Похвала праздности - Рассел Бертран Артур Уильям - Страница 1

Подобно многим из моего поколения, я был воспитан на изречении: «Сатана всегда найдёт недостойное дело для праздных рук». Будучи глубоко добродетельным ребёнком, я верил всему, что мне говорили, и поэтому приобрёл чувство моральной ответственности, вплоть до настоящего времени заставлявшее меня прилежно трудиться. Но хотя совесть и контролировала мои действия, взгляды мои претерпели серьёзные изменения. Я утверждаю, что в мире сделано чересчур много работы, что вера в то, что работа – это добродетель, нанесла огромный вред, и что в современных индустриальных странах следует проповедовать идеи, весьма далёкие от тех, что издавна проповедовались. Все знают байку о путнике из Неаполя: он увидел двенадцать нищих, лежащих под лучами солнца, и предложил монету ленивейшему из них. Одиннадцать нищих вскочили, претендуя на неё – поэтому он отдал её двенадцатому. Путник этот был на верном пути. Однако в странах, где нет средиземноморского солнца, праздность более трудна, и для введения её в обычай потребуется серьёзнейшая общественная пропаганда. Надеюсь, лидеры Молодёжной Христианской Организации (YMCA), прочтя следующие страницы, предпримут ряд действий для побуждения добропорядочных молодых людей к ничегонеделанию. Если это будет так, я прожил жизнь не зря.

Прежде чем выдвигать собственные аргументы в пользу праздности, я должен опровергнуть один, с которым не могу согласиться. Когда индивидуум, имеющий уже довольно средств к существованию, намеревается заняться некой повседневной работой, вроде работы школьного учителя или печати на пишущей машинке, ему говорят, что подобным поведением он отнимает хлеб у других, а потому это безнравственно. Если бы этот аргумент был верным, тогда, чтобы иметь наполненные хлебом рты, всем нам было бы достаточно всего лишь бездельничать. Люди, утверждающие подобное, забывают, что человек обычно тратит заработанное, обеспечивая тем самым рабочие места. Пока человек тратит свой доход, он кладёт столько же хлеба во рты людей, сколько забирает изо ртов других людей, зарабатывая. С этой точки зрения, истинный негодяй – тот, кто делает сбережения. Если он, не мудрствуя лукаво, кладёт сбережения в чулок, как тот французский крестьянин из пословицы, – они, понятно, не создают рабочих мест. Если он инвестирует их, всё не так очевидно, и тут есть варианты. Одна из возможностей – ссудить накопления какому-нибудь правительству. Принимая во внимание тот факт, что основная часть государственных затрат большинства цивилизованных правительств состоит из выплат за прошлые войны или оплаты подготовки новых, человек, ссужающий деньги правительству, выступает в той же роли, что и нанимающие убийц персонажи из Шекспира. Конечный итог экономической деятельности такого человека – увеличение вооружённых сил государства, коему он даёт взаймы. Очевидно, было бы лучше, потрать он свои деньги – пусть даже он потратит их на выпивку или азартные игры.

Но, – скажут мне, – совершенно иное дело, если сбережения инвестированы в промышленные предприятия. Когда такие предприятия успешны и создают что-то полезное, с этим можно согласиться. В наши дни никто не будет отрицать, однако, что большинство предприятий терпит крах. Это значит, что огромное количество человеческого труда, который мог быть вложен в создание того, чем можно пользоваться, было потрачено на создание машин, кои, будучи произведёнными, лежат бесполезной грудой, так и не принеся никому никакого блага. Следовательно, человек, инвестирующий сбережения в концерн, что впоследствии обанкротится, наносит ущерб и другим, и себе. Если бы он истратил их, скажем, на вечеринки для друзей, они (смеем надеяться) получили бы удовольствие, – равно как и другие, кому достались бы деньги: к примеру, мясоторговец, булочник и торговец спиртным. Но если он потратит их, скажем, на прокладку трамвайных рельсов там, где трамваи окажутся ненужными, он направит массу труда в русло, где это не принесёт радости никому. Тем не менее, если он останется у разбитого корыта вследствие ошибки инвестирования, его будут считать жертвой незаслуженного невезения, тогда как беззаботного транжиру, выбрасывающего деньги на благотворительность, будут презирать, как глупого и легкомысленного человека.

Всё это лишь вступление. Я хочу со всей серьёзностью заявить, что изрядное количество вреда в современном мире приносит вера в добродетельность работы, и что дорога к счастью и процветанию лежит через организованное сокращение работы. Прежде всего: что есть работа? Работа бывает двух типов: первый, изменение положения материи на земной поверхности или вблизи неё относительно другой такой материи; второй, повеление другим выполнить это. Первый тип малоприятен и плохо оплачивается, второй – приятен и высоко оплачивается. Второй тип можно развивать далее: есть не только те, кто отдаёт приказы, но и те, кто даёт рекомендации касательно того, какие приказы следует отдать. Обыкновенно две организованных группы людей дают две противоположных рекомендации одновременно: это называется политикой. Навык, требующийся для такого рода работы – отнюдь не знание тех вопросов, по которым даются советы, но знакомство с искусством убеждения речью и письмом, то есть с искусством рекламирования.

По всей Европе, но не в Америке, существует третий класс людей, более уважаемый, чем упомянутые два класса работников. Существуют те, кто, владея землёй, способен заставить других платить за привилегии, как то: позволение жить и работать. Землевладельцы эти живут в праздности, и кое-кто мог бы ожидать, что я буду восхвалять их. К сожалению, их праздность стала возможной лишь благодаря усилиям других. В действительности, их стремление к комфортной праздности и явилось исторической причиной возникновения культа работы. Последнее, чего они могли когда-либо желать, – это чтобы другие следовали их примеру.

От истоков цивилизации до индустриальной революции мужчина мог, как правило, производить тяжёлым трудом лишь чуть более, чем требовалось для выживания его самого и его семьи, хотя жена его работала по меньшей мере так же тяжело, а также вносили свою лепту дети, когда достаточно взрослели. Небольшой излишек сверх жизненно необходимого не доставался тем, кто его произвёл, а присваивался воинами и жрецами. В голодные годы излишков не было, но воины и жрецы всё равно требовали столько же, сколько в другие периоды, – в результате многие труженики умирали от голода. Эта система просуществовала в России до 1917 года (позже место воинов и жрецов заняли члены коммунистической партии), и всё ещё существует на Востоке. В Англии, несмотря на индустриальную революцию, система эта оставалась полной сил на протяжении наполеоновских войн, лишь сотню лет назад набрал мощь новый класс фабрикантов. В Америке c нею покончила революция, исключая юг, где она сохранялась вплоть до гражданской войны. Так долго существовавшая и столь недавно уничтоженная система оставила, естественно, глубокий отпечаток в человеческом сознании. Многое насчёт желательности работы, принимаемое нами без доказательств, есть наследие той доиндустриальной системы, и потому неприменимо в современном мире. Современная техника превратила досуг из прерогативы немногочисленного привилегированного класса в право, равно распределённое по всему обществу. Мораль работы – это мораль рабов, а современный мир не нуждается в рабстве.

Очевидно, что в примитивных обществах крестьяне, будучи предоставлены сами себе, не расставались бы с малым излишком, шедшим воинам и жрецам, а либо производили бы меньше, либо потребляли больше. Вначале производить излишек и расставаться с ним их вынуждали исключительно грубой силой. Постепенно, однако, оказалось возможным убедить их принять этику, согласно которой тяжёлая работа есть их долг, несмотря на то, что часть работы идёт на обеспечение праздности других. Таким образом, количество требуемого насилия уменьшилось, и расходы правительства сократились. По сей день 99% британских наёмных работников были бы искренне шокированы предложением ограничить доход короля планкой дохода простого рабочего. Концепция долга, с исторической точки зрения, есть способ убеждения остальных, использовавшийся сильными мира сего, что жить надо для пользы хозяев, а не для собственной. Разумеется, власть имущие скрывают этот факт от себя самих, пытаясь уверить себя, что их интересы совпадают с интересами человечества. Иногда это действительно так. Афинские рабовладельцы, например, употребили часть своего досуга для создания непреходящего культурного вклада, что было бы невозможно в справедливой экономической системе. Досуг жизненно важен для культуры, а в прошлом досуг нескольких мог быть обеспечен лишь трудами многих. Но труды эти были ценны: не оттого, что работа есть благо, а потому, что благотворен досуг. Сегодняшняя же техника позволяет распределить досуг по справедливости без какого-либо ущерба для культуры и цивилизации.