В лесу - Френч Тана - Страница 3

К тому моменту, когда я поступил в отдел убийств, моя новая рабочая одежда – безупречно скроенные костюмы из такой чудесной ткани, что она будто оживала в руках, рубашки в тоненькую зеленую или синюю полосочку, мягкие кашемировые шарфы – уже почти год висела у меня в шкафу. Я обожаю этот дресс-код, принятый по умолчанию. Это была одна из причин, по которым я мечтал оказаться в Убийствах, – а еще короткие, стенографически короткие, почти тайнопись, обозначения: отпечатки, вещдоки, судмеды. В городке, словно вышедшем из романа Стивена Кинга, куда я попал после Темплмора, произошло убийство – обычное преступление на бытовой почве, преступник просто-напросто не рассчитал силушку, однако и предыдущая пассия убийцы умерла при подозрительных обстоятельствах, и поэтому из Убийств прибыла парочка следователей. Всю неделю, что они пробыли у нас, краем глаза я вел непрерывное наблюдение за кофеваркой, и когда следователи подходили налить себе кофе, я тоже торопился за кофе, подолгу и обстоятельно наливал молока и грел уши, слушая, как детективы перебрасываются четкими, жесткими фразами. Токсикология? Криминалисты скоро пришлют. Зазубрины? В лаборатории устанавливают их происхождение. Я снова начал курить – чтобы выходить следом за детективами на парковку и торчать с сигаретой поодаль, уставившись в небо и прислушиваясь. Они мимолетно улыбались мне, иногда щелкали видавшей виды зажигалкой, давая прикурить, а после, едва шевельнув плечом, словно отодвигали меня на второй план и возвращались к своим коварным многоплановым стратегиям. “Сперва вызови мамашу, а он пускай посидит дома часик-другой, подергается из-за того, что она наболтает. Позже опять вызывай его. Посадишь его в комнату, но входи к нему сразу, не тяни, чтобы он собраться с мыслями не успел”.

Если вы предположили, что к ремеслу сыщика меня привела сумасбродная идея разгадать загадку моего детства, то вы ошибаетесь. Материалы по собственному делу я прочел один-единственный раз, вечером, когда остался в кабинете один, а источником света мне служила настольная лампа. Почти забытые имена эхом откликались в голове, точно летучие мыши, мелькали перед глазами, оживая в выведенных выцветшими чернилами буквах: вот Джейми пинает собственную мать, потому что не желает отправляться в школу-интернат, вот “грозного вида” подростки топчутся на опушке леса, вот мать Питера разгуливает с синяком под глазом. С тех пор я ни разу не брал свое дело в руки. Нет, я жаждал тайн, почти невидимых знаков, похожих на шрифт Брайля и доступных лишь посвященным. Та парочка детективов напоминала мне породистых, чистокровных животных, каким-то чудом попавших на сельскую ферму, воздушных гимнастов, что красуются в лучах софитов. Они играли в высшей лиге, и в той игре равных им не было.

Я понимал, что они действуют жестоко. Люди грубы и безжалостны, а хладнокровно придумывать уловки, подгонять их, пока человеческий инстинкт самосохранения не даст течь, – это жестокость в чистейшем ее виде, наиболее отточенная и отлаженная.

Про Кэсси мы слышали еще до того, как она стала частью нашего отдела, наверное, даже до того, как ей предложили к нам присоединиться. Сплетни здесь по-старушечьи эффективны. Отдел убийств вечно загружен работой, и к тому же он небольшой, постоянных сотрудников всего двадцать. Поэтому когда хлопот у нас прибавляется, то отдел поражает что-то навроде истерии, которая приводит к возникновению сложных альянсов и безумных слухов. Обычно мне удается избегать этого, но сплетни о Кэсси Мэддокс оказались достаточно навязчивыми и добрались даже до меня.

Во-первых, она, будучи женщиной, сразу стала объектом для плохо завуалированных оскорблений. Всех нас отлично обучили презирать предрассудки, но где-то глубоко внутри в каждом из нас сидит тоска по пятидесятым (даже мои ровесники не исключение, ведь в Ирландии пятидесятые во многом продолжались до 1995-го, а потом мы сразу перескочили в эпоху, смахивающую на тэтчеровские восьмидесятые). В те времена, чтобы выбить у подозреваемого признание, достаточно было пригрозить ему, что ты нажалуешься его мамаше, единственными иностранцами в стране были студенты-медики, а от женских придирок ты спасался разве что на работе. Кэсси – всего лишь четвертая женщина, которую взяли в Убийства, и по крайней мере одна из ее предшественниц оказалась большой ошибкой (если верить некоторым, вовсе не случайной) – в отделе она запомнилась тем, что едва не угробила и себя, и своего напарника, потому что психанула и швырнула пушку в голову загнанному в угол подозреваемому.

Кроме того, Кэсси было только двадцать восемь и она всего несколько лет как выпустилась из Темплмора. Наш отдел относится к элитным, и если тебе меньше тридцати, а твой папаша не политик, то к нам тебе не попасть. Как правило, сперва нужно попотеть на побегушках, а после потрудиться в одном или двух других отделах. За плечами же у Кэсси имелся всего лишь год в наркоотделе. По слухам, вполне предсказуемым, выходило, что Кэсси спит с какой-то важной шишкой, или что она чья-то внебрачная дочка, или – версия с налетом оригинальности – что она застукала кого-то важного за тем, как он покупал наркоту, и повышение – плата за ее молчание.

Меня появление в отделе Кэсси Мэддокс не раздражало. Сам я проработал в Убийствах всего несколько месяцев, но во мне уже развилась стойкая неприязнь к неандертальской атмосфере, похожей на ту, что царит в раздевалках в спортклубах, меня бесило стремление сравнивать машины и средства после бритья, а придурковатые шутки, которые тут считаются “ироничными”, вызывали желание прочесть долгую нудную лекцию о том, что такое ирония. В целом женщины нравятся мне больше мужчин. Кроме того, я сам мучился от неуверенности, не с силах определить собственное место в отделе. До своих теперешних почти тридцати одного я два года пробыл мальчиком на побегушках и еще два провел в Домашнем насилии, и мое назначение вызывало меньше вопросов, чем в случае Кэсси. Тем не менее порой мне казалось, будто меня считают хорошим детективом без особых на то оснований, примерно так же мужчины находят красоткой высокую тощую блондинку, даже если у нее лицо переевшей курицы. И все лишь потому, что я обладаю всеми необходимыми данными и у меня идеальный выговор диктора Би-би-си, которым я обзавелся в школе-интернате, чтобы прятаться за этим камуфляжем. От колониального наследия так просто не избавишься. Ирландцы вроде как рады поддержать любой протест против Англии, и мне известны пабы, где закажи я выпивку – и в голову мне тут же полетит стакан, и тем не менее считается, что если у тебя истинно английский выговор, то ты умнее, лучше образован и правда на твоей стороне. Вдобавок ко всему я высокий, худой и жилистый, а умело скроенный костюм придает мне элегантной подтянутости, добавляет этакой небанальной привлекательности. Участвуй я в кастинге на роль героя в фильме, наверняка сочли бы, что из меня выйдет прекрасный сыщик – возможно, авантюрист-одиночка, который бесстрашно рискует жизнью и непременно ловит преступника.

С этим персонажем у меня нет ни капли общего, вот только не факт, что другие это понимают. Иногда, залившись в одиночестве водкой, я придумывал буйно-бредовые сценарии, в которых начальник отдела выясняет, что на самом деле я сын чиновника из Нокнари, после чего меня переводят в Защиту интеллектуальной собственности. Я надеялся, что Кэсси Мэддокс отвлечет внимание и уведет подозрения от меня.

Когда она наконец появилась, я испытал своего рода разочарование. Благодаря навязчивым слухам я нарисовал себе телесериальный образ красотки с ногами от ушей, волосами из рекламы шампуня и, возможно, в облегающем комбинезоне. О’Келли, наш начальник, представил ее на утреннем смотре в понедельник, и Кэсси произнесла несколько стандартных фраз о том, как она рада присоединиться к нашему отделу и что надеется соответствовать его высокому уровню. Рост у нее едва дотягивал до среднего, это если еще учитывать шапку черных кудряшек, а сложена новенькая была по-мальчишески угловато. Совсем не в моем вкусе, мне всегда нравились девушки женственные, хрупкие и нежные – такие, чтобы подхватить и закружить, – и все же эта Кэсси чем-то цепляла. Может, из-за ее позы – как она выставила вперед одну ногу, изящно и непринужденно, точно гимнастка, а может, из-за тайны, которая окутывала ее назначение.