Трудовые будни барышни-попаданки 4 - Дэвлин Джейд - Страница 2

Мой словоохотливый спутник вступил в беседу с некоторыми из пассажиров. Так как немедленно переводить было бы неучтиво, я решил ненадолго вздремнуть, чтобы без усталости приступить к разрешению загадки миссис Шторм.

Сентябрь 1824 года

– Барыня! Какие закуски подавать сегодня прикажете? – заглянула на веранду дородная кухарка, баба Маша. – Добро вельможные бояре пожалуют, а то ведь, как бывало, наберется разная шантрапа да нехристи. Опять на них конфекты шоколадные изводить? Али блинами с икрой обойдутся?

Я, как всегда, добродушно отмахнулась:

– Все подавай, Марья Сергевна, не нам жадничать.

Кухарка вздохнула и ушла, сдобно бурча про нехристей, дорогой шоколад и сумасбродных бар. А я улыбнулась – что я за барыня? Никакой субординации. Праздничное меню на пятьдесят гостей составлено вчера шеф-поваром Жоржем (конечно, Егором) и утверждено мною. Нашлось место и конфетам, и икре с блинами, и еще тридцати различным блюдам-угощениям, половину названий которых баба Маша не может произнести (хотя может приготовить). Но пусть придет к барыне, похлопочет о барском добре. Это хорошая привычка, и отучать от нее не буду.

Было прекрасное, солнечное осеннее утро. Прекрасное хотя бы потому, что на меня с утра не обрушился неотложный доклад и не пришлось составлять послание курьеру или тем паче собираться в дорогу самой. Ну или не стряслось чего-то непосредственно в моей усадьбе.

Впрочем, осень ранняя, день долог, что-то, может, еще и стрясется. Пока же ничто не мешает стоять на веранде с чашкой кофе и наслаждаться остатками бабьего лета.

Сегодня, вообще-то, два праздника. Первый – именины Лизоньки, моей дочки. Ей исполняется одиннадцать – тот самый возраст, когда дети становятся подростками и даже без молнии на лбу начинают понемножку чудесить. Морально я к этому готова, и вообще, принимаем проблемы по мере поступления.

Второй праздник – тайный, о котором знаем только Миша и я. Девять лет назад я, нырнув в пруд в начале XXI века, вынырнула в небольшой речке в 1815 году, в Нижегородской губернии. Переместилась из тела пенсионерки в девятнадцатилетнюю девчонку, но уже вдову и юную мать. Девчонка от нерадостной перспективы провести зиму в промерзлом захудалом поместье не придумала ничего лучше, чем кинуться в эту реку. Так что новая жизнь началась почти без бонусов.

Счастье пришлось ковать самой. Проще говоря, выживать. Молодая помещица Эмма Марковна Шторм, урожденная Салтыкова, применила все свои знания из прошлой жизни, волю и интуицию, чтобы обеспечить себе мало-мальский комфорт и безопасность. Утеплить барский дом, ввести простенькую гигиену и дезинфекцию. Выявить и пресечь воровство под видом разгильдяйства. Торговать не зерном и кожей, как помещики-соседи, а новыми, невиданными в те времена товарами. И даже не столько ими, сколько патентами на производство диковинок, от усовершенствованных ламп до зефира.

Расширить свои владения – купить соседнее, уж совсем заморенное поместье. Отстоять права на очень солидное наследство погибшего мужа – московский особняк плюс села и заводы в нескольких губерниях. Выстоять среди мелких и крупных интриг и предательств. Вывести на чистую воду высокопоставленного мерзавца.

И самое главное – среди мужчин этого нового мира встретить своего супруга, нырнувшего в тот же пруд и оказавшегося в теле капитана-исправника. Моему Мише пришлось еще трудней, чем мне. Не только расследовать преступления, доставшиеся от предшественника, но и приводить в порядок собственное тело, избавлять его от вредных привычек, излишнего веса и тех болезней, от которых можно вылечить тридцатипятилетнего мужчину. И он справлялся, сперва один, потом с моей помощью. Стал в этом мире моим законным супругом, и теперь у Лизоньки двое братиков: Саша, ему восемь, и Леша, тому пять.

Надо бы с тех пор жить-поживать да добра наживать. Или помаленьку добро проживать – запросы у нас скромные, а добра в избытке.

Но просто жить-поживать не получилось. И дело не только в том, уж очень много было начато проектов, от хозяйственных до образовательных, и много связанных с ними людей. И забот, как вырастить и воспитать детей так, чтобы они не пропали в этом мире.

Эти девять лет пришлось напряженно работать. Получать новые привилегии-патенты на изобретения, создавать новые производства. В эти времена «Форбса» еще нет, но, если бы такой журнал существовал, я вошла бы в первую пятерку его рейтинга. И еще не знаю, на какой позиции…

Утро действительно было прекрасное. Вот таким же погожим деньком, только не сентябрьским, а майским, государь Петр Алексеич вышел на берег пустынных волн и решил построить в этом раю свою столицу. Интересно, если бы он приплыл сюда в ноябре или феврале и чуточку продрог, назвал бы эту землю парадизом?

Да, но почему я-то перебралась из наследного московского особняка и нижегородского поместья на невские брега? Уже давно не пустые, напротив, плотно заселенные и с высокой стоимостью недвижимости. Но все равно дождливые и промозглые три четверти года.

…Еще с того мира я знала афоризм: за большие деньги нельзя купить счастье, но можно приобрести врагов более высокого уровня, чем прежде. Я посмеивалась над этой английской мудростью, а потом поняла: так и есть. Времена, когда захудалые помещики доносили на меня уездным чиновникам, прошли… или почти прошли. Теперь мне приходится иметь дело с министрами и обер-прокурорами, не говоря уже о более высоких персонах.

Например, я поняла, что быть в дружбе со всем царским двором одновременно, невозможно. И чем ты ближе к одному из членов царствующей фамилии, тем твое положение опасней. Почему? Из-за вот такого пазла. Или пасьянса, чтобы быть ближе к эпохе. Раскину-ка картишки, пусть и в уме.

Есть король – царь Александр. Не породивший наследника, закомплексованный с детства, предполагающий, что скоро умрет, и еще не понимающий, насколько прав. Любит путешествовать, особенно посещать европейские конгрессы и подавлять европейские мятежи, из-за чего внутренние дела несколько заброшены. Слышала про этого царя, что он управляет страной из коляски, а так как знаю, какое это тряское средство передвижения, то не удивляюсь качеству управленческой работы.

Есть дама треф – его жена, Елизавета Алексеевна, верная супруга. Впрочем… муж блондин, она блондинка, но дочка, прожившая чуть больше года, родилась брюнеткой. Брюнетом был польский князь Адам Чарторыйский. Царь Александр, несмотря на это, долго с ним дружил, супругу оберегал, а та, по слухам, сблизилась с офицером Алексеем Охотниковым, который потом умер то ли по хворости, то ли от кинжала в бок – эту неприятность, как говорили в гостиных, организовала следующая дама пасьянса. Что же касается самой Елизаветы Алексеевны, то она в этом раскладе самая добрая и безобидная, уже ничего не ждущая от жизни и слегка тоскующая о несостоявшемся женском счастье. Я опять вспомнила реальную, пока еще не случившуюся историю: врачи пропишут ей теплый приморский климат, заботливый царь сам отправится на юг империи, осмотреть курорты, из-за чего и умрет в Таганроге, а безутешная Елизавета Алексеевна отправится обратно и скончается, не доехав даже до Москвы.

Есть пиковая дама – вдовствующая императрица Мария Федоровна, вдова царя Павла, со своим двором и своими шпионами. Если любовник Охотников и вправду получил кинжал в бок, то по ее инициативе. Не любит невестку, постоянно в интригах против нее. Не может забыть обиду: в день убийства Павла свежая вдова едва не провозгласила себя императрицей, но у заговорщиков были другие планы, так что над претенденткой посмеялись. Между прочим, по-человечески бедняжку понимаю: каково это – день за днем видеть при дворе убийц своего мужа, требовать от родного сына хоть что-то с ними сделать? А он всего лишь отправит их с глаз долой, и то не всех и не сразу. Мария Федоровна, как будет известно потомкам, патронирует воспитательные дома, имеет репутацию благотворительницы, но по-прежнему решительна, горда и опасна.