Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 28

Обе ученицы синхронно закивали, старательно запоминая, после чего Анна вновь сосредоточенно застрекотала «Подольском», руководствуясь известным и не раз оправдавшим себя принципом «семь раз примерь, один раз прошей!». Вскоре к ней присоединилась и Мария-Соледад: работа над новыми нарядами вышла на финишную прямую, и обе девицы неосознанно начали соревноваться в том, кто же первый закончит эту своеобразную, и весьма приятную гонку. За их спиной лиловоглазая модистка начала резать тонкую мягкую ткань на какие-то простые кофточки — в которых наблюдающие за ее работой подружки-студентки, к тайному разочарованию и даже негодованию,опознали обычные футболки. Самый настоящий батист, и на какие-то там футболки! От огорчения у них даже застопорилась работа над собственными вещичками, и девушки совсем уже было решили сделать перерыв (благо и обед уже приближался), когда жгучая брюнеточка вытянула из-под поднятой «лапки» готовую штанину, откусила хвостик из ниток и издала победный клич. Ну… Ладно, победное мурлыкание:

— Ур-ра-мр, я зако-ончила!

Не стесняясь старших девочек, смуглянка скинула «домашнее» платьице из ситца и начала натягивать на себя ярко-голубые штаны.

— Ну как?!?

Придерживая на тонкой талии пояс самых настоящих джинс (с отсутствующей пока пуговицей), темноволосая швея просеменила к ростовому зеркалу и начала крутиться и выгибать шею, разглядывая свои тылы.

— Са-аш? Ань? Ну вы чего молчите?

Собирающая-сортирующая нарезанные заготовки Александра едва заметно улыбнулась и кивнула; что до русоволосой тихони, то она молча показала Родригез сжатый кулачок с оттопыренным вверх большим пальцем — после чего с утроенными силами защелкала ножничками, убирая вытарчивающие тут и там хвостики ниток. В отличие от нетерпеливой и порой бесстыже-смелой каталонки, она сначала натянула штаны приятного для глаз темно-синего цвета, и только потом стянула старенькое платье. Тут же накинула на себя короткую ветровку, прикрывая невеликие «прелести», застегнула пару пуговичек, и лишь после всего этого отправилась к зеркальной глади — где надолго застыла, недоверчиво любуясь отражением хорошенькой сероглазой стройняшки.

— Тц! Как только мальчики ходят в этих штанах, они же везде трут. И… И жмут тоже! Кое-где!..

Высказаться более конкретно Марии-Соледад помешала начавшая открываться дверь в класс труда: ойкнув, брюнеточка тут же спряталась за «широкую» спину русоволосой подружки и уже оттуда приготовилась звонко обругать наглого вторженца.

— Добрый день, девочки.

Под чуть ли не хоровое ответное приветствие вплывшая в помещение воспитательница Белевская плотно прикрыла за собой дверь, положила перед своей любимицей средних размеров бумажный сверток — и удивленно вскинула брови при виде другой, и почему-то голой по пояс воспитанницы.

— А, вы обновки примериваете. Кхм!

Покосившись на взрослых девушек, резко передумавших куда-то уходить, Татьяна Васильевна вполголоса пояснила:

— Это от Пети… От Петра Исааковича.

Машинально проверив-погладив рукава своего красивого (и определенно нового) платья из темного поплина, женщина совсем было собралась развернутся и уйти, но так просто девочки ее отпускать не захотели:

— Татьяна Васильна?

— Да?

Обернувшись на нежный голос Сашеньки, нарядная почтальонша увидела у той в руках свой сарафан, выглядевший строго, и в то же время очень нарядно — а к нему пару светло-коричневых летних сандалий в «греческом» стиле. Точно такие же недавно получили в подарок обе подружки Александры, вместе с ее «жалобами» на строгого наставника-обувщика, у которого она обучается сему очень непростому искусству.

— Надо померить.

— Ой, ну…

Чуточку посомневавшись для приличия, Белевская скинула свое нарядное платье — сходу травмировав открывшимся видом студенток Политеха. Морально, конечно: во-первых, упругим богатством налитых женских форм, до которых семнадцатилеткам еще было расти и расти. Ну или наедать и отращивать, это уж кому как. А во-вторых, их эффектной «оберткой» — из полупрозрачного кружевного гипюра, о котором бедные во всех смыслах детдомовки много слышали, но вот так близко увидели только сейчас. Как-то сразу стало понятно, на какую такую важную рабочую встречу нынче ходила принарядившася и накрутившая прическу Татьяна Васильевна. Ее уже не раз видели гуляющей под ручку с каким-то рослым усачом солидного вида — вот и в это воскресное утро она наверняка обсуждала с ним важные вопросы подростковой педагогики. В затуманившихся глазах совсем уже взрослых девушек отчетливо мелькнула белая фата, колечко на пальце и что-то еще, не менее манящее и приятное…

— Как-то не знаю. Саш, а это не слишком вызывающе?

Согнав вниз пару мелких складочек и подтянув поясок, Морозова слегка рассеянно успокоила советского педагога:

— Угнетаемый капиталистами американский пролетариат большую часть своей жизни только в таких нарядах и ходит. И даже их меняет не каждый год, а носит, пока ткань держит заплатки. А такие сандалии еще в Древнем Риме носили.

— Да?!?

Растегнув-засстегнув пару замочков-зипперов, которые в СССР называли молниями, а конкретно эту модель вообще «тракторами» за их широкие надежные зубцы, Саша без должного почтения крутнула воспитательницу и заставила ее немного походить по кабинету. По итогам последней проверки очень лаконично и предельно выразительно констатировав:

— Экселенте!..

Не смотря на то, что испанский Татьяна Васильевна не знала, смысл этого слова до нее дошел, окрасив щечки нежным румянцем.

— Правда хорошо сидит? Гм. А цвет не сильно яркий?

— Ну, одна-две стирки это точно поправят…

Машенька Родригез, недоуменно поглядев сначала на умеренно-синий женский сарафан, а затем на свой действительно яркий костюмчик цвета безоблачного летнего неба, предпочла вместо слов начать аккуратно упаковывать поплиновую «шкурку» и туфельки воспитательницы. И даже перевязала получившийся сверточек парой обрезков саржи, соорудив кокетливый бантик — при виде которого взрослая вроде бы Татьяна Васильевна по-девчоночьи хихикнула, в последний раз крутнулась напротив зеркала и благодарно поцеловала юную швею. Ну и ее подружек, чтобы им не было обидно — после чего упорхнула за дверь, едва не позабыв прихватить свое резко устаревшее поплиновое платье. Стрельнув глазами в сторону студенток, испаночка-смугляночка нехотя прикусила язычок, на котором вертелось наверняка очень верное предположение о том, к кому же сейчас отправилась их воспитательница. Благо, Соледад куда интереснее было смотреть на то, как подруга вскрывает оберточную бумагу посылки: увидев характерную роспись жестяной крышки «Красный Октябрь», она быстро переглянулись с Анечкой, и уже обе сладкоежки предвкушающе заулыбались. Недолго:

— Так это не конфеты? У-ум…

Внутри жестянки обнаружились две стопки фотокарточек каких-то незнакомых людей, большой полотняной мешочек с фурнитурой и непонятная штука, выглядящая как внебрачный сын плотницких клещей и слесарных плоскогубцев.

— Са-аш, а что это за фотокарточки?

— М? А, это я договорилась, что нарисую по ним портреты передовиков артельного производства, а Петр Исаакович взамен… Разное-полезное. Давай-ка сюда свои штаны.

Прислушавшись, а потом и выглянув для верности за дверь, Мария-Соледад неохотно стянула джинсы — и с большим интересом проследила, как тем самым «бастардом» сначала прокололи ткань, а потом р-раз! И на ней заблестела металлическая пуговица с красивым узорчиком «под серебро».

— Смотри, сначала вот этой насадкой прокалываешь, потом ставишь вот эту, вкладываешь в нее пуговицу-кнопку или заклепку, и во-от так давишь.

Засопев от возбуждения, испаночка завладела новой штуковиной и принялась практиковаться, довольно быстро доведя до полного совершенства свои штаны и курточку-ветровку — после чего перешла на костюмчик Анечки. Греющие уши студентки понемногу подтягивались поближе: пошептавшись, одна из них выдвинулась поближе к Морозовой, раскладывающей нарезанные элементы на отдельные стопочки: