Чумные псы - Адамс Ричард - Страница 36

— Ну, порядком была песня. Старуха и пела, как была лунная ночь.

— Пес с ней, с лунной ночью, — сказал Шустрик. — Может, все-таки вспомнишь? Раф, давай, попроси его вспомнить!

— Ой, ну тебя! Чуете овцу, вон там, внизу? Вот увидите, я разорву ее на кусочки!

— Ага, одни от ей куски и останутся, как ты ее увалишь. Плюх-плюх по барашку, хватай за ляжку и тащи!

— Ну так пой тогда, лис! — проворчал Раф. — Если это тебе легче, так спой что-нибудь.

Некоторое время лис молчал, катаясь на спине по камням и скребя их когтями. Шустрик терпеливо ждал; по носу его текли струи дождя, стекая из ямки в его дырявой голове. Он промок до костей. Тем временем вверх по дороге протарахтела машина, и когда ее фары уперлись в утес Толстая Бетти и машина на малой скорости стала спускаться вниз по склону, лис запел:

— Потрясающе! — одобрил Раф. — Продолжай! Лис не заставил себя долго упрашивать.

Шустрик радостно тявкнул, и после короткой паузы лис допел свою песню до конца.

— А что сталось с твоей мамой? — спросил Шустрик.

— Собаки, — промолвил лис равнодушно и принялся вылизывать лапу.

К ночи дождь почти прекратился, но соленый ветер задувал по-прежнему, относя их запахи к востоку. Далеко на западе, за долиной Эскдейл, небо еще мерцало в последних лучах уходящего дня. Глубоко внизу теперь ничего не было видно, но от острого слуха и нюха троих животных не укрылось ни одно движение местных овец в шуршащих папоротниках. По дну долины медленно шли две овцы, а позади них тащилась третья, она все больше и больше отставала от своих товарок. Взглядом лис подал команду, и охотничья партия, где каждый знал свой маневр, начала кружной спуск.

— Житья от их нету, — с упором сказал Роберт Линдсей, не забывая, однако, следить, чтобы стоявший в баре гул покрывал его голос. — Нету житья, и все тут, и верное, Гарри, дело, собаки, самое верное дело. Режут ярок для прокорму, такие дела.

— Во как? — Тайсон затянулся и опустил глаза, потряхивая кружкой и гоняя вкруговую остатки пива.

Пока что он оставался глух ко всем намекам и наскокам. Роберт, не любивший спрашивать в лоб, вынужден был констатировать, что ему ничего не остается, кроме как брать быка за рога.

— Я это, Гарри, вишь, тут один мужик в банке, в Брафтоне, грил, что ты, это, грил Джеральду Грею, который с «Мэнора», что из этого вашего, как его, центера собаки сбежали…

— Во как?

— Дело нешуточное, Гарри, овечек-то режут, нашему брату, у кого овцы на выпасе, просто напасть какая. Ежели Джеральд просто так брехал, то…

Тайсон заново раскурил трубку, приложился к кружке, уже показавшей дно, и снова уставился в нее задумчивым взглядом. Роберт, которому природная интуиция безошибочно подсказывала, когда надо прекратить нажим на собеседника, молча ждал, вдумчиво разглядывая выложенный сланцевой плиткой пол. Одним из его многочисленных талантов было умение выдерживать паузу и не выглядеть при этом ни растерянным, ни неловким.

— Я много чего мог бы сказать, вот, — заговорил наконец Тайсон. — Ты не думай, Боб, я не того, чтоб увиливать. Только наш главный в Лосуне грит: не трепись, а я, знаешь, работу-то терять не хочу. Она, вишь, работа-то ладная, мне сейчас самая как раз подходящая.

— Оно верно, Гарри, работа подходящая, оно самое. Оно, конешно, рисковать-то не дело.

Еще одна пауза.

— Завтрашний день облава бут, слыхал? — спросил Роберт. — Этот, который одежей-то в Кендале торгует, он все и устроил для этой, для рыкламы. Я тоже пойду, дело-то занятное.

— Во как? — отозвался Тайсон. Снова молчание. Роберт допил пиво.

— Ну ладно, пойду-ка, а то рассемшись тут, ровно граф какой, за кружкой-то, — проговорил он, вставая; его подбитые гвоздями сапоги клацнули по плиточному полу. — Мне, старик, еще на выгон поспеть надо. Знаешь, ежели у вас псина какая и сбежала, так, может, это и не она овец-то режет; глядишь, ваше дело и сторона.

Он кивнул и двинулся к двери, за которой раздавался непрерывный треск и грохот: конистонская молодежь буйно отмечала День Гая Фокса. В последнюю секунду Тайсон дернул Роберта за рукав.

— Один из их злющий был, зараза, — пробормотал он в кружку и тут же принялся внимательно изучать вечернюю газету, не надев очков и держа ее вверх ногами.

— С меня, пожалуй, хватит! — заявил Шустрик. — Спекшись я, лис. Я вас потом догоню, ничего не поделаешь.

До рассвета оставалось еще около часа. Ночная охота на крутых западных склонах Голой горы оказалась на этот раз на редкость долгой и изматывающей. Если бы не сверхъестественная способность лиса безошибочно угадывать, куда ринется вспугнутая овца, они наверняка потеряли бы ее в темноте и охоту пришлось бы начинать с самого начала. Перед своей безвременной кончиной овца крепко лягнула и основательно помяла Рафа (в который уже раз!), и теперь он остервенело рвал ее на куски, не обращая внимания на то, что его кровь смешивается с овечьей; он грыз копыта, хрящи, кости и мясо, успокаивая свой дикий голод. Обломки овечьих костей, кольнувшие Шустрика в живот, когда он улегся вздремнуть, живо напомнили ему косточки морских свинок в золе достопамятной топки.

Шустрик проснулся в темноте с острым ощущением грозящей опасности, к тому же он обнаружил, что зверски замерз, все его тело затекло и задубело на холоде, так что он весьма скептически отнесся к тому, что ему по силам будет обратный путь к Бурому кряжу. Ему было не по себе. В голове стоял какой-то далекий звон, который на пределе слышимости трудно было отличить от завывания ветра, и, осмотревшись, Шустрик вновь ощутил, что его охватывает чувство покинутости и нереальности происходящего — симптом, который он слишком хорошо научился распознавать. Некоторое время, покуда Раф с лисом продолжали дрыхнуть, он побродил туда-сюда, затем снова улегся, и ему приснился жуткий кошмар, в котором он бесконечно падал в бездонную пропасть, пахнущую дезинфекцией и табаком. Очнувшись, Шустрик ощутил, что его ухо зажато в чьих-то острых зубах, и увидел подле себя лиса.

— Ну, проснись, голубчик, проснись!

— Ох, это сон! Ты ничего не слышал? Да нет, конечно, нет… — Шустрик с трудом поднялся с земли. — Я кричал во сне?