Русская война. 1854 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 18

И вот я, приведя себя в порядок, собираюсь на наши позиции. Надо будет определиться с Ильинским и остальными, как именно мы будем их держать, и что еще можно сделать, чтобы нам было проще, а враг вздрагивал от одного нашего упоминания.

— Готово! — денщик закончил с бритьем и стрижкой, а потом неожиданно вытащил маленькое зеркальце и показал мне девственно гладкую кожу вокруг рта. И ни одной царапины. Действительно, кудесник. И еще хозяйственный, вон какими полезными мелочами успел обзавестись.

— Спасибо, Ефим, — поблагодарил я солдата, вскочил на ноги и через пару минут уже бежал по улицам города в сторону нашей позиции.

Севастополь 1854 года совсем не походил на то, каким я его помнил в будущем, но и не был большой деревней, как можно было подумать. Еще бы, сейчас тут живет всего сорок пять тысяч человек. Немного, но нельзя забывать, что Севастополь — это не обычный город, это город флота. Он и строился не сам по себе, а для моря. Отсюда и продуманная архитектура. Широкие улицы, чистые дома в два-три этажа с белеными стенами и выделяющейся на их фоне глиняной черепицей.

Даже издалека я приметил несколько золотых куполов, но храмы в Севастополе были не только православные. Память подкинула, что тут есть мечеть и синагога, а для католиков военное ведомство снимает отдельное помещение для проведения богослужений. Военное ведомство! Снимает помещение! Для католиков! Это казалось невероятным, но это было.

— Щербачев! Григорий Дмитриевич! — меня нагнал знакомый голос. Это Ильинский, который квартировался недалеко от меня, тоже спешил к смотру нашего отряда.

— Доброго дня, господин капитан-лейтенант, — я широко улыбнулся.

— Ну, хватит! — моряк решительно махнул рукой. — Я еще вчера сказал, что сам уступил тебе командование и никакой обиды в том не вижу. Так что называй меня только по имени и помни, что мы друзья.

— Хорошо, Дмитрий Васильевич, — я улыбнулся еще шире.

— Кстати, слышал последние новости? — Ильинский пожал мне руку и тут же принялся делиться подробностями беседы с парой старых знакомых. — Павловский закончил работы по укреплению на севере, и теперь официально назначены новые командующие. На Корнилова возлагается оборона в целом и управление северной частью, а Нахимов станет главным по морским командам юга. Так что мы, получается, теперь под крылом Павла Степановича.

— Новости хорошие, — согласился я. — Только мы все-таки сами по себе. Ты теперь командир, прежде всего, не морского отряда, а сводного. Мы показали себя при Альме, и теперь Меншиков хочет проверить, случайность это или нет.

— Сами по себе? — Ильинский сглотнул. Кажется, ему совсем не хотелось противопоставлять себя старым товарищам, но в то же время возможность показать себя манила. — А мы справимся?

— Конечно, справимся, — кивнул я. — Главное, сначала думать, а потом действовать. Ты же сам видел на Альме: враг совершает ошибки, и наша задача уметь их увидеть и воспользоваться. Впрочем, это не самое главное.

— А что главное?

— Сохранить людей, пока этой самой ошибки не случится, — важно поднял я палец. — И именно этим мы сейчас и займемся. Изучим наши позиции и продумаем, что можно сделать, чтобы сберечь людей. Вместе.

— Вместе, — кивнул Ильинский.

Мы как раз дошли до окраины города и смогли увидеть оборонительную линию Севастополя, которая была отодвинута от жилых кварталов примерно на километр. В целом выглядело внушительно. Я оценил, как Тотлебен, который и занимался подготовкой города к осаде, просто изрыл все вокруг. Причем не просто изрыл, а создал узлы обороны. Несколько крупных батарей на ключевых позициях, укрепленных земляными валами. Вокруг них траншеи, чтобы обеспечить смену людей или подход подкреплений в случае наступления врага.

— Неплохо, — поделился я вслух. — Хорошо, что артиллерия не разбита, как раньше, по пехотным ротам, а сведена в бригады. Так у нас плотность огня получается в разы выше, и командуют огнем те, кто в этом на самом деле разбирается.

— А мне немного неспокойно, — признался Ильинский. — На корабле привык, что всегда рядом есть пушки, чтобы поддержать.

— Ну, скорее всего, на этой батарее встанут как раз списанные с кораблей морские офицеры, так что надо будет с ними пообщаться, наладить контакты, — тут я задумался. — А пушки… Зачем они нам, если в случае необходимости мы сможем поддержать себя ракетами?

— Кстати, мне кажется, ты как-то странно их используешь, — шепотом поделился Ильинский, потому что мы уже почти дошли до позиции, где строились наши матросы и бывшие владимирцы.

— Есть две стратегии, — так же тихо ответил я. — Одна — использовать ракеты как замену пушек для стрельбы с укрепленных позиций и издалека. Вторая — использовать как ручное средство поддержки пехоты. Считай, ты носишь с собой заряженную картечью карронаду, которую в нужный момент можешь разрядить врагам прямо по носу.

Мой спутник даже не нашелся, что ответить на нарисованную мной картину. Ну, а я не стал добавлять, что до идеи ручных гранатометов или их аналогов в этом времени пока еще просто не дошли. А вот мы как раз остановились перед вытянувшимися матросами и солдатами.

— Можно, я первый? — тихо спросил я у Ильинского.

Тот кивнул, и я продолжил уже громко.

— Солдаты! — именно так в свое время обращался к нижним чинам Суворов, и я, не помня, как правильно, решил повторить. — Только сегодня, когда мы вернулись на свои позиции, мы можем считать битву на Альме завершенной. И вот теперь я могу поблагодарить каждого из вас за храбрость. За то, что стояли под огнем, за то, что смогли сохранить свои жизни, за то, что не дрогнули! Старших отделений я попрошу в течение дня подготовить для меня списки на награждение, а что-то мы с капитан-лейтенантом Ильинским подадим и от себя. Также генерал-адъютант Меншиков в благодарность за наши успехи разрешил нам оставить себе взятый у англичан обоз. Поэтому, начиная с сегодняшнего дня, вы будете получать усиление пайка.

Если до этого меня слушали молча, то теперь раздалось еле слышное довольное ворчание. Наверно, представили, как будут рубать консервы, которые мы уже разок пустили в дело, и многие их распробовали. Вот только шиш! Консервы, как ценная заграничная добыча, пойдут на обмены, а на усиления пайка пойдут овощи, а то как бы без витаминов у нас через месяц пол-отряда не слегло.

— Отдельно хочу обратиться к солдатам бывшего Владимирского полка, — продолжил я, и в воздухе повисло тяжелое молчание. Все-таки свой полк, свое знамя в это время для большинства было не пустым звуком. — Ваш полк после понесенных потерь сейчас находится на переформировании, и вы временно прикреплены к сводному отряду. Повторю, временно. Как только Владимирский полк будет готов снова поднять свое знамя в бою, я лично подойду к вам и предложу всем желающим вернуться домой. Это будет! Но потом! А пока мы снова сразимся плечом к плечу, и будьте готовы, что вам еще не один день придется поработать лопатами. Помните, тяжело в учении, легко в бою? Так же и с окопами. Тяжело копать, но зато никто не умрет просто потому, что я дал вам лениться и отдыхать.

Я выждал немного, давая солдатам осознать мои слова, а потом уступил место Ильинскому. Тот больше говорил про долг перед верой, царем и отечеством. На мой взгляд слишком образно, но людям понравилось. В итоге настрой получился вполне боевой, и мы приказали для начала просто углубить и доработать по примеру Альмы наши позиции. Сами же отошли обсудить, что еще тут можно сделать.

— А точно стоит что-то менять? — осторожно спросил присоединившийся к нам мичман Лесовский. Вернее, уже лейтенант. После Альмы за спасение раненых он получил повышение, и Ильинский с радостью скинул на него всю текучку. — Все-таки Тотлебен служил у самого Паскевича. Говорят, именно благодаря ему мы смогли прорвать часть укреплений Силистрии, и если бы не предательство Австро-Венгрии…

— Майор Тотлебен — гений, — легко согласился я. — Но он думает об обороне в целом, рисует ее крупными мазками. А проработать детали — это уже наша задача.