Корпорация «Гермес» - Лисицин Евгений - Страница 6

Прошел в самую середину комнаты. Да уж, почти каждая вещь будто так и кричала: я Сергей! Это комната Сергея! Воплощение его тайных фантазий! Стены завешаны яркими цветными изображениями полуобнаженных девиц, под ними стыдливо прятались некогда уважаемые пареньком атлеты. Аполлон бы точно оценил.

Ногой я задел неровность небрежно брошенного ковра. Да уж, вместо того чтобы хранить свои тайны, Сергей как будто хотел шепнуть о них всем и каждому. Плохо прикрытая магическая мощь под пыльной тканью не укрылась от моего взора. Швырнул его прочь и присвистнул – а парень-то решительный! Ну или как минимум догадливый.

На полу было скверно начертано изображение дорожной гермы – одного из столбов, которыми в мое время отмечали расстояние. У меня не было своих храмов, и силу от путников и воров я получал именно от них. Парень старался как умел. Над головой отключенное погодное заклинание со странной вязью, способной улавливать дым. Сразу чувствовалась рука жрецов Посейдона: едва дым касался плетения, должна была разродиться полная дождя туча. Удобно, если собираешься тушить пожар. Вот только Сергей не собирался.

В чашке на столе дурно пахнущие останки. Не сразу признал в них некогда сочный кусок баранины. Повар из моего тысячекратно «пра» внука был так себе. Подгоревший хлеб, тронутый огнем початок кукурузы: если страдалец собирался сделать мне подношение, то выбрал правильные дары. Разве что приносил их неправильно.

Я коснулся стола: механизм подобный тому, что был у Линки, вспыхнул, вывел передо мной изображение. Строки. Парень собирался стать писателем? Если и так, то он выбрал не того покровителя. Я все же прочитал написанное.

«…Надоело! Они все относятся ко мне, как… как… я даже не знаю к кому! К куску чего-то, кого можно шпынять, бросать, оскорблять, издеваться! Словно где-то в прошлой жизни я их обидел, а они теперь воздают мне сполна. Отец, Светка, одноклассники – все они видят во мне какую-то игрушку. Я к ним по-доброму, а они… хотят от меня больше, чем я в состоянии дать.

Кимова троица вновь пыталась прижать меня в академии. Хотели, чтобы я почистил им ботинки. Прямо там, на глазах у всех. Тогда я понял, что если сделаю это, пути назад не будет. К числу тех, кто не ставит меня ни в грош и не уважает, прибавлюсь я сам.

Хватит! Довольно! Я пытался врезать ему по наглой роже. Этот из «Апполончиков» играючи уклонился, а я рухнул на пол: прямо под гогот собравшихся неподалеку девчонок. Никогда не было так стыдно, лучше бы меня сожгли! Ким дал мне возможность подняться, только его дружки держали сзади. Он сказал, что если я такой крутой, чтобы поднимать на него руку, то нам стоит поговорить. Не здесь и не при всех.

Я знаю, что это означает. Не могу понять, горжусь собой или ненавижу, но придется идти. Страшно боюсь. В голове витают мысли – каким я вернусь? Вновь униженным и избитым? В очередной раз разочарую отца и дам Светке возможность уколоть меня? Если не пойду и спрячусь, завтра от моей и без того хлипкой репутации не останется и мокрого места. Все будут говорить лишь о том, как я позорно струсил, забился в угол и рыдал, как девчонка. И ведь самое жуткое, что я в самом деле близок к этому…

Когда была жива бабушка, она говорила, что чем отчаянней ситуация, тем на более безумные поступки способен человек. Тогда я был мал и не мог понять ценность ее мудрости. Смотрю на древние записи у себя в руках и не могу поверить, что в самом деле собираюсь это сделать. Выкрал их у отца – еще давно, сам не знаю зачем. Меня будоражили записанные на бумаге знания. С тех пор как сотню лет назад изобрели чародейскую матрицу, в книгах отпала надобность. А с распространением «ассист-заклинаний» за ними ушли записки и напоминалки.

Сейчас я вновь читаю древние строки и представляю, как точно так же много лет назад мой отец держал их в своих руках. Точно так же дрожал от безнадеги, точно так же видел в них последний островок надежды. В них написано, как призвать покровителя нашей семьи. Я нашел изображение гермы – кто бы мог подумать, что у Гермеса не было собственных храмов и он довольствовался малым? Начерчу ее на полу, принесу правильное подношение, попрошу у него сил, возможностей, заступничества! Если во мне в самом деле есть хоть капля его божественности, он откликнется.

Я верю.

Я знаю…»

Я шмыгнул носом.

Да уж, из парнишки точно получился бы хороший писатель – эк складно налепил! В голове прояснилось: это не Аид пихнул меня в тело мальца, это он сам решил меня призвать! Тогда почему же, вместо того чтобы просто услышать его зов сквозь мглу безвременья, я угодил прямо в него?

Амфитрион, нырнув в хрупкое тело внука, отправил юную тень на попечение Аида. Выходит, с настоящим Серегой случилось то же самое? Только что получившее ответ на один вопрос любопытство голодным псом стремилось схватиться за следующий.

Ладно, пусть так. Аид же упоминал, что титаны не дадут нам возможности переродиться. Может, он планировал закинуть меня подальше: чтобы прошло достаточно времени, наши враги о нас забыли и у меня бы появился шанс на спокойную жизнь?

Сам же просил жить за всех них, и пусть мне повезет гораздо больше. Может быть, парнишка от отчаяния или неточных записей напутал что-то в своем ритуале жертвоприношения, вот оно и сломало мой сон? А божественная сущность сразу и нырнула в него…

Я остановил самого себя: не клеилось. Не на диване же в этой тесной комнатушке пришел в себя, а когда поганцы мутузили меня от всей души. То ли парнишка окончательно разуверился в своем «отчаянном поступке», то ли попросту отступил, ушел в себя и возжелал умереть, освободив мне место…

Последнее походило на правду больше всего.

Одно могу сказать точно: паренек был мягкотел, но с характером, стержнем. Как бы тяжко ни приходилось, не сломался, пытался дать отпор, пускай даже столь бестолковым способом. Ничего, парень, спи спокойно в кущах Эллизиума, я за тебя на всех отыграюсь…

Моего уха коснулся тихий шорох, заставил встрепенуться. Мой собственный след вновь стал отчетливей, и я наконец понял – это не что-то, это кто-то.

– Вылезай, – спокойно и вслух проговорил я, сделав еще пару шагов. – Не заставляй меня искать тебя.

На просьбу откликнулись. Поймал краем глаза шевеление у самого окна, за занавеской. Фигурка чуть больше локтя пряталась за однотонной тряпицей. Я узнал ее почти сразу же – это харита! Миниатюрный дух веселья, одна из моих спутниц. Перебрал в голове имена, вспомнил самую проказливую.

– Эола, это ты?

Имя сработало как ничто иное. Она приняла довольно редкий облик золотой ящерицы, гордо именуя себя саламандрой. Выглядела исхудавшей. Часто хлопая глазами, осмелилась показаться, широко раскрыла глаза.

– Ты видишь меня?

– Эола, это я, Гермес, – не стал ходить вокруг да около. Ее радости не было пределов – быстро засеменив лапками, она забралась на меня по штанине и уставилась прямо в глаза, намертво вцепившись в тунику.

Говорливость, присущая этой болтушке, никуда не делась.

– Гермес? Правда ты? Правда-правда, преправда? А можно тебя ткнуть? А коснуться?

Я был рад видеть ее не меньше, вот только мучился парой вопросов: ладно я, но какими ветрами сюда занесло ее? Разве боги не погибли, не пали под напором гигантов? Сразу вспомнил фею в архиве: может, не всех младших решили изничтожить?

Она тут же уперла лапки в бока и грозно посмотрела на меня снизу вверх. Кроха изнутри лучилась сплошным недоверием: мало ли чего какой мальчишка говорит?

– А ну, скажи, чем я славна?

– Проказами, бездельем, озорством, – усмехнувшись ответил, припоминая каждую ее выходку. Но она ведь не об этом точно спрашивала. – Многоокий Аргус. Я играл на свирели, ты пела колыбельную. Правда, выглядела тогда по-иному.

– Гермес! Гермесик! – Она прижалась ко мне всем своим крохотным тельцем и для верности обняла хвостом. – Ты знаешь, я так… здесь было так скучно! А ты! Как ты?

– Сейчас расскажу, – кивнул ей на плохо начертанную герму и прах подношений. Она скривилась: видать, присутствовала лично.