Идиотам просьба не беспокоиться - Фишер Тибор - Страница 21
- Предыдущая
- 21/65
- Следующая
Ральф закурил сигарету.
– Рыжий, он рыжий, как я уже говорил, и загорать он не любил, потому что быстро обгорал, и задница у него была белая-белая, как и у большинства рыжих… так что они подумали, что будет забавно, если привязать его к палубе и оставить на два-три часика на солнце, чтобы его белая задница пропеклась… в общем, они так и сделали… а потом спустились в каюту, утомленные физическим напряжением и непомерным весельем, чтобы немного вздремнуть и того… ну, это… потрахаться, в общем, невзирая на громкие вопли Рыжего. Спустя пару-тройку часов Антон выходит на камбуз, чтобы налить себе выпить, и встречает там своего приятеля, который тоже… хорошо потрахался и захотел промочить горло. «Как там Рыжий?» – спрашивает Антон. «Не знаю. Я думал, что ты его отвязал». – «А я думал, что ты его отвязал». – «Он вроде затих, так что, наверное, все нормально». Они поднимаются на палубу и видят что Рыжий не просто затих… он умер.
– От солнечного ожога не умирают, – заметил Хьюго.
– Они тоже так говорили… «Не может он умереть!» Они поливали его водой и пытались делать искусственное дыхание. Но… мухи уже собирались на пир, образно говоря.
– Давайте с Дереком так шутить, – сказала Елизавета.
– Они все были в шоке, особенно девушки… все принялись обвинять друг друга, а потом, когда первое потрясение прошло, они стали решать, что делать. Можно свалить все на солнце и злоупотребление спиртным, но, как вы, наверное, догадались, Рыжий пытался освободиться… до последнего… так что раны, натертые веревками, не мог не заметить даже самый тупой коронер. Они боялись, что их посадят. И тогда все будет кончено. Жизнь перемелется в мясорубке. Прошу прошения за метафору. И вот, после жарких дебатов…
– А что такое метафора? – спросила Елизавета.
– …они выкинули тело за борт, ночью. А утром они обратились в полицию, и там… сюрприз-сюрприз… оказалось, что это не первый пьяный турист, пропавший за последнее время. Тело нашли пару недель спустя… когда море смыло все улики. Антон мне рассказывал, как… забавно… он употребил именно это слово… было на похоронах, когда священник сказал, что покойный по крайней мере почил в бозе в приятной компании… и как мать покойного благодарила его… за то, что он остался на том курорте еще на неделю и помогал в поисках.
– Он сказал, что это было забавно? Как вообще человек способен такое сказать?! – возмутился Хьюго.
– Потому что ему было забавно. Все зависит от того какой ты человек.
– И им ничего потом не было?
– Одна из девушек покончила самоубийством. Антон стал вице-президентом… одного банка.
– Какого банка? – спросил Хьюго.
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что ты не умеешь держать язык за зубами.
– Тогда зачем ты нам это рассказываешь?
– Не знаю, на самом деле… чтобы предостеречь… в смысле, что надо тщательно выбирать компанию, с кем ехать в отпуск. Я имею в виду, что мы едва не потеряли беднягу Дерека.
– А почему он рассказал все тебе? – спросил Джим.
– Скажем так… Антону… это понравилось… ему понравился вкус… запретного. Если бы он потерял работу или… угодил в тюрьму, он бы рыдал, как пятилетний ребенок, но ему не было вообще ничего, и он понял… что он непотопляем.
– У тебя много друзей, кто покончил самоубийством, – заметил Хьюго.
– Нет. Просто у меня широкий круг… знакомых, Хьюго. Это у всех так. Знаешь, наверное, я позвоню одному французскому банкиру.
– Я бы чего-нибудь съел, – сказал Хьюго.
Джиму совсем не хотелось есть; усталость и жаркое солнце совершенно отбили ему аппетит. Но они сорок минут дожидались, пока им принесут меню, и хотя все, кроме Хьюго, заказали только салат, еду подали еще через полчаса, причем Хьюговы мидии были еще не готовы. Они обсуждали крушение России.
– Я не знаю, вообще, почему говорят об обвале экономики. Экономика никогда никуда не обваливается, – разгольствовал Ральф. – Состояние экономики может вести к обнищанию населения; старики, бедные или слабые будут умирать с голоду и замерзать, все остальные будут бороться за жизнь и драться за место под солцем, как собаки – за кость, кое-кто из банкиров и бизнесменов сиганет из окна… но жизнь все равно продолжается.
– В России можно провести с девушкой целую ночь за пятьсот долларов, – сказала Елизавета.
– Пятьсот долларов? – сказал Хьюго. – Это не так уж и дешево, пятьсот долларов. Почти столько же, сколько в Лондоне. Я имею в виду, что мне говорили, что это так стоит.
– Все зависит от того, что понимать под словами «целая ночь», – заметил Ральф. – От полуночи до шести утра или с девяти вечера до девяти утра. И, может быть, русские девушки занимаются настоящими извращениями… скажем, целуются.
Тут принесли Хьюговы мидии.
– Слава Богу, – воскликнул он, запихивая в рот полную вилку мидий. Но его радость тут же увяла. – Холодные. – Он огляделся в поисках официантки, которая оперативненько испарилась.
– Много шуму из ничего, – сказал Джим. Но когда он попробовал мидию, она была не просто комнатной температуры, она была ледяная, как будто тарелку специально выдерживали в морозилке.
Минут через десять Хьюго удалось поймать официантку, которая смотрела на него, как на полного идиота, пока Хьюго ей объяснял, что мидии холодные. Она забрала мидии с таким видом, как будто ей предстояло тащить их на вершину Эвереста без кислородной маски.
– Либо этот «Бандоль» разбавлен, либо они там забили на качество. Такая гадость просто не может быть настоящим «Бандолем», – сказал Ральф. Поев и слегка протрезвев, он вновь стал разборчивым и капризным. У него заверещал пейджер, и ему пришлось отвечать на вызов некоего Седрика.
– Делаешь деньги? – спросила Елизавета.
– Делаешь деньги… теряешь деньги. Никто ничего не знает. Самую лучшую сделку из всех, которые я провернул, я провернул после долгого и обстоятельного обеда; у меня батарея на мобильнике сдохла. В общем, полная жопа. Я был вообще никакой, буквально полз до телефона. Терять мне было нечего, и я пошел ва-банк. Не думая. Я ничего не просчитывал, ни с кем не консультировался. Столько денег я не зарабатывал еще ни разу. Профессионалы знают далеко не все. На самом деле они вообще ничего не знают. Это как покер или любая другая игра. Если ты знаешь правила и обладаешь хоть толикой здравого смысла, ты всегда заработаешь себе на жизнь, а если имеешь дело с крупными суммами, то зарабатываешь на хорошую жизнь. Но никто ничего не знает наверняка.
– Говори за себя, – сказал Хьюго. – Лично я предпочитаю держать все под контролем. Однажды я чуть было не заключил миллионную сделку с «Барингз». Вот бы я пролетел, если бы вовремя не сообразил, что к чему.
– Да, я помню, ты мне говорил, что не хочешь иметь с ними дело, потому что кто-то из них клеился к твоей подруге. Нет, – сказал Ральф, – если кто-то действительно знает рынок, он не работает в городе, он вообще нигде не работает. Он бороздит синий морской простор на своей личной яхте в компании супермоделей с запасом на год.
Вновь подали мидии. Хьюго попробовал одну и тяжело вздохнул.
– Сухие.
Ральф перегнулся через стол и подцепил одну мидию. Положил в рот и тут же выплюнул. Выплюнутый моллюск степенно шлепнулся на соседний столик, где обедало какое-то немецкое семейство.
– Не просто сухие, а вообще несъедобные.
– Ну и манеры, – фыркнула Катерина.
– Прошу прощения, – сказал Ральф. – В школе нас не учили хорошим манерам. У меня была просто кошмарная школа. Достаточно сказать, что половина моих одноклассников пялили принцессу Диану. В общем, сразу понятно, какой это был отстой.
Через пару минут Хьюго удалось привлечь внимание официантки.
– Мидии сухие, – сказал он, скорее, с болью, чем с возмущением. В этом действительно было что-то трагическое: когда ты на пляже, в отпуске, хочешь есть и платишь огромные деньги… за обед, который есть невозможно. Официантка обиженно покосилась на мидии.
– Crise de moules, – воскликнул Ральф, махая руками, дабы подчеркнуть всю серьезность сложившейся ситуации. – Les moules sont несъедобные. Бля. Как по-французски Маастрихт? Les moules sont totalement Маастрихт. – Потом он захрипел, изображая, будто задыхается, схватил себя руками за горло и свалился со стула.
- Предыдущая
- 21/65
- Следующая
