.

— Семья не видела Петра Гавриловича, так его звали, уже два дня. Он сказал, что получил важное задание и уедет на какое-то время из города, поэтому о нем не беспокоились. Так что убийца сначала вывел свое потенциальное оружие из нашего поля внимания, потом убедился, что его не ищут, и только потом пустил в дело.

— А почему, кстати, поручик Арсеньев поверил какому-то странному слуге по общим поручениям? То есть если я принесу ему письмо и скажу, что оно от самого царя, он тоже бросится выполнять любые мои распоряжения?

Меншиков и адмиралы поперхнулись. Кажется, о такой наглости никто даже не думал.

— Теперь уже нет, я предпринял для этого меры, — нехорошо прищурил глаза Дубельт. — Что же касается поручика Арсеньева: он видел этого человека в канцелярии города. Тот работал с бумагами для флота и городской больницы. Поэтому поручик даже не усомнился.

— А другие слуги… Больше никого не похищали? — я почувствовал, что перегибаю с вопросами, но просто не мог остановиться. Это же наш отряд пытались уничтожить, причем уже не в первый раз. Так что вычислить врага было не просто важно, это уже стало делом жизни и смерти.

— Больше никого, — Дубельт в процессе разговора словно несколько раз менял обо мне мнение. — Но вернемся к вашей ситуации. Вы получили фальшивый приказ и организовали свою вылазку. Рискнули жизнью двух сотен солдат, секретным оружием…

— Но сделал то, что было должно, — я закончил фразу сам. — Да, нас ждали. После прошлого инцидента мы подозревали это, поэтому сразу планировали операцию с учетом возможной ловушки.

— И как же вы это делали? Я ведь правильно понимаю, Григорий Дмитриевич, что, несмотря на годы службы, реального боевого опыта у вас нет? — Дубельт продолжил давить.

* * *

— Кстати, поддержу вопрос, — включился Меншиков. — Я узнал все детали и был искренне удивлен, сколько всего вы смогли предусмотреть. Более того, сохраняли хладнокровие и вносили корректировки прямо по ходу действия.

Генерал-адъютанту не очень нравилось играть на стороне третьего отделения, но в то же время ему хотелось понять этого молодого офицера. Если бы не просьба царя, он бы уже дал ему следующий чин, но… Возможно, государь и прав, с таким норовом Щербачев может не только пользу принести, но и шею свернуть. А пока… Пока пусть учится, пусть набивает шишки, растет, чтобы на самом деле принести пользу Отечеству.

— Я на самом деле не боевой офицер, — заговорил тем временем штабс-капитан. — У меня правда нет опыта, и я, зная об этом, готовился к войне по-другому. Учился развивать разум, учился смотреть на каждую схватку шире, чем это принято.

— Поясните, — почти ласково поддержал Щербачева Дубельт.

Меншиков невольно вспомнил слухи, которые ходили об этом офицере охранки. Все, кто с ним беседовал, даже по самым страшным делам, грозящим им казнью, не могли не отметить его вежливость и умение расположить к себе.

— Конечно, — штабс-капитан ничуть не смутился. — На бой можно смотреть просто как на столкновение двух сил, и тогда кажется, что побеждать должен тот, у кого больше батальонов. Но это не так… Иначе сорок лет назад Наполеон добился бы своего, но вместо этого война закончилась в Париже, а не в Москве. Что еще тогда можно добавить в уравнение? Боевой дух? Точно да, помним про двенадцатый год. Технические новинки? Ясное дело, мы сами столкнулись на Альме с нарезным оружием, и было бы глупо отрицать его силу.

— И вы об этом думали еще до Севастополя? — Дубельт опять мягко подтолкнул Щербачева.

Меншиков оценил тонкость момента. Леонтий Васильевич вроде бы и вежливость проявлял, и в то же время не давал своему собеседнику собраться с мыслями, заставляя говорить не правильные фразы и слова, а то, что на самом деле было у того на уме.

— Конечно, задолго до Севастополя и всей этой войны, — кивнул штабс-капитан. — Думал, пытался собрать в одну систему и в итоге понял, что все, о чем мы говорили выше, это только один уровень. Чтобы система заиграла, нужно было добавить в уравнение такую единицу как время.

— И что оно дало?

— Четыре этапа любого сражения, которые нужно учесть и проработать заранее, чтобы победить. Первый — дебют. Например, дикари думают только о нем, бросаясь в бой и даже не пытаясь помыслить, а что же будет дальше.

— Дебют — это как в шахматах или опере?

— Именно. После дебюта идет его развитие. Так, ударив в лоб, рыцарская конница преследует врага, а каре, выдержав натиск противника, начинает расстреливать его, не давая добраться до своего мягкого подбрюшья. Чем лучше разыгран дебют, тем лучше можно его развить.

— Кстати, а в нашем случае дебют — это что? — с интересом уточнил Корнилов.

— Для наших врагов дебютом была игра шпиона. Именно он направил нас в ловушку, которая по сути является ограничителем возможности развивать свой дебют для противника. И мы, чтобы это правило обойти, создали как можно больше точек воздействия.

— Чтобы получить возможность действовать хоть где-то, если в другом месте вас остановят, — Дубельт снова перехватил нити разговора.

— Именно, мы старались страховать каждое из направлений. Каждый из идущих по суше отрядов знал, где и как его прикроют. Единственные, кто действовал на свой страх и риск — это пилоты, но они просто не должны были заходить в зону поражения вражеских орудий, — по голосу Щербачева стало понятно, что он до сих пор не знает судьбу своих «Карпов», и это сильно гнетет молодого офицера.

— Вернемся к вашей схеме, — Дубельт заметил это и не стал ничего рассказывать, чтобы поддержать тревогу собеседника. — Если вы оперируете шахматными терминами, то после дебюта и его развития идет кульминация или late game и, наконец, эндшпиль. Кстати, я слышал, что вы используете французскую метрическую систему, теперь вот английские понятия…

— Это неважно, — Щербачев как будто даже не заметил обвинения. — А так вы правильно сказали. Начав партию и развив ее, мы оказываемся в ситуации, когда нужно ее завершать. Некоторые не обращают на это внимание, некоторые, наоборот, готовятся, чувствуя нужный момент умом или природным чутьем. Можно вспомнить монголов Субэтэя и Батыя, которые разбивали княжеские дружины, выводя их на засадные полки. Или Наполеона. Некоторые из вас ведь лично видели, как он без всякого сомнения вводил в бой свою гвардию — опять тот решительный удар, который в нужный момент переворачивает правила игры.

— И что же вы предприняли на этапе кульминации сражения? — снова не удержался Корнилов.

— Я хотел отступить, — удивил всех Щербачев. — Поставил значение эндшпиля, то есть того, что будет после битвы, выше самого сражения. В тот момент я считал, что сохранить людей важнее любой даже самой полной победы. Но потом мы увидели падение нашего шара… И опять же с точки зрения эндшпиля, того, с чем я закончу этот бой, я уже не мог отступить. Иначе бы потерял своих солдат, дал бы их храбрости сгореть в той ночи.

— То есть вы рискнули не ради своего пилота? — удивился Нахимов.

Меншиков невольно подумал, что сам Павел Степанович точно бы рискнул.

— Его я тоже хотел спасти, — вздохнул Щербачев. — Но, если быть честным, выиграть эндшпиль было важнее. Но что меня радует, — его глаза неожиданно блеснули, — на войне обычно такие вот правильные дела и выгода часто идут рука об руку. Спасти своих, храбро сражаться, любить Родину — это то, что важно и для победы, и для собственной души.

Щербачев замолчал. Немного удивленно — словно сам не ожидая от себя таких слов. Впрочем, Меншикову они понравились. Было в речах штабс-капитана и что-то чужое, холодное, рационально-неправильное, но в то же время он точно оставался своим, русским человеком.

* * *

Вот так и закончился мой допрос. Потом мне рассказали о потерях: помимо трех десятков раненых, еще было шесть погибших. Удивительно мало для того, что мы сделали. И удивительно много просто для меня… К счастью, каждого из наших удалось вытащить, и я еще даже успевал на отпевание.