В лесу - Френч Тана - Страница 24

– А что за девушки? Их опросили?

– Какие девушки?

Кэсси взглянула на показания миссис Фицджеральд.

– Она сказала – любезничали. Я бы предположила, что с девушками.

Разумеется, она права. Для меня смысл слова “любезничать” довольно размытый, однако если бы Джонатан Девлин и его приятели проделывали это друг с дружкой, это точно вызвало бы толки.

– В деле про них ничего нет, – сказал я.

– А сам ты не помнишь?

Мы по-прежнему плелись по Нортумберленд-роуд. Дождь заливал стекла, так что казалось, будто мы под водой. Дублин построен для пешеходов и карет, но никак не для машин, здесь полно средневековых улочек, узких и извилистых, час пик начинается в семь утра и заканчивается в восемь вечера, и при малейшем намеке на непогоду весь город тотчас же превращается в череду дорожных заторов. Я пожалел, что мы не оставили Сэму записку.

– Наверное, помню, – неуверенно ответил я, хотя это смахивало на ощущение, а не на воспоминание.

Лимонное драже, ямочки, цветочный аромат духов. “Металлика и Сандра – жених и невеста…”

– По-моему, одну из них звали Сандра.

При упоминании этого имени внутри у меня все сжалось, а во рту возник привкус то ли страха, то ли стыда, вот только причину я не вспомнил. Сандра – круглолицая пышечка, смешливая, в узких юбках, которые задирались, когда она перелезала через стену. Сандра выглядела очень взрослой и непонятной – ей было лет семнадцать или восемнадцать. Она угощала нас конфетами из бумажного пакетика. Иногда с ней приходила еще одна девушка, высокая, с крупными зубами и множеством сережек. Клэр? Или Кьяра? Сандра показала Джейми, как пользоваться тушью для ресниц. Она держала перед Джейми маленькое зеркальце в виде сердечка. Потом Джейми долго моргала и говорила, что глаза у нее словно потяжелели и вообще какие-то чужие.

– Тебе идет, – похвалил Питер.

Немного погодя Джейми решила, что тушь ее бесит, и умылась в речке, а темные, как у панды, круги вокруг глаз вытерла краем футболки.

– Нам зеленый, – тихо сказала Кэсси, я очнулся и проехал еще несколько футов.

Мы остановились у киоска, и Кэсси сбегала за газетами – надо же знать о деле, над которым мы работаем. Новость об убийстве Кэти Девлин занимала первую страницу каждой из газет, и журналисты, все как один, подчеркивали связь со строительством шоссе. “Дочь лидера несогласных Нокнари убита!” – и все в таком же духе. Репортерша крупного таблоида (статья называлась “Смерть на раскопках” – еще немного, и это сойдет за искажение фактов) несколько раз издалека намекнула на ритуалы друидов, но без обычной истерии про сатанистов – она явно ждала, в какую сторону подует ветер. Я надеялся, что О’Келли как следует выполнит свою задачу. Слава тебе господи, никто ни словом не обмолвился о Питере и Джейми, и все же я понимал, что это лишь вопрос времени.

Мы сбагрили дело Мак-Лафлина, над которым работали до того, как нам дали это задание (там двое мерзейших богатеньких папенькиных сынков запинали еще одного такого же до смерти, когда тот пролез вперед в очереди на такси), Куигли и его новому напарнику Мак-Кэнну и стали искать себе временный кабинет. Такие кабинеты совсем крохотные, и их вечно не хватает, но нам пошли навстречу: дела о детях всегда на первом месте. Когда приехал Сэм – он тоже застрял в пробке, да еще живет где-то в Вестмите, в паре часов езды от города, ведь жилье ближе нашему поколению не по карману, – мы вцепились в него, усадили в кабинете, складно рассказали о следствии и выдали официальную версию о заколке.

– О господи, – сказал Сэм, когда мы умолкли, – только не говорите, что это родители.

У каждого следователя есть дела, работать над которыми почти невыносимо, и профессиональная броня дает трещину. Кэсси, хоть никто и не знает, до смерти боится дел об убийствах с изнасилованием. Я в этом отношении неоригинален и с трудом переношу дела об убитых детях, а на Сэма, значит, наводят мандраж семейные убийства. Похоже, это расследование каждому из нас угодило.

– Мы без понятия, – сказала Кэсси, не вытаскивая изо рта колпачок от фломастера. Она записывала на доске распорядок последнего дня Кэти. – Когда Купер подготовит результаты вскрытия, мы, возможно, узнаем больше, но прямо сейчас данных слишком мало.

– Тебе вовсе не обязательно разрабатывать версию с родителями, – сказал я, прикрепляя с другого края доски фотографии с места преступления. – Забирай версию с шоссе и звонками Девлину. Выясни, кому принадлежит земля вокруг участка, где проводятся раскопки, и кто всерьез заинтересован в строительстве шоссе.

– Это потому что у меня дядя в политике? – спросил Сэм.

Ему вообще свойственна прямота – на мой взгляд, черта странноватая для детектива.

Кэсси выплюнула колпачок и повернулась к Сэму.

– Ага, – ответила она. – Думаешь, проблемы будут?

Мы оба поняли, о чем она. Ирландские политики любят семейственность, кровосмесительство, отношения запутанные и тайные, непонятные даже посвященным. Неискушенный почти не заметит разницы между двумя крупнейшими партиями, которые самодовольно окопались на крайне правых позициях, и тем не менее многие избиратели по-прежнему предпочитают одну из них лишь потому, что их прадеды воевали в Гражданской войне, или потому что папаша мутит какие-то дела с местным кандидатом и утверждает, будто тот парень что надо. Коррупцию все воспринимают как должное и даже невольно восхищаются ею: дух партизанства, присущий колонизованному народу, еще жив в нас, а уклонение от налогов и всякие темные делишки мы воспринимаем как проявление бунтарства – как наши ирландские предки считали бунтарством укрывание лошадей и семенной картошки от англичан.

Коррупция во многом стоит на первобытной, ставшей общим местом ирландской страсти – страсти к земле. Обычно застройщики водят тесную дружбу с политиками, и практически каждая крупная сделка предполагает коричневые конверты, необъяснимые поправки в земельном кадастре и путаные офшорные транзакции. И будет настоящим чудом, если окажется, что планы по строительству шоссе обошлись без дружеских одолжений. А если такое случилось, то едва ли Редмонд О’Нил об этом ничего не знает, и также маловероятно, что он будет рваться выложить нам всю правду.

– Нет, – уверенно ответил Сэм, – не будет проблем.

Похоже, недоверие в наших взглядах было столь выразительным, что он рассмеялся.

– Ребят, честно, я его всю жизнь знаю. Когда я только переехал в Дублин, то пару лет жил у него. Будь он замешан в какой-то грязище, я был бы в курсе. Дядька мой прямой как палка. И если он сумеет, то поможет нам.

– Отлично. – Кэсси снова повернулась к доске. – Ужинаем сегодня у меня, приезжайте к восьми, обсудим, что накопаем.

И на чистом участке доски она нарисовала для Сэма схему, как к ней проехать.

Когда наш временный кабинет был готов, туда потянулись помощники. О’Келли прислал их дюжины три, все как на подбор: многообещающие, сообразительные, гладко выбритые, лощеные, готовые облагодетельствовать любой отдел, как только появится такой шанс. Они усаживались, доставали блокноты, хлопали друг друга по спине и вспоминали старые приколы, а место выбирали с энтузиазмом первоклашки в первый учебный день. Мы с Кэсси и Сэмом улыбались, пожимали руки и благодарили прибывших за то, что согласились нам помочь. Нескольких я узнал – мрачноватого брюнета из Мейо[8] по фамилии Суини и выходца из Корка, толстяка без шеи, О’Коннора или О’Гормана, как-то так. Вынужденный подчиняться каким-то дублинцам, он компенсировал это унижение неразборчивыми, но бесспорно оскорбительными репликами о дублинской команде по гэльскому футболу. Многие другие тоже показались знакомыми, но имена вылетали у меня из головы ровно в тот миг, когда я выпускал руку новоприбывшего из своей, а лица слились в многоглазое пугающее пятно.

Я всегда обожал эту стадию расследования – когда начинаются первые обсуждения. Она напоминает мне театральный гул, перед тем как поднимается занавес, оркестранты настраивают инструменты, подтанцовка проверяет напоследок растяжку, и все ждут сигнала, чтобы сбросить гетры и напульсники и приступить к действию. Впрочем, прежде я не отвечал за расследование подобного дела и сейчас цепенел от волнения. Битком набитый людьми кабинет, бурлящее нетерпение, любопытные, обращенные на нас взгляды – я вспомнил, какими глазами сам смотрел на следователей из Убийств. В те времена я, как наши новые помощники, тоже был мальчиком на побегушках и молился, чтобы меня взяли в такое дело, как это. Острое, бьющее через край, почти невыносимое желание действовать – вот что я испытывал. Мне казалось, будто следователи – многие из них были старше меня сейчас – принимают всеобщее восхищение с холодной отстраненностью. Сам же я никогда не любил находиться в центре внимания.