Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 49

— Думаете, генералы, которые прошли через войну с Наполеоном, уже просто не могут по-другому? — немного напряженно спросил Руднев.

— Не думаю, — ответил я. — Сама передача командования, конечно, выглядит странно, словно Меншиков, распределяя роли таким образом, старается проверить в деле как можно больше генералов. Но вот атака через сложный рельеф на укрепленную позицию — вам не кажется, что это похоже уже на Альму? На рывок Боске, когда тот обрушил наш левый фланг всего полтора месяца назад?

— Ничего своего, — Димка Осипов на пару секунд вернулся во времена, когда любил все ругать. Потом огляделся, вспоминая, сколько всего своего только мы сделали за эту осень, и смутился.

— На самом деле, даже если генералы и повторяют удачные решения врага, в этом нет ничего плохого, — заметил я. — Вон в обычной жизни сколько промышленников не отказались бы делать то же самое, и только суды и патентное право их останавливают. Так что использовать успешный опыт — это правильно, это хорошо. Главное, не замыкаться в этом и продолжать двигаться вперед.

— Кстати, насчет движения, — Ильинский вернул разговор к бою. — Что будет после захвата плацдарма?

— Нам надо будет его удержать. Цели идти до конца и терять людей не стоит. Напротив, план строится на том, что мы быстрым рывком, как при Балаклаве, занимаем удачные позиции и заставляем уже врага атаковать и терять людей. Главное, успеть закрепиться. И в этом нам должны будут помочь еще два отряда. 6-й корпус Петра Дмитриевича Горчакова при поддержке кавалерии должен будет ударить от Чоргунской позиции — той самой, откуда мы шли на Балаклаву — и отвлечь на себя французов. С «Ласточек» уже давно приметили, что они выделили корпус Боске как раз на случай прикрытия возможного прорыва, и нужно будет его удержать.

— А городские полки? — спросил ефрейтор Николаев. Ему повышение так и не досталось, но крест с Георгием за храбрость грел сердце, и на суровом морщинистом лице при взгляде на него то и дело появлялась улыбка.

— Сводный отряд из Минского и Тобольского полков под командованием генерала Тимофеева из резервов города тоже готовы ударить и поддержать наш первый рывок с правого фланга, — я рассказал о последнем из запланированных в атаку отрядов.

— Это солдаты… А моряки? Неужели адмиралы не захотели помочь? — голос Ильинского дрогнул. Вот всем хорош свежеиспеченный капитан второго ранга, но иногда уж слишком он романтичен.

— Дмитрий Васильевич, а как ты думаешь, наши пилоты храбрые или нет? — я посмотрел на Ильинского.

— Конечно, храбрые, — тот не сомневался ни мгновения.

— И польза от них есть?

— Конечно.

— А если бы их к тебе дали в абордажную команду? Все три десятка, что мы натренировали — помогли бы они тебе?

— Помогли бы… — начал было Ильинский, но тут же замолчал. — Кажется, я понимаю, о чем ты, Григорий Дмитриевич.

— Всему и всем свое место, — пояснил я для остальных. — Именно на нем мы приносим самую большую пользу. Летчики в небе могут решить судьбу кампании, а в абордажной команде просто умрут, потому что одной храбрости недостаточно. Так же абордажники и штурмовики — в небе они, скорее всего, разобьют «Ласточки», не сумев справиться с ветром, но на своем месте именно они пробьют строй врага, заставляя его бежать, или захватят орудие, которое иначе убило бы сотни других солдат.

— И каково наше место в этом бою? — теперь Ильинский задал самый правильный вопрос.

— Я вижу для нас две главных задачи. Первая — обеспечить связь, самое сложное в сражении такого масштаба. Чтобы каждый полк, каждый отряд вступил в бой именно тогда, когда нужно, — я сделал на этом такой акцент, потому что в моей истории именно рассогласованность действия и стоила нашей армии победы. — Вторая же задача — помочь сохранить жизни. Враг стреляет дальше нас. Рядом с городом, где наши позиции прикрывает корабельная артиллерия, где у нас есть укрепления, это не имеет такого значения. Но в поле английские винтовки и пушки будут бить дальше, они знают об этом и будут вовсю использовать. И мы должны будем что-то сделать, чтобы их остановить. Итак, какие идеи?

— Дымовая преграда? — Степан напомнил, как мы действовали при Балаклаве.

— Увы, — я покачал головой. — Пока мы не смогли достать больше алюминия, а без него… Мичманы Алферов и Осипов проводят испытания, но подходящего состава пока так и не вышло подобрать.

— Просто выкопаем окопы на месте, — предложил Игнатьев. — Те короткие лопаты, что вы сделали для пехоты вместе с господином Тотлебеном, просто чудо. И при Балаклаве себя хорошо показали.

— При Балаклаве мы стояли под ружейным огнем. Даже не стояли, потому что враг так и не перешел в атаку пехотой. А здесь будут пушки! Конечно, что-то мы выкопаем, и кого-то это спасет, но лучше не стоит рассчитывать, что получится укрыться, как возле четвертого бастиона.

— А помните, как мы пушки таскали к Сарандинакиной балке? — неожиданно вскинулся Руднев.

— Наши «Карпы» не поднимут ничего тяжелее 3-фунтовки, а таких легких пушек и так будет достаточно. Больше сотни. Вот если бы мы смогли притащить хотя бы одну тяжелую батарею, это смогло бы изменить картину, а так…

— А если поднимать не пушки? — Руднев выхватил карту и принялся рисовать схему задуманной им авантюры.

И это действительно была авантюра, но она могла сработать. И могла спасти тысячи жизней. Мы несколько раз все пересчитали, а потом разделились на группы. Кто-то отправился на полигон отрабатывать детали нового плана, кто-то вернулся на позиции — выполнять свою не менее важную работу.

— Коля, — я придержал уходящего одним из последних мичмана Прокопьева. — Я ставлю тебя главным на связь. Две «Ласточки» из четырех возьми с собой к генералу Горчакову. Вы должны будете дежурить в небе по очереди, чтобы ни в коем случае не пропустить сигнал к атаке. Как только бой завяжется, Петр Дмитриевич должен будет узнать об этом и сдержать Боске любой ценой.

— Любой ценой… — очень серьезно повторил за мной мичман Прокопьев, а над воздуховодом землянки мелькнула чья-то тень.

* * *

День пролетел незаметно, следующий — еще быстрее, а вот ночь перед боем тянулась и тянулась. Я было подумал даже бросить попытки уснуть и пойти сразу на позиции, но нельзя. Да, сейчас будет легче, но завтра… Что, если из-за усталости, из-за тяжелой головы я не замечу что-то важное и допущу ошибку, которая будет стоить жизней? Не хочу!

Мысли крутились вихрем: что было, что будет. Иногда думать — это самое настоящее наказание.

— Ефим, — наконец, я не выдержал и позвал денщика. Может, короткий разговор о чем-то далеком поможет отвлечься?

— Спали бы вы, ваше благородие, — отозвался тот. — В смысле, что вы говорите, Григорий Дмитриевич?

— А что ты думаешь о царе, Ефим? — спросил я.

Я ведь уже слышал о Николае от Дубельта, рассказывал мне о нем и Михаил. И вот мне стало интересно, а что думают об императоре России обычные люди. Особенно такие наглые и не следящие за языком, как мой денщик.

— Думаю, что царь — это наш защитник, от бога, а что тут еще думать? — осторожно ответил Ефим. Кажется, на такие темы даже ему разговорить непривычно, ну да я помогу.

— Тогда расскажи мне не что думаешь, а что слышал о нем. Может, какие-то истории?

— Истории? — Ефим задумался. — Ну, я слышал, что у них с царицей любовь истинная. Что царь о народе беспокоится. Делает крепостных крестьян свободными…

— Государственными?

— Ну да, свободными. Ходи где хочешь, занимайся чем хочешь. У меня отец собирается стать почетным горожанином в Смоленске, тогда можно будет меньше податей за зерно платить. А на мой взгляд, главнее, что нас пороть будет нельзя.

— А часто порют вас?

— Не частно, но неприятно. Что обидно, был у нас в городе Сенька Семякин, так он заявил, будто литератор — даже стишков целую книжку написал на десяти страницах. И все! По указу царя литераторов пороть нельзя, у них тонкая душевная организация.