Тайны Старой Москвы - Бушков Александр Александрович - Страница 4

Между прочим, скандал вокруг Московского ссудного банка вошел в историю еще и по той причине, что в день вынесения приговора, осенью 1876 года, Федор Михайлович Достоевский в своем дневнике сделал следующую запись: «Приговор прав – и я преклоняюсь; он должен был быть произнесен хотя бы над одним только банком. Дело было такого характера, что осудить этот “попавшийся” несчастный московский ссудный банк – значило осудить и все наши банки, и всю биржу, и всех биржевиков, хотя бы те еще не попались, да ведь не все ли равно? Кто без того же самого греха, ну-тка, по совести?

Кто-то уж напечатал, что наказали их слабо. Оговорюсь, я не на Ландау указываю: этот виноват действительно в чем-то необыкновенном, а я и разбирать-то этого не хочу, но Данила Шумахер, приговоренный “за мошенничество”, ей-богу, наказан ужасно. Взглянем в сердца свои: многие ли из нас не сделали бы того же самого? Вслух не надо признаваться, а так про себя бы только это подумать. Но да здравствует юстиция, мы их все-таки упекли! “Вот, дескать, вам за наше биржевое и развращенное время, вот вам за то, что мы все эгоисты, за то, что мы таких подлых материальных понятий о счастье в жизни и о ее наслаждениях, за наше сухое и предательское чувство самосохранения!” Нет, осудить хоть один банк полезно за наши собственные грехи…»

Теперь скажу честно, по какой причине я включил эту историю в свою книгу. Дело в том, что во время работы над рукописью с верхней полки моего допотопного книжного шкафа прямо мне под ноги свалился художественный альбом «Владимир Маковский» 1962 года издания, и моему взору представилась картина «Крах банка». Признаюсь, Владимир Маковский – один из моих любимых русских художников; его жанровые сцены – просто бальзам на мою застрявшую в XIX веке душу. А тут еще – прямо намек такой откровенный: напиши про это событие, книга ведь о Москве и москвичах! Вот я и написал.

А картина и в самом деле роскошная: помещение Московского ссудного банка в тот момент, когда в нем собралось множество вкладчиков, все еще надеющихся сохранить вложенные ими деньги или хотя бы часть их. Персонажей много, но каждый из них уникален, каждый по-своему реагирует на эту беду. На их лицах – то горе, то гнев, то отчаяние. По одну сторону – солидный пожилой господин в роскошной шубе с меховым воротником, купец в старинном немецком платье, старушка, обреченно склонившая голову, которой стало нехорошо, женщина, пытающаяся ей помочь, по другую – только городовой, перекрывший путь растерянным вкладчикам внутрь банковских помещений, да господин в галстуке-бабочке, прячущий в карман какие-то деньги.

Государство сделает серьезные выводы из этого нашумевшего дела, и, может быть, именно поэтому следующий крах крупного банка случится в России только через двадцать семь лет. Но это уже будет совсем другая история…

Под этими поэтическими строками подписались бы все русские мужчины любых веков, с тех самых пор, как водка стала таковой называться. Впрочем, в России водки в нынешнем ее понимании не существовало до конца XIX столетия. До этого водкой назывались десятки напитков разной крепости и разного вкуса, который зависел как от качества сырья, так и от многочисленных добавок.

Подавляющая масса людей, считающих себя сегодня профессиональными поклонниками Бахуса, уверены, что 40-градусная водка обязана своим появлением Дмитрию Ивановичу Менделееву – все из-за его докторской диссертации под интригующим названием «О соединении спирта с водой».

У нас на эту тему даже анекдот имеется: «Сначала Менделеев изобрел водку в 40 градусов, а потом портвейн в 19 градусов и лишь наутро понял, что их нельзя смешивать». Так вот, мужчины, запомните эту фразу: Менделеев никогда не изобретал водку, более того – вообще никоим образом не участвовал в ее создании. И сам он, кстати, считал, что идеальная крепость водки – это 38 градусов.

Если хотите знать, водочку мы получили благодаря графу Михаилу Христофоровичу Рейтерну, в 1860–1870-е годы занимавшему пост министра финансов Российской империи. В наследство от предыдущих деятелей ему досталось сильно расстроенное финансовое хозяйство страны: бюджет из года в год оставался дефицитным, государственный долг, как внутренний, так и внешний, постоянно возрастал. Но, несмотря ни на что, в истории он остался приличным министром – в растратах замечен не был, требовал гласности и строгой финансовой отчетности, берег деньги казны с таким же рвением, как и свои собственные. Ему даже прозвище за это дали – «либерал-реформатор». (С именем Рейтерна, правда, связана одна из самых противоречивых внешнеторговых сделок в истории России – продажа в 1867 году Аляски за 7,2 миллиона долларов (на тот момент примерно 11 миллиона рублей), но это не имеет прямого отношения к нашей теме.)

Пытаясь сделать бюджет бездефицитным, Михаил Христофорович ввел в России акцизную систему взимания питейных налогов, при которой сумма акциза зависела от крепости напитка. Иметь дело с привычными 37–39 градусами было неудобно, поэтому для облегчения подсчетов Рейтерн предложил округлить градусную цифру водки до 40. После чего 6 декабря 1866 года в Уставе о питейных сборах закрепилась эта норма крепости. Вот так и появилась официальная русская водочка, ставшая одним из самых устойчивых символов России и основных брендов.

Но Менделеев, конечно, тоже внес свой вклад в алкогольное дело. Что действительно сделал Дмитрий Иванович – установил таблицы, по которым измеряется крепость, или, точнее, содержание этилового спирта в растворе. Сейчас и виски, и коньяки, и все алкогольные напитки в мире измеряют, пользуясь данными Менделеева.

Проблема была не только с градусностью, но и с названием «водка». Когда начали разливать разведенный спирт, на этикетках писали «Казенное вино» или «Казенное столовое вино». Сложно в это поверить, но только в 1936 году при введении нового ГОСТа на бутылках появилась этикетка «Водка».

Зато само слово водка – без всяких сомнений, исконно русское. Впервые «водка» упоминалась в Аптекарском указе 1680 года, но тогда этим термином называли исключительно спиртовые настойки медицинского назначения. Позже водками стали именовать все подкрашенные или импортные настойки, к примеру, джин (голландская водка) и так далее.

Сначала я собирался кратко и по возможности интересно рассказать историю русской водки, но затем передумал. Безликая повествовательная история, по себе знаю, быстро выветривается из памяти, а когда «история в лицах» – это уже совсем другое дело.

Поэтому я решил рассказать об одной династии, благодаря которой у нас есть возможность поднять стопочку «настоящей русской» и в болезни, как говорится, и в здравии.

Будь он деятелем наших дней, его непременно назвали бы олигархом и «водочным королем». У него было все, чего можно было желать: прекрасная семья с пятью сыновьями и семью дочерьми, слава и почет, высокие звания и ордена, роскошный дом на Пятницкой, в конце концов. А начинал он половым в московских трактирах, что было пределом мечтаний сына крепостных крестьян из Ярославской губернии. Он и подумать не мог, что спустя несколько десятилетий о нем заговорит весь мир. Звали его Петр Арсеньевич Смирнов.