Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Алекс Коваль - Страница 16

– Не заклинило, – бросаю, наблюдая, как пальчики девушки по футболке под курткой скользят, опуская задравшийся край. Туда бы и моим рукам…

Нервничает. Не в своей тарелке себя ощущает. Кайф! Но никогда, ни за что, ни под какими пытками в этом не признается. Так было всегда. С ней только на ощущениях и инстинктах. Не девушка, а ребус! Сборник кроссвордов. Причем китайских, где ни тютельки не понятно, на кабздец, как интересно.

– То есть “не заклинило”? Ты прекрасно видел, что я открыла замок, но воротам хоть бы хны.

– Там затвор потайной, который ключом не открыть.

– Чего? Ты-то откуда знаешь? – морщит нос.

– Я его и устанавливал.

– Зачем?

– По просьбе Марты Александровны, не тормози, конфетка, – вылетает раздраженней, чем мне бы того хотелось.

– И зачем бабушке нужен был потайной затвор?

– От братца твоего. Я удовлетворил твое любопытство?!

– А раньше ты не мог мне об этом сказать?! Например… сразу!

Улыбаюсь, подмигивая:

– Тогда было бы скучно.

– Гренадер! – топает конфетка возмущенно.

Подхожу к калитке, рассматривая замок, кивая и протягивая руку:

– Иди сюда.

– Сейчас, бегу и спотыкаюсь, – отбивает мою ладонь. – Не пойду. И вообще, я тебе не собака, на команду “к ноге” не отзываюсь.

– Серьезно, Тони?!

– Вполне. Открывай и можешь быть свободен.

– Я-то открою, а тебе надо дальновидней быть! Затвор автоматический и срабатывает при каждом закрытии ключом. И это сегодня я дома, а завтра уеду на работу, делать что будешь? Плясать у калитки до моего приезда? Или снова полезешь через забор?

Кулагину перекосило от злости. Эту борьбу в ее глазах между “хочу” и “надо” – надо было видеть, как ангел и демон на плече. Благо, в итоге разум взял верх, а то с ней это случается редко. Тони подошла. Как к голодному шакалу, опасливо и без резких движений. Так и хотелось рыкнуть, чтобы вздрогнула, но без толку. Эта не из пугливых, а просто осторожничает.

– Показывай.

Замирает в шаге от меня. Расстояние вытянутой руки, с которого в темноте точно ничего не увидеть. Да и фишка в том, что тут его и не разглядеть. Его ощущать надо. Так что нет, конфетка, так не пойдет.

Тяну руку и бесцеремонно двигаю ее к себе. Хватаю сопротивляющиеся пальчики. Руки нежные, мягкие, кожа – чистый шелк…

Блть.

– Обязательно так близко, Волков?

– Не гунди, Кулагина.

– Ты-таки нашел способ меня облапать! Второй раз за вечер! – дергается, вырывая руку. Но куда там. Мои пальцы крепко фиксируют ее запястья.

– Слишком много чести. Смотри…

Возня с замком оказалась недолгой, а Кулагина ученицей способной. Даже общая тахикардия и невроз от близости друг друга не способствовали продлению момента. А жаль. Я уже как-то согрелся с ней в обнимку, а она разомлела. Это был почти идеальный момент.

Почти!

Потому что неожиданно для нас обоих в ночной темноте прозвучало до зубного скрежета бодрое:

– О, приветик!

Оглядываюсь.

Ру…

– А вы чего тут делаете, м-м? – щурит глаза мелочь в зеленой толстовке. Стоит, с пятки на носок перекатываясь в своих школьных кедах, и лыбится. Кулагина на минималках, ей богу!

“Оригинальная” же Кулагина рядом со мной нехило напрягается. Подбирается вся, не шевелится и не дышит, будто перед ней не детеныш, а звереныш. К тому же зубастый и неконтролируемый. Хотя по сути своей так оно и есть.

– Двери открываем, Ру. А вот ты с какой радости еще не спишь?

– Ночью? – пропустив мой вопрос мимо ушей, пристально рассматривает Тони мой рентген метр с кепкой.

Уж Ру Кулагина точно “не напрягает”, а наоборот. Эта дама, со рвением юного гения, готова любого нового рядом со мной человека препарировать, как лягушек. Выживают, кстати, не многие. Одобрения получают и того меньше. Опер Рыбкин вот не получил.

– Ночью, Ру.

– Вдвоем открываете?

– Представь себе.

– А обнимаетесь зачем?

– Неправда! – звучит возмущенный вздох. – Никто не обнимается, – скидывает со своей талии мои руки Тони, отшатываясь.

– Вот видишь, тетя сказала “неправда”. Вопросы закончились, Шерлок?

– По правде говоря, не-а.

– По правде говоря, тебе не кажется, что вот прямо сейчас тебя быть здесь не должно, маленькая госпожа?

Кулагина хмурится, наблюдая за нашей пикировкой, и даже представить боюсь, какие мысли витают в ее симпатичной головке. Сжимает в руках связку с ключами и бегает глазами с меня на Ру, выдав в конце концов:

– Мне кто-нибудь объяснит, что это?

– Не что, а кто, Кулагина. Ребенок, представь себе. Я же говорил, тут детей полная улица. Вот, одна, видать, заблудилась, но уже уходит, – пытаюсь разрядить накалившуюся обстановку, но сдается мне, что это бесполезно. По глазам Тони вижу, как ее мысли берут лихой разгон. Она уже готова выдать очередную резкость в мой адрес, но не успевает. Ее с толку сбивает “встречный поток” смело шагнувшей вперед Ру:

– Я – Руслана. А ты кто такая? Что-то я тебя не припомню у нас на районе… Новенькая, да? Только приехала? А надолго? А как тебя зовут? Где будешь жить? В доме Марты Александровны? Она классная была… А ты ее дочка?

Прорвало так прорвало.

– Тормози, Ру!

– Ну, Чип…

Тони растерялась.

– Не слишком ли ты болтлива для провинившейся, мелкая?

– Чем это я провинилась?!

– Ты почему вышла ночью одна из дома? Я тебе что говорил по этому поводу?

– Пить захотела.

– Насколько я помню, холодильник у нас на кухне.

– Двери перепутала.

– Дверь холодильника и входную? Да еще и сразу в кедах и толстовке? А если я завтра перепутаю и вместо футбола увезу тебя в музыкалку?

Мелкая потупила взгляд. Хотелось бы верить, что виновато, но где чувство вины, а где Руслана? Это как совесть и Кулагина – вещи из параллельных вселенных.

– Ладно, я тебя искала.

– Нашла? Теперь бегом в дом.

– Но, Чип…

– Быстро, Ру. Поворот на сто восемьдесят и курс на детскую. Шагом марш.

Мелочь насупилась. Щеки свои хомячьи надула. Еще бы, такой кайф обломали, “новенькую” попытать. Сдается мне, из Русланы при должном воспитании и правда вышел бы неплохой следак. Инфу она выбивать в свои десять умеет не хуже, чем мы с Германом в тридцать. Но говорить я это ей не буду.

– Ла-а-адно. Уже иду.

– И ты тоже, – оборачиваюсь к притихшей Кулагиной.

– Что тоже? К вам домой, Волков?

– Можешь к нам, можешь к себе, но на дворе ночь. Нечего торчать одной посреди пустой улицы. Все устали, всем пора отдыхать.

– Не командуй…

– Я не командую, а беспокоюсь, Нина.

Упираю руки в бока. На ее лице выражение глубокой задумчивости и растерянности. Смотрит так, будто видит впервые. Или еще чего хуже – не знает, что сказать. А это совсем не свойственное в моем обществе для Тони состояние. У нее для меня обычно припасено столько слов – на несколько томов “Войны и мир” хватит.

– Что? Почему ты на меня так смотришь, Кулагина? У меня выросли рога?

– Хуже. Походу, у меня они выросли, Волков.

– Чего?

– Кто этот ребенок, Вик?

– Ребенок как ребенок.

– Она твоя дочь? Почему ты мне не сказал, что у тебя есть дочь? – чем-то… нездоровым сквозит в тоне девушки. Претензией, как минимум.

– Ты…

– Ты женат?

И тут меня осеняет. Момент, щелчок, шоры падают, и картинка, нарисовавшаяся перед Тони, видится для меня словно со стороны. С ее стороны. Я, ребенок, “наш” дом…

– Эм, теть, я не… – слышу за спиной от, разумеется, никуда не девшейся, Ру, которая решила мне “подсобить”, вот только я ей не даю. Оборачиваюсь, зыркнув на мелкую. Та накидывает на голову капюшон и с многозначительным:

– Ю-юупс… – притихнув, отступает. Знает, что если я говорю, то со мной лучше не спорить. Штрафные санкции с недели могут вырасти до месяца. Я дядя, может, и добрый, но воспитание никто не отменял.

Смотрю снова на Кулагину, а там взгляд…