Закон пустыни - Жак Кристиан - Страница 21

• Предыдущая
• 21/80
• Следующая

– Это не самая отталкивающая перспектива.

– Мы объявим о нашей свадьбе на следующей неделе.

Сути не возражал. Он найдет способ освободиться из этого рабства.

– А владелицы иголок?

Тапени начала жеманиться.

– Так ты даешь мне слово?

– Считай, что ты его имеешь.

– Эта информация так важна?

– Для меня – да. Но если ты отказываешься…

Она вцепилась в его плечо.

– Не сердись.

– Ты меня мучаешь.

– Я тебя дразню. Мало кто из благородных дам в совершенстве владеет искусством работы с такими иглами, требующими ловкости и точности. Я знаю только трех таких: лучшая из них – жена бывшего главного смотрителя каналов.

– Как ее найти?

– Ей восемьдесят лет, она живет на острове Элефантина, у южной границы.

Сути наморщился.

– А две другие?

– Вдова распорядителя житниц. Она маленькая и худенькая, но, тем не менее, невероятно сильна. Правда, два года назад она сломала руку и теперь…

– Третья?

– Ее любимая ученица. Она богата, но, несмотря на это, продолжает шить себе туалеты сама. Это госпожа Нанефер.

Слушание дела началось в первой половине дня. Кем, до сих пор не отыскавший своего павиана, согласился явиться в суд.

С самого утра Пазаир наводил порядок в ведомстве, руководить которым его призвала судьба. Атаковать Монтумеса непросто: верховный страж, загнанный в угол, может быть очень опасен. Судья опасался его реакции: ради сохранения своих привилегий этот высокопоставленный чиновник способен пройти по трупам.

Пазаир вышел на улицу и стал рассматривать храм, к которому примыкали помещения его службы. За высокими стенами трудились жрецы, посвященные в культовые таинства; понимая все несовершенство человеческой натуры, они, тем не менее, не соглашались принимать его как данность. Человек – это глина и солома; бог сам возводил хранилища вечности, где пребывали созидательные силы, всегда недоступные, но, однако, содержащиеся в каждом простом куске кремния. Не будь храма, правосудие превратилось бы в сведение счетов, мелочные дрязги, власть одной прослойки людей над остальными; храм давал возможность богине Маат держать бразды в своих руках и поддерживать равновесие. Закон не мог принадлежать никому; и только Маат, чье тело легче страусиного перышка, ощущала тяжесть содеянного. Служить ей, почитая ее, как ребенок почитает свою мать, было долгом чести любого судьи.

Монтумес появился очень рано. Пазаир зябко кутался в шерстяной плащ, несмотря на теплое время года; верховный страж, напротив, был одет лишь в накрахмаленную тунику, придававшую ему величественный вид. На поясе у него висел кинжал с короткой рукояткой и острым лезвием. Глядел он холодно.

– Вы ранняя пташка, Монтумес.

– Я не намерен выступать в роли обвиняемого.

– Но вы приглашены в качестве свидетеля.

– Я разгадал ваше намерение: задавить меня тяжестью ошибок, по большей части надуманных. Нужно ли вам напоминать, что я тоже служитель Закона?

– Но вы почему-то не применяете его к самому себе.

– Вести следствие, не влезая в грязь, невозможно, иногда приходится пачкать руки.

– Не забыли ли вы их вымыть?

– Не время читать мне эту тухлую мораль. Вы больше доверяете сомнительному негру, чем верховному стражу.

– Перед Законом все равны: я давал клятву судьи.

– Да кто же вы такой, в конце концов!

– Египетский судья.

Эти слова прозвучали так мощно и торжественно, что Монтумес дрогнул. Ему крупно не повезло. Он натолкнулся на судью прежних времен, на одного из тех людей, что изображены на рельефах золотого века, эпохи строителей великих пирамид: высоко поднятая голова, обостренное чувство справедливости, любовь к истине, равнодушие к хуле и похвале. Проведя столько лет в сферах высшей власти, верховный страж пришел к убеждению, что этот тип людей обречен на угасание вместе с визирем Баги. Увы, он возрождался вместе с Пазаиром, подобно сорняку, который считаешь окончательно выполотым.

– Почему вы меня преследуете?

– Невинной жертвой вас не назовешь.

– Меня ввели в заблуждение.

– Кто?

– Я не знаю.

– Послушайте, Монтумес! Вы, самый информированный человек в Египте, пытаетесь убедить меня в том, что нашелся некто, еще более ловкий и могущественный, кому удалось обвести вас вокруг пальца?

– Если вы хотите правды, то вот она. Вы увидите, что она меня не украшает.

– Пока не очень верится.

– И напрасно. Истинная причина гибели ветеранов мне неизвестна; то же самое и в отношении кражи небесного железа. Что касается убийства Беранира, то оно давало возможность убрать вас с моего пути, воспользовавшись анонимным обвинением. Я не колебался ни минуты, потому что ненавижу вас. Мне противны ваш ум, ваше упорство в достижении цели любой ценой, ваша неприемлемость компромиссов. Рано или поздно я должен был стать вашей мишенью. Моим последним шансом был Кем; если бы вы согласились сделать из него козла отпущения, мы заключили бы с вами договор о ненападении.

– Ваш фальшивый свидетель и человек, который ввел вас в заблуждение, это не одно и то же лицо?

Монтумес поскреб свой розовый череп:

– На самом деле существует заговор, ведущую роль в котором играет полководец Ашер, но куда ведут его нити, мне непонятно. У нас с вами общие враги; может, нам стоит выступить единым фронтом?

Молчание Пазаира заронило в душу Монтумеса надежду.

– С вашей принципиальностью вы долго не продержитесь, – настаивал он. – Она дала вам возможность подняться очень высоко по иерархической лестнице, но не дергайте за эту веревочку слишком сильно. Я знаю жизнь. Прислушайтесь к моим советам, и все будет в порядке.

– Я должен подумать.

– Ради бога! Я готов забыть о своем прежнем отношении к вам и считать вас другом.

– Если вы не являетесь центром заговора, – размышлял Пазаир вслух, – то, значит, дело обстоит гораздо серьезнее, чем я предполагал.

Монтумес растерялся. Он рассчитывал, что судья придет к другому выводу.

– Имя вашего фальшивого свидетеля приобретает принципиальное значение.

– Не настаивайте.

– В таком случае вы пострадаете один.

– Неужели вы посмеете меня обвинить…

– …в антигосударственном заговоре.

– Присяжные не согласятся с вами.

– Посмотрим. Вам можно предъявить достаточно претензий, и они должны будут принять это в расчет.

– Если я назову вам имя, вы оставите меня в покое?

– Нет.

– Вы безумец!

– Я не поддаюсь на шантаж.

– Тогда мне нет никакого смысла сообщать вам что бы то ни было.

– Как хотите. До скорой встречи в суде.

Пальцы Монтумеса судорожно сжались на рукоятке кинжала. Первый раз в своей карьере верховный страж попал в безвыходное положение.

– Какое будущее вы мне готовите?

– То, которое вы выбрали себе сами.

– Вы великолепный судья, я – хороший стражник. Ошибка исправлена.

– Имя свидетеля?

Тонуть один Монтумес был не согласен.

– Зубной лекарь Кадаш.

Верховный страж следил за реакцией Пазаира и, поскольку старший судья продолжал молчать, не торопился уйти.

– Кадаш, – повторил он.

Монтумес вышел, с надеждой, что сделанное признание спасет его. Он не заметил присутствия внимательного свидетеля, ни на минуту не отрывавшего от верховного стража своих красных глаз. Павиан, взобравшийся на крышу царского портика, был похож на статую бога Тота. Он сидел, положив лапы на колени ладонями вверх и, казалось, медитировал.

Пазаир понял, что верховный страж сказал правду. Если бы тот солгал, обезьяна бы бросилась на него. Судья позвал Убийцу. После легкого колебания павиан скользнул вниз по колонне, подошел к Пазаиру, и тот протянул ему руку.

Увидев Кема, животное бросилось ему на шею, а нубиец плакал от радости.

Перелетев через поле, перепела нырнули в колосья. Утомленный долгим путешествием вожак не заметил опасности. Обутые в сандалии из листьев папируса, простертые на земле охотники раскинули частую сеть, в то время как их помощники размахивали тряпками, чтобы вспугнуть птиц. Обезумев от страха, те попадали прямиком в сеть: улов был богатый. Жареные перепела – одно из самых популярных блюд, подававшихся к столу в лучших домах.

• Предыдущая
• 21/80
• Следующая