Развод. Цена ошибки (СИ) - Черничная Даша - Страница 12

— Нормально. Который час? — хриплым голосом спрашиваю я.

— Почти десять утра, — отвечает он и протягивает мне градусник, который я тут же принимаю и засовываю под мышку.

Сам Димка садится мне в ноги. На безопасном расстоянии, хотя это не преграда для меня. И без того я ощущаю жар его тела и родной запах, который годами пыталась вытравить другим мужчиной.

Замолкаем. Буравим друг друга взглядами, пока я не выдаю:

— Прости. Мне не стоило напрашиваться к тебе в таком состоянии. Я бредила. Была не в себе. Сейчас соберусь и уйду.

Волков смотрит на меня немигающе, только ноздри раздуваются, отчего я делаю вывод: он зол.

— Уйдешь, когда я разрешу, — выдает безапелляционно.

— Что? — ахаю я.

— То, Калинина. То самое. Тебя с собаками ищет муж, а ты в это время тусишь в полиции и, как выясняется, идешь в несознанку — отказываешься кому-либо звонить и предоставлять свои паспортные данные. А потом, вместо того чтобы счастливо полететь на крыльях любви к своему мужу, просишься ко мне. Из чего я делаю вывод, что у вас с Русланом происходит какая-то хрень. И раз уж я взялся нести ответственность за тебя, то не отпущу до тех пор, пока не буду уверен в том, что ты здорова и адекватна, — выдает он тираду.

— Какой проницательный, — язвлю я.

— Надо быть дебилом, чтобы не понять, что у тебя проблемы. Откуда, например, синяки на руках и ребрах?

Я снова возмущенно ахаю:

— Ты что же, подглядывал за мной?

Волков кривится, как будто я сморозила глупость:

— Во-первых, я там уже все видел. Во-вторых, ты вчера упала в ванной, помнишь?

Молчу, отворачиваюсь и разглядываю шторы на окне.

— Он? — с рыком спрашивает Димка, берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к себе. — Он бил тебя?

Его взгляд падает на мои губы, и я интуитивно их облизываю:

— Нет. Ранение получено в бою, — нерешительно отвечаю я, потому что вопрос задан таким образом, будто бы Дима спрашивает не о вчерашнем событии, а вообще.

А вообще… Руслан импульсивен, этого не отнять. Нет, он не бил меня в прямом смысле этого слова, но у нас была пара стычек, когда он больно толкал меня в стену и хватал за руки так, что на них оставались синяки.

Волков не верит мне. Сканирует мое лицо, и я опускаю взгляд.

Писк градусника прерывает допрос, и я вынимаю прибор, констатируя:

— Тридцать восемь и пять

Дима берет с тумбочки жаропонижающее и выдавливает из блистера таблетки, протягивает их мне, и я вынуждена прикоснуться к его ладони. Что я и делаю. По пальцам моментально проходит разряд, но стараюсь не думать об этом.

— Ты вчера в бреду сказала, что мужа больше нет, — допытывается он.

— В бреду была, сам же сказал, — как можно беззаботнее пожимаю плечами и спускаюсь, ложась на подушку, потому что в голове начинает пульсировать.

— Тогда предлагаю позвонить ему прямо сейчас, — решительно произносит он и встает.

— Нет! Нет! — тут же выкрикиваю я, поднимаю голову и уже более спокойно произношу: — Ну что ты хочешь от меня, Дим?

Волков возвращается на место и отвечает:

— Объяснений. Что у тебя происходит.

Ложусь обратно и кладу руку на лицо, так, чтобы глаза были прикрыты локтем.

Мне не хочется смотреть на Диму. Я не хочу, чтобы он видел тоску в моих глазах и жалел меня:

— У меня странная судьба, Волков. По ходу дела, я очень люблю грабли — иначе как объяснить то, что из двух мужчин, которые были в моей жизни, оба мне изменили? Только, в отличие от тебя, мой муж пошел еще дальше и заделал бейбика на стороне.

Отнимаю руку от лица и смотрю на Диму. У того каменное выражение на лице, губы сжаты в плотную линию. Взгляд мечет молнии и смотрит на меня испытывающе.

— Скажи, Дим, — устало интересуюсь, — ты тогда не сделал на стороне ребенка?

— Нет, — отвечает тяжелым тоном. — У меня нет детей.

— Почему вы такие предатели, Дим? — спрашиваю с болью.

Волков смотрит на меня, а после отворачивается. Переводит взгляд в окно, долго смотрит. Спустя несколько секунд поворачивается ко мне и признается:

— Чем больше проходит времени, тем сильнее я чувствую, что не изменял тебе тогда.

— Тогда. А что сейчас, Дим? — я выдавливаю из себя печальную улыбку.

— А что сейчас, Сонь? — устало переспрашивает он.

— То, что ты делаешь сейчас, — тоже предательство. Где-то тебя наверняка ждет твоя девушка, или невеста, или черт пойми кто для тебя Аделия. Но в твоей постели я. Где-то я уже это проходила. Только тогда я была на той стороне.​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Дима

Как Соне все объяснить? Она не поверит и вряд ли поймет.

— Нужно было тебя послать? — пытаюсь говорить спокойнее, но рядом с ней делать это очень сложно.

— Да! — неожиданно восклицает в ответ и прикрывает глаза.

Ей плохо. Вижу, как она хмурится, стоит едва немного подвигаться, как трет виски и прикрывает глаза, будто солнечный свет причиняет ей дискомфорт.

— Ты практически упала ко мне в руки без сознания. Просила о помощи. Что, по-твоему, мне надо было сделать? Препроводить к мужу? Отвезти в гостиницу и бросить там? А может быть, оставить лежать на пороге ментовки? — чем больше я говорю, тем громче становится мой голос.

Калинина распахивает глаза и смотрит своими бездонными голубыми глазищами — прямо мне в душу, в самое нутро, туда, где всегда была она. Была, есть и, походу, будет там до моего последнего вздоха.

— Так что, Сонечка, — перехожу на ласковый тон, тем самым издеваясь над ней, — что мне нужно было сделать?

— Не знаю я! — выпаливает она. — Но не привозить меня к себе уж точно.

— Охуеть! — не сдерживаясь, матерюсь я. — Так вот ты какая, женская логика?!

— Да, — Соня садится на кровати и слегка морщится. Нет, этот синяк на ребрах — с ним что-то не так. Надо везти на рентген. — А что, Аделия не демонстрирует тебе чудеса женской логики? У нее наверняка все правильно: слова, поступки и жесты?

О, привет, ревность, неожиданно доходит до меня, и я, не сдерживаясь, начинаю улыбаться. Осознание того, что я небезразличен Соне, — как сироп в уши, даже если это бред воспаленного мозга.

— Чего ты лыбишься? — шокированно спрашивает Соня.

— Смотрю, как тебе идет ревность, — расплываюсь в улыбке я.

— Я не ревную, — бурчит себе под нос.

— Сделаю вид, что поверю.

Молчим, буравя друг друга взглядом.

— Что делать будешь? — спрашиваю серьезно.

— А сам как думаешь? — хмыкает она.

— Не знаю, Сонь, — честно отвечаю. — Тогда мы были обычной молодой парой. Сейчас Руслан твой муж. Какие у вас отношения и что вас связывает, мне неведомо. Поэтому я могу только предположить.

— И что предполагаешь?

— Что ты подашь на развод, — произношу спокойно.

— Ты все правильно думаешь.

— Помощь нужна?

— Пф! Какая? — сразу щетинится как ежик.

— Любая, Сонь, — отвечаю как можно мягче. — Найти адвоката, перевезти вещи, быть рядом, когда захочешь поплакаться в жилетку.

Калинина растягивает губы в хищной улыбке:

— Рыдать — точно мимо. Вещи я и сама перевезу. А адвокат… ты знаешь, твоя Деля тоже предлагала мне помощь.

Да, Аделия такая — всегда готова оказать поддержку. У нее большое сердце и неограниченные финансы отца, поэтому помогает она с огромным удовольствием.

— Мне делить нечего с Русланом. Все, что у нас есть, принадлежит ему, а чужого мне не надо.

— Если не было брачного контракта, ты имеешь право на половину имущества, нажитого в браке, — серьезно отвечаю Соне.

— Шутишь? — усмехается она. — Имущество целиком записано на его мать.

Скользкий гад. Всегда таким был, и то, что он все оформил на мать, меня не удивляет. Хотя это грязно — так играть. Соня была с ним пять лет и имеет полное право на свою долю, но поди докажи сейчас…

— А вообще, Волков, мне не мешало бы для начала поговорить с Русланом, — выносит вердикт она.