Маленький грязный секрет (СИ) - Резник Юлия - Страница 32

Я закусила губу, не понимая, как на такое реагировать. Смеяться? Плакать? Обижаться? Поэтому просто расстегнула пальто, задрала кверху свитер и вызывающе на него уставилась. Живот у меня был. Хотя и едва заметный. Покровский медленно опустился взглядом по моей груди и поменялся в лице! Моргнул ошалело. Залип на мгновение, а после снова в глаза заглянул.

– Сразу почему не сказала?

– Не была уверена.

– В чем? – крылья его носа рефлекторно дернулись. – В том, что ребенок мой?

Я закатила глаза, хотя, клянусь, хотелось ему по роже съездить. И если бы руки Покровского в тот момент так не дрожали, может, я бы и не сдержалась. Но они дрожали, да так, что он никак не мог вытащить сигарету из пачки. Значит, не все равно ему было. Значит, волновался, переживал… Что бы там ни говорил. И может, даже снова себя накручивал. С него станется!

– В том, что вообще хочу тебе рассказывать, – пояснила я, не уверенная, что он поймет. Но Покровский все понял правильно. В его глазах полыхнула жесть, на которую мое тело откликнулось волной неконтролируемой дрожи.

– А что так? Не гожусь я на роль папки, да?

– Ну, я же здесь. Как ты думаешь?

– Так, может, мне тебе спасибо сказать, что, наконец, соизволила, блядь, явиться? Я весь город перерыл… От меня уже в деревне шарахаются! Всех перетряс, кто мог о тебе хоть что-нибудь знать.

– Стоп, – прервала я его рычание. – Стоп, Иван. Я объяснила, почему поступила так, а не иначе. Если ты считаешь, что тебе есть в чем меня обвинять…

– Ты хоть понимаешь, как я жил все это время?

– А я?! Почему ты только о себе думаешь? Ты можешь представить, как сильно меня достал, что мне пришлось прибегать к таким методам? Сколько боли ты мне принес? – мои губы дрожали, как у ребенка. Он на них завороженно пялился.

– Маш…

– Нет. Постой. Я скажу…

– Тебе, наверное, нельзя волноваться, – пробормотал он и снова жадно вниз глянул.

– Вот именно! – истерично всхлипнула я. – Вот именно. А что я от тебя кроме этих самых волнений видела? Ну, вот что? Ты правда не понимаешь, почему я ничего не сказала? Нет, вот правда?

Я заревела в голос. Покровский с перекошенным от испуга лицом потянул меня на себя.

– Прости. Маш, ну все… Не надо так убиваться.

– Думаешь, легко? Мы же с Пашей… Я же... Он жениться на мне хотел! А тут…

Иван схватил меня. Ткнул лицом в свою грудь, обхватил плечи и зарычал в ухо, больно зарываясь пальцами в отросшие ниже плеч волосы:

– Не надо о нем. Слышишь? Не напоминай мне о нем никогда! Я запрещаю.

– Ну, какой же ты мудак! Значит, всякие Эммочки – это нормально, да? А я что? Должна была хранить тебе верность?! Или, может, ждать, когда ты соизволишь опять заявиться?

– Нет. Нет…

– Так вот. Этого не будет.

– Не будет, – покладисто согласился Покровский, проникая горячими заскорузлыми ладонями под свитерок. Нежно меня поглаживая чуть ниже пупка…

– Ты совсем спятил? Мы посреди поля! И вообще, я не собираюсь тебе больше давать…

– Да я же ничего такого! Ты что, Маш… – набычился Иван. И следом головой тряхнул. – Я потрогать. А ты правда беременна!

Обвинение в его голосе прозвучало так, будто это не я пять минут назад озвучила то же самое. Кажется, до него по-настоящему только теперь дошло. Я закусила щеку, с замершим сердцем следя за эмоциями, что сменяли друг друга у него на лице.

– Я на минутку, – просипел Покровский, вывалившись из машины. Ого, как его догнало! Сама я далеко не так бурно отреагировала. А он… По грунтовке шел, и ноги заплетались. И мое сердце спотыкалось каждый раз, как спотыкался он. Я не знала, как сейчас будет лучше. Позволить ему самому как-то с этим справиться? Или предложить свою помощь? А тут ведь еще мужиков вон сколько. Пока мы с Покровским ругались, к агроному с плюгавеньким мужиком присоединились какие-то работяги. И ни одному из этой четверки даже в голову не пришло хотя бы притвориться, что они заняты делом! Нет, что вы! Они, напротив, пялились на нас во все глаза. Хотя чему я удивлялась? В деревне жил народ простой. И развлечений здесь было не так уж много. Мы же с Иваном устроили бесплатный цирк.

Когда Покровский стал оседать в траву, я все же выскочила из машины. Мужики тоже забеспокоились.

– Эй! Сергеич, ты чего? Плохо тебе, что ли? Может, скорую вызвать, а?

– Да сколько она будет ехать! – парировал другой. – Тогда уж лучше сразу его в фельдшерский пункт отпереть… Емельяныч, Миш… Дотащим?

– Я в норме! – рявкнул Покровский.

– Иван Сергеевич… – залепетала я, подходя ближе. – Ваня…

– Он мой? Сто процентов, мой?

Его лицо исказилось. На щеке дергался нерв. Глаза покраснели. Взгляд стал неподъемно тяжелым.

Я не могла на него сердиться. Понимала, что Иван не со зла. У него просто никак не получалось встроить последние новости в ту реальность, что он для себя придумал. Ту реальность, в которой между нами ничего подобного быть не могло ни при каких обстоятельствах.

– Двести процентов. Ты один никогда не предохранялся.

Покровский всем телом вздрогнул. Зыркнул на меня. Как-то… даже зло. Будто бы и хотел мне возразить, а не мог. В конце концов, кивнул, вынужденный согласиться. И в отчаянии обхватил голову руками.

– Машенька, у вас как? Лады? Чего это он… – влез в разговор главный агроном.

– Емельяныч, свали. Лишний ты здесь, чего непонятно? – рыкнул в ответ Покровский.

Впрочем, дедок не очень-то испугался. И даже, наоборот, демонстративно перевел взгляд на меня. Словно у него имелись сомнения в том, что его шеф способен верно оценить ситуацию. А потому последнее слово оставалось за мной.

– Иван Сергеевич узнал, что скоро станет папой. Вот его немного и повело, – сообщила я. Переваривая мой ответ, Василий Емельяныч обернулся на других мужиков и, усмехнувшись в усы, заметил:

– Это хорошее дело! Поздравляю, Сергеич. Вот прям от души.

Глядя в удаляющуюся спину агронома, Покровский прохрипел:

– Ты что делаешь?

– А что? Живот скоро на нос полезет, полагаешь, они не узнают? Или, может, ты и нашего ребенка скрывать хотел?

– Нет, конечно! Я… Черт! Все так неожиданно. А если…

– Никаких если! Все будет хорошо, слышишь? Хотя, не буду скрывать, у меня имелись сомнения.

– Почему? – взгляд Покровского тут же стал настороженным и цепким. Все же он тот еще контролер и параноик. – Что-то все же не так, да?

– Вань, ты же бухал не просыхая, – устало разъяснила очевидные факты. – И я… Когда ты меня бросил… Короче, я тоже порой грешила.

Я видела, какое впечатление произвели мои слова на Покровского. Невозможно было не заметить, как он сжался под чувством вины, навалившейся на его широченные плечи.

– Ты пила? – спросил, глядя на меня словно битый пес.

– Непродолжительное время, но да. Как-то не справлялась я по-другому. Так что можно сказать, в чем-то я тебя понимаю.

Иван виновато отвел глаза. А мне его вина… ну просто поперек горла. Как встала еще тогда, когда все еще у нас могло быть, так и стояла, не давая сделать вдох полной грудью.

– Ну, я тогда поеду.

– Как это? Куда?!

– Домой. Я что хотела сказать – сказала. Больше мне здесь делать нечего.

– Как нечего? В смысле? Как минимум нам расписаться надо. И что еще? – Покровский действительно у меня спрашивал. Нет, конечно, я понимала, шок, и все такое. Но это было совсем уж никуда. Надо ему… Надо, блин.

– Нет, Иван. Ну, какая свадьба? Я за тебя не пойду.

– То есть как это?

– Вот так. Жениться нам совершенно не обязательно. У тебя своя жизнь давно. У меня тоже.

– Ты моего ребенка носишь… – огрызнулся он.

– Да. Но жениться только поэтому глупо. Чтобы решиться на такой ответственный шаг, нужны чувства, как минимум. Уважение, на худой конец. То есть все то, с чем у нас не заладилось изначально.

– За себя говори, – разозлился.

– А ты что? Можешь здесь мне возразить? – не поверила своим ушам я.

– Никак, надеешься плюгавого вернуть? – будто не слыша моего вопроса, Покровский с бараньим упрямством продолжал выискивать поводы пособачиться.