Вычислитель. Тетралогия - Громов Александр Николаевич - Страница 30

– Ну так это его сын. Золотая голова. Далеко пойдет, если не остановят.

– Откуда пойдет – отсюда? – хмыкнул, не повернув головы, первый рабочий. – Ну, ты скажешь…

Мальчуган уже не слышал их разговора. Добравшись до места, где кольцевой коридор выходил из скалы на поверхность, он выждал малой тяжести и, подпрыгнув к потолку, завис там, вцепившись в окантовку верхнего иллюминатора (нижние были наглухо заварены после того, как один свихнувшийся шахтер попытался разбить их кувалдой). Сквозь многослойную стеклянно-полимерную склейку и осевший на ней слой минеральной пыли просматривалась безрадостная каменистая равнина с торчащими там и сям технологическими конструкциями и грудами мусора, а справа над равниной висел бурый, весь в тугих завихрениях ураганов, край Циклопа – крупнейшей газовой планеты этой системы.

Разнокалиберными серпиками рассыпались луны. Тускло блестящей саблей изогнулось кольцо. Там и сям в звездной черноте неспешно плыли сверкающие искорки – рудовозы. Раздвоенные тени скал распростерлись по равнине – левые тени погуще, правые послабее, чуть размытые. Двойное солнце системы не попадало в поле зрения, зато и не слепило.

Привычная картина. Но завораживающая.

Вновь вернулась стандартная тяжесть, висеть стало трудно, и мальчик спрыгнул на решетчатый пол. Побежал, увернувшись на ходу от электрокара.

– Мама! Ма-а-а-а-а-а-ма!..

Кричать начал, еще не достигнув двери своего бокса. Ворвался, чуть запыхавшись.

– Мам! Спроси меня, сколько будет триста шестьдесят девять умножить на девятьсот шестьдесят три.

Нестарая еще женщина, оторвавшись от штопанья детской курточки, подняла на сына отсутствующий взгляд. Очнувшись, вымученно улыбнулась, отчего морщинки вокруг глаз выступили резче, поправила седую прядь.

– Сколько?

– Триста пятьдесят пять тысяч триста сорок семь!

– А четыреста восемьдесят восемь умножить на восемьсот сорок четыре?

– Четыреста одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят два! – не задумываясь, выпалил мальчик. – Хочешь проверить?

– И так верю. Ты молодец.

– Нет, ты проверь, проверь!

– Зачем? – Женщина вздохнула, и взгляд погас.

– Мам! Ну ма-а-ам! Ты чего? Опять? Не надо, мам…

Сейчас подскочит и начнет тормошить, подумала женщина, вновь заставляя себя жить осмысленно. Но на улыбку уже не хватило сил.

– Ты почему не в школе?

– А! Что там делать! – Сын махнул рукой. – Считать я умею лучше учителя, а зачем рудокопу остальное?

– Ты… ты хочешь стать рудокопом?

– Да, рудокопом на астероидах! Как отец!

«Боже, – подумала женщина. – И это все, чего он хочет? Считать умеет, но глуп, и кто знает, когда поумнеет? Господь вседержитель, пошли мне терпения!»

Когда она вновь заговорила, ее голос был таким, что сын поневоле начал слушать.

– Твой отец много лет мечтал увезти нас отсюда. Он так и погиб с этой мечтой – добровольно пошел на опасную, но денежную работу. Еще бы год, ну два… Теперь – начинай сначала… Запомни: если ты выберешь судьбу рудокопа, то твой отец играл в ненужную игру да и ты проиграл заранее. Ты должен учиться, сынок. Понимаешь? На свете есть другие планеты – чудесные, счастливые миры. Попасть туда непросто, но за это стоит бороться. За голубое небо, за мягкую траву под ногами, за водопады, срывающиеся с гор, за крики птиц, за теплое ласковое море…

«За ощущение превосходства над людьми, – добавил про себя Эрвин несколько лет спустя. – За красивые комбинации, за победы в таких играх, в которые отец не играл, за азарт, совсем не чуждый расчету, а дополняющий его как сладкий десерт…»

– Ты пьяный, что ли?

Эрвин знал, что Сукхадарьян не поверит ему. Но он не видел иного выхода.

– Прай должен быть устранен, – повторил он. – Лучше сейчас, чем через месяц. Лучше через месяц, чем через два. А через полгода будет поздно.

Наклонив бычью шею, устремив взгляд в столешницу, президент некоторое время пребывал в задумчивости.

– Ты думаешь… – изронил он наконец.

– Я уверен, – сказал Эрвин. – Если сделать это сейчас и аккуратно, никто не свяжет гибель Прая с политикой, тем более с интересами президента. Если и вылезет какой сумасшедший со своей версией, то все равно ничего не докажет. Именно сейчас ваш интерес в этом деле еще не просматривается. Напротив: личный траур, похороны по высшему разряду, возможно, обращение к народу…

– Да какой интерес! – рявкнул президент. – Нет никакого интереса! И никогда не было! Да я знаю Прая вот с таких лет! Чтобы Прай оказался иудой…

– Окажется, если не принять мер, – дерзко перебил Эрвин.

– Ты что, подсчитал это? – фыркнул президент.

– И очень тщательно.

– Хм, тщательно… Можешь показать расчеты?

– Они у меня здесь. – Эрвин коснулся головы. – Конечно, я могу перевести их на бумагу, только…

– Только – что? Я ничего не пойму – ты это хочешь сказать?

Эрвин смолчал, но вздох его был красноречив.

– Ладно… – пробурчал Сукхадарьян. – Верю. Не пойму. А вот что Прай готовит переворот – не верю! Не такой он человек. Что свою игру ведет – да, ведет, конечно, кто бы сомневался. Так это нормально! Всяк ведет свою игру, и ты тоже. Может, мне следовало бы тебя проверить на лояльность в первую голову, а?

– Сколько угодно. Я готов.

– «Сколько угодно»! Готов он… А вот почему мне не докладывали ничего, что свидетельствовало бы о нелояльности Прая, а?

– Причин две, – объяснил Эрвин. – Первая: он еще не предпринял никаких действий, дающих повод для обвинений в нелояльности. Он всего только вырос в опасную фигуру, а если представить его личность как набор параметров и внутренних алгоритмов, то… впрочем, я уже изложил это. О второй причине умолчу, она очевидна…

– Моя секретная служба работает плохо, так? – набычился президент.

– Наоборот, хорошо… Но на кого она работает?

Эрвин казался себе скарабеем, пытающимся расшатать и опрокинуть скалу. Забыв о математике, он объяснял ситуацию «на пальцах», чувствуя, что все равно выходит неубедительно. Логическую слабину Сукхадарьян ловил влет, не понимая, что логика не всегда сестра математике. Болезненно переживая неудачу, Эрвин предложил вместо устранения Прая дрянной паллиативный вариант, но и в этом потерпел неудачу.

Попыткой вразумить Сукхадарьяна он и сам цеплялся за соломинку и протягивал ее своему патрону. Надежда образумить босса все-таки существовала. Но единственный спасительный выход был отвергнут, и соломинка утонула. Остался мелкий сор.

За этот сор и цеплялся Эрвин, вначале пытаясь спасти президента, а потом уже себя, затем себя, а потом уже президента, и наконец только себя. Нельзя ведь спасти облеченного властью упрямого слепца. Верил он, видите ли, Праю, другу с самого раннего детства! На горшках рядом сидели!

Эрвин повел борьбу сам и имел бы некоторые шансы взять верх, не мешай ему Сукхадарьян. До самого конца бедняга так и не понял: у правила «президент не имеет друзей» не может быть никаких исключений.

Строго говоря, Сукхадарьян был плохим президентом…

Немногие знали об истинной роли Эрвина при нем, но Прай знал. И без математических моделей было ясно: Алоиз Прай достаточно мстителен, чтобы вместе с президентом прихлопнуть заодно и советника. Причем не исключено, что за советником он будет охотиться особенно старательно…

…На более развитых планетах космопорты, хотя и отнесенные в пустыни и неудобья подальше от городов, окружены по периметру силовым полем, в крайнем случае – забором со звукопоглощающими свойствами. Единственный космопорт Хляби имел ограду из заурядной железной сетки. Со стороны шоссе, ведущего от столицы, сетку разрывало громадное приземистое здание астровокзала. Собственно говоря, громадным оно было опять-таки по меркам Хляби.

На шоссе, а также на воздушной трассе над ним наблюдалось оживление, и было оно несколько одностороннего свойства. То и дело подъезжали и подлетали автобусы, наполненные нервными суетливыми людьми, и выглядели люди так, как будто убегали от цунами и еще не добежали до безопасного места. В обратный путь транспорт отправлялся наполненным едва на одну десятую своей вместимости, причем направляющиеся в столицу приезжие выглядели изрядно озадаченными. Почти все встревоженно вертели головами: туда ли мы прибыли, куда надо, и не ошиблись ли, выбрав Хлябь? Одно название чего стоит.