Чудеса за третьей дверью (СИ) - Котейко Алексей - Страница 11

К бальному залу примыкали три помещения. Первое, в которое как раз и можно было попасть снаружи, через массивную деревянную дверь возле котельной, было, по сути, расширенной лестничной клеткой. Отсюда в прежние времена слуги поднимались на второй этаж дома и к себе в мансарду, но при разделении шато наследники превратили эту комнату в небольшую кухоньку. С кухней соседствовала ванная комната, когда-то бывшая, наверное, прачечной, а дальше — судя по забытому письменному столу — располагался кабинет, переделанный из прежней гардеробной. Делёж наследства, по-видимому, касался и предметов обстановки, так что Степан не удивился, когда в ванной комнате обнаружил явно принесённую из другого помещения огромную ванну. В большой чаше, установленной на массивных бронзовых ножках в форме львиных лап, запросто могли бы поместиться два взрослых человека.

На втором этаже пространство над бальным залом разделяла пополам перегородка, так что в каждом из получившихся помещений имелся собственный эркер. Дальняя от лестницы часть явно была хозяйской спальней — у одной из стен здесь до сих пор остался вполне современного вида шкаф с откатными дверцами — а вот половину ближе к лестнице, похоже, использовали как импровизированную картинную галерею: по стенам на обоях сохранились многочисленные тёмные следы от когда-то развешанных тут полотен. Из хозяйской спальни и из галереи можно было попасть в детскую, с окнами на противоположную сторону дома — пол её до сих пор закрывал потёртый и вылинявший ковёр с весёлыми зверушками, автомобилями и корабликами. Вторая комната то ли предназначалась под гостевую спальню, то ли там жил ребёнок постарше, но теперь в ней не осталось ничего. Степана заинтересовала угловая башенка: из неё прежде можно было выйти на балкон над террасой, и новый хозяин шато решил, как только дело дойдёт до чистки балкона, обязательно проверить, открывается ли ещё эта дверь.

Они с котом как раз рассматривали снаружи укрытую зарослями плюща оранжерею, когда к ним присоединился месье Дуфф. Гоблин тут же принял руководство расчисткой на себя, и Степан по его указаниям добрых полчаса выстригал разросшиеся побеги, освобождая дверь. Они сошлись в необходимости сохранить как можно больше зелени («вряд ли я в ближайшее время буду использовать оранжерею по назначению»), и Степан невольно подивился тому, с какой нежностью тонкие длинные пальцы Дуффа перебирали стебли, и как аккуратно гоблин отодвигал в сторону листья, чтобы они случайно не попали под секатор. Он действительно был сыном земли, и человек не мог отделаться от ощущения, что Дуфф по-своему разговаривает с растениями, каждый раз безошибочно выбирая, какую из ветвей пустить под срез.

В самой оранжерее из-за грязных стёкол и укрывающих постройку листьев царил полумрак. Пробравшись между полупустыми стеллажами — кое-где на них ещё стояли цветочные горшки и рассадные ящики — они оказались у входной двери. Центральная панель на ней представляла собой витраж, изображающий раскидистое дерево и томно прислонившуюся к нему дриаду. Гоблин, склонив голову набок, некоторое время рассматривал рисунок, потом сказал:

— Нескромно, но в общем-то довольно точно.

Степан отпер дверь, и все трое вошли в последние апартаменты шато. Эти были самые маленькие: гостиная с двумя окнами на фасад; напротив — помещение кухни, прежде, похоже, служившее буфетной. Справа от входа — лестница на второй этаж, кладовку под которой переделали в санузел; комнатушка была крохотная, так что в ней едва хватило места для унитаза, раковины и душевой кабины.

На втором этаже было две пустых комнаты, одна с окнами на фасад, другая на тыльную сторону дома, а между ними помещалась кладовая, до потолка забитая какими-то старыми чемоданами, коробками и ящиками. Среди этих залежей особенно выделялись рассохшийся платяной шкаф, из центральной двери которого давным-давно вырвали зеркало, и внушительных размеров сундук, оббитый металлическими полосами, с забытым на его крышке трёхколёсным детским велосипедом.

Человек и фейри поднялись по лестнице в мансарду. Наследники не стали делить и разгораживать пространство под крышей, но лишь потому, видимо, что вообще никак его не использовали. Здесь вдоль тыльной стороны дома проходил насквозь длинный коридор, а по фасаду располагался ряд одинаковых комнаток, совершенно пустых и затянутых паутиной. Степан заглянул в каждую, опасаясь увидеть где-нибудь следы воды — к ремонту крыши он морально совершенно не был готов — но потолки, по счастью, везде оказались сухими.

* * *

— Я звонил Жан-Пьеру, он со своими ребятами сможет приехать послезавтра. Если всё пройдёт гладко, охранная система будет готова за три дня. Правда, эти три дня вам, месье Дуфф, нужно будет постараться не попасть никому из них на глаза.

— С чего бы вдруг? — недовольно насупился гоблин. — Мои предки, между прочим, водили знакомство с королями!

— Со всем уважением к вашим предкам, если поползёт слух, что в Буа-Кебир видели гоблина, нам конец. Сюда кинутся толпы любопытных, и не все из них безобидные фрики. Вы заснули, когда главным источником информации были газеты и радио. А сейчас эпоха Интернета.

— И что?

— А то, что теперь достаточно сделать снимок смартфоном, и выложить его в сети. Не нужно ничего проявлять и печатать, новости передаются мгновенно в любую точку земного шара. Простите, но у людей не бывает острых ушей и кошачьих зрачков. Разве что из-за какой-то крайне редкой генетической аномалии. Ну или если кто-то собрался на вечеринку, и специально нацепил накладные уши и линзы.

Дуфф, всё больше мрачнея, исподлобья смотрел на Степана. Тот вздохнул и закончил:

— Не думайте, что я забочусь сугубо о себе. Просто мне совсем не хочется, чтобы вас, или месье Руя, или даже русалку — если такое вообще возможно с духами — попытались схватить и увезти куда-нибудь для опытов. Вчера вы говорили о том, что не все фейри уживаются с людьми. Но и не все люди способны просто принять что-то необычное. Зачастую человек старается раскрутить странный предмет до последнего винтика и разобрать на детали, чтобы понять его устройство. А есть и такие, кто просто предпочитает сперва уничтожить чудо, а потом уже разбираться, что там, собственно, такое было.

Гоблин с прищуром рассматривал Степана, потом медленно кивнул:

— Надеюсь, ты понимаешь, что если я был прав, говоря о камне и кругах на воде, то где-нибудь там вполне может проявить себя кто-нибудь ещё из фейри? И на это ты никак повлиять не сможешь?

— Понимаю. Но я хотя бы попытаюсь защитить то, что могу защитить.

* * *

В эту ночь туман был промозглый, слякотный: ветер переменился на северный, и нёс с Атлантики последнее дыхание зимы. Степан отыскал в вещах по свитеру, шарфу и шапке для себя и фейри — свитера им были великоваты, так что гоблин с домовым будто нацепили вязаные хламиды. И всё равно все трое мелко дрожали от холода, ожидая на скамейке у пруда.

Степан в очередной раз посмотрел на часы и тихонько шепнул:

— Пора! Полночь.

Плотик из ивовых прутьев, обвязанный по кругу яркими лентами и со сладким пирогом посередине, опустили в воду у берега. Фейри выжидающе смотрели на человека, Степан непонимающе уставился на них.

— Ну, давай же! — потребовал гоблин.

— Слово, хозяин, — пояснил лютен.

Человек растерянно повернулся к плотику. Прокашлялся, прочищая горло. И сказал первое, что пришло в голову — не слишком громко, но вполне отчётливо, так, что слова разнеслись над затянутой ряской водой.

— Для вас, мадемуазель, со всем почтением. Небольшой подарок.

Он замялся, не зная, что ещё сказать, и вдруг, неожиданно для самого себя, брякнул:

— Ступай.

К изумлению Степана, плотик послушно заскользил к центру пруда, будто его тянули на верёвочке. Позади сооружения расступалась и немедленно смыкалась обратно ряска. Секунда-другая — и пирог, и ленты исчезли в седых клочьях тумана. Затем вдруг раздался громкий всплеск, как если бы плеснула, играя, большая рыба.