Пираты Марокко - Волошин Юрий - Страница 14
- Предыдущая
- 14/94
- Следующая
Араб присел, оглядел расползшиеся края, покачал головой, достал пороховницу, насыпал немного пороха в рану. Пьер с недоверием и ожиданием чего-то ужасного наблюдал за ним, пока не понял, что именно тот собирается делать. А араб высек огонь кресалом и поднес тлеющий фитиль к пороху на ране. Он вспыхнул, потом зашипел, и Пьер от боли потерял сознание.
Очнувшись, он заметил, что рана грубо перевязана тряпицей и уже не так сильно болит. И боль в голове уменьшилась, но совсем немного.
Пиратские суда ставили паруса и начинали медленно двигаться, покачиваясь на пологой волне. Одна шебека шла с довольно сильным креном, остальные были изрядно потрепаны и выглядели, как только что вышедшие из жестокого шторма.
Подошел еще какой-то араб, грубо повернул почти бесчувственные тела французов, распутал веревки и забормотал что-то себе под нос, потом показал рукой на фок-мачту, давая понять, что можно расположиться там.
– Он думает, что мы в состоянии доползти туда, – со злой гримасой процедил Арман.
Это был еще довольно молодой человек лет тридцати с черной шевелюрой слегка вьющихся волос, с бородкой и усами, в которых просвечивала рыжина. Он был несколько худоват, жилист, но чувствовалось, что человек этот ловок, быстр и достаточно силен. Его длинные пальцы постоянно были в движении, глаза смотрели пристально, пытливо, долго не останавливаясь на каком-то одном предмете. Он был среднего роста, но длинноногий.
Раненую руку он придерживал левой и слегка ее покачивал. Видимо, она не успокаивалась, небрежно перевязанная какой-то полоской нечистой ткани. Пьер заметил его бледность и спросил:
– Что, сильно болит?
– Болит, собака! Спасу нет! И двинуть не могу.
– Что делать, Арман. Теперь надо запасаться терпением, больше нам ничего не остается.
– Да уж, мессир, это точно так. Предстоит нам хлебнуть горя. Сколько времени пройдет, пока нас выкупят?! Да и выкупят ли вообще? Вы и вправду готовы за меня заплатить, мессир?
– Успокойся, Арман. Я же сказал, а у меня нет привычки не выполнять своих обещаний, к тому же мы с тобой теперь одной веревочкой связаны, повенчаны, так сказать, несчастьем. Как я могу тебе отказать в таком малом для меня деле? Это просто мой долг.
– Я так надеюсь на это, мессир.
– Хватит меня называть мессиром, Арман. Теперь мы с тобой совершенно одинаковые люди. Пленники, рабы. Так что зови меня на «ты» и по имени. Так будет проще и справедливее. Согласен?
– Согласен, но как-то неудобно, мессир…
– Привыкнешь, к тому же ты обещал не выдавать моего положения, а если будешь и дальше обращаться ко мне так почтительно, то всяк поймет, что я за птица.
– Да, вы… ты прав, Пьер. Я постараюсь.
– Ладно… Мне вроде стало чуть лучше. Нужно добраться до мачты, а то здесь не очень-то удобно лежать. Полезли на свое место. Надо привыкать подчиняться победителям.
– Да разве они победители? Мы же спасли все достояние, и призы с нами, вернее, с ними, – и он кивнул на море, в ту сторону, где уже исчезли из виду очертания родных парусов. – Вот жалость, люди будут получать доли от призов, а я тут в плену мыкаться! Не сбыться моим надеждам, Пьер.
– Погоди травить душу. Не отчаивайся. Коли Господу будет угодно, мы выберемся отсюда, и я награжу тебя по заслугам. Ведь мне пришлось бы намного хуже, попади я в плен один, а вдвоем нам будет полегче, Арман. Надо только ждать и надеяться.
– Интересно, куда нас привезут? В Алжир, да?
– Кто его знает, Арман. Надо послушать пиратов. Я когда-то немного знал арабский, так, совсем немного, слов около ста. Может, и услышу что интересное.
Солнце клонилось к закату. Вечер обещал быть тихим и теплым. Но товарищам по несчастью легче не становилось. Их бил озноб, жар разлился по телу, в головах шумело, а раны отвратительно пульсировали и болели.
Пиратские корабли один за другим медленно тащились на юг, слегка покачиваясь. На палубах шли интенсивные работы по устранению полученных в бою повреждений. На пленных никто не обращал внимания, полагая, что им с их ранениями в открытом море некуда бежать.
Пьер, превозмогая боль, внимательно прислушивался к разговорам матросов, но что-либо существенное выяснить для себя не мог. Он только и сумел понять, что арабы сильно удивляются своему столь неожиданному поражению. Они ругались, сетовали на отсутствие добычи и невозможность продолжать охоту на европейские корабли.
– Пока, Арман, ничего интересного я не услышал, – заметил Пьер, морщась от саднящей боли в ноге. – Хоть бы попить дали, а то страшно мучает жажда.
Он окликнул проходящего мимо пожилого араба:
– Раис, воды бы нам. Пить ужасно охота, – и он показал жестом, чего они хотят.
Араб остановился, сморщил смуглую рожу в презрительной гримасе, но сделал успокаивающее движение рукой и отошел. Вскоре он вернулся с ковшиком воды.
Пьер протянул руку за ковшиком, но араб выплеснул воду ему в лицо и громко захохотал. Его поддержали еще некоторые, и утоление жажды этим закончилось.
Тут к матросам подскочил какой-то алжирец, по одежде и повадкам – не простой матрос. Он зашипел на них, размахивая руками, толкнул в грудь матроса с ковшиком и прокричал ему вслед явные ругательства.
– Чего он там разошелся? – спросил Арман у Пьера.
– Да вроде защищает нас. Хорошо бы, Аллах сжалился над нами и надоумил его приказать принести воды.
– Пьер, ну ты прямо как неверный заговорил!
– Надо привыкать к этим условиям, Арман. Среди неверных жить придется.
– Гляди-ка! Вода появилась! С чего бы это? Но спасибо Господу и за это!
Подошедший матрос протянул раненым ковш воды, и те по очереди с жадностью ее выпили. Отдавая ковш, Пьер сказал, глядя прямо в злые темные глаза матроса:
– Инша-аллах, абу!
Араб подозрительно глянул на Пьера, что-то пробормотал и ушел.
– Что это ты ему сказал, Пьер?
– Я сказал, что да будет так угодно Аллаху.
Они постарались укрыться в тени мачты. Солнце пекло нещадно, а тела их и так пылали в жару лихорадки.
На заходе солнца, когда матросы помолились, пленным принесли миску с вареным кускусом, это что-то вроде манной крупы, и по три финика на брата. Дали и кувшин воды. Пьер сказал товарищу по несчастью:
– Ешь, Арман. Нам нельзя терять силы. Теперь это будет главным нашим желанием – побольше поесть. Так что жуй, пока дают.
– Я вижу, Пьер, что с головой у тебя получше, да?
– Чуток лучше. Не так трещит, но еще болит чертовски, места себе не нахожу, а вот с ногой дела совсем пропащие. Как бы не загноилась.
– И не говори. Вот попали в историю!
Ночью им почти не пришлось поспать. Раны не давали успокоения, а прохладный ветерок не охлаждал внутреннего жара. Легкая дремота овладевала ими на некоторое время, потом опять возвращалась боль, и стон иногда срывался с их губ.
Утром какой-то лекарь, сухой молчаливый араб в белой замызганной джелабе, осмотрел раны, бесцеремонно, невзирая на стоны, отодрал грязные повязки. Он, предварительно промыв раны какой-то коричневой жидкостью, от которой страдальцы застонали еще сильнее, смазал их мазью и наложил новые повязки чистого полотна, потом дал попить горького травяного отвара. Пощупал пульс, потрогал лоб, встал и молча отошел.
– С чего это нас вздумали лечить, Пьер?
– Так и должно быть, Арман. Зачем им дохлые пленники? Им нужно содержать нас в достаточно хорошем состоянии, а то подохнем, и не получат они хорошего выкупа.
– И долго нам придется ждать этого выкупа?
– Кто его знает, Арман. Может, месяц, а может, и год. Один Господь все это знает.
– Неужели и год?! С ума можно сойти!
– Не расстраивайся раньше времени. Приучай себя к мысли, что все могло быть и хуже. Мы живы, раны хоть и слегка, но успокаиваются. А это уже кое-что. Молись и уповай на Всевышнего. Пока большего нам не дано.
– Как ты можешь так спокойно обо всем этом говорить?
– А к чему зря бередить душу? Этим только хуже сделаешь сам себе, а помочь не удастся. Будем ждать.
- Предыдущая
- 14/94
- Следующая
