Боярышня Дуняша (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 4

Афанасий Никитин!

Вот за него душа у Дуняши заболела. Она читала, что он умрёт в 1475 году в бедности от

болезней. Афанасий Никитин был великим путешественником, но посредственным купцом, увы. И ей даже хотелось поскорее подрасти, чтобы разузнать о нём и, если получится, то

помочь.

Ах, как бы ей расспросить обо всем, не вызывая подозрений? Отца Варфоломея прямо трясёт

всего, когда маленькие боярышни пытаются задавать вопросы. Он воспринимает это как

неуважение, и в ответ заставляет десятки раз повторять псалмы*. (хвалебные молитвенные

песни)

Маша боялась отца Варфоломея и благоговела перед ним. А вот Дуня только недавно

перестала глядеть на него исподлобья. Уж больно он достал её наказаниями и нравоучениями.

Священник ждал от неё раскаяния в проделках, а она не раскаивалась и молча бубнила псалмы, сердито косясь на него.

Дуня не считала грехом придумывать игры для сестры и брата, задавать вопросы и

настаивать на своём. Она упрямо не каялась, а он заранее знал о её проказах от наушниц и

выедал мозг нравоучениями, озвучивал наказания и проверял, как она их исполняет.

Отношения с мамиными приживалками у Дуняши тоже не наладились. Машуня как-то

услышала, что женщины ябедничали маме на Дуню и тоже перестала с ними общаться.

Вот и сейчас Мария с неодобрением посмотрела на встрепенувшихся теток и отложив свою

работу заявила:

— Я тоже пойду гулять.

— Да как же это, прясть надо.

— Вот и пряди, а не по углам с Митрохой милуйся! — неожиданно для всех выдала всегда

тихая Машенька.

— Что? Да как же это? Матушка, — возопила оскорбленная мамка, — неправда это! Оговор!

— Мария! — хлестнул окрик матери. — Больно много воли себе взяла!

Девочка упрямо вздёрнула подбородок и с неприязнью посмотрела на возмущенную её

словами приживалку. Она была какой-то дальней родственницей отца и оставшись без мужа, пришла жить к ним в дом. Её не обижали, и отец даже обещал выделить приданое, если та

надумает вновь выходить замуж. Детей с первым мужем не успели нажить, так почему бы не

попробовать наново?

Но Матрёна успела оценить другой образ жизни и не собиралась выходить замуж, а вот в

блуде себе не отказывала. Никто бы ничего не сказал, делай она это по-тихому, но женщина то

с одним жмётся в доме, то с другим, а у людей глаза не завязаны и рот им не прикроешь, а в

доме подрастают боярышни.

Мария не сама догадалась, что легкомысленное поведение приживалок выйдет боком её

репутации, а подслушала разговор мамы с отцом. Мамочка попросила его начать приглядывать

Машеньке жениха и посетовала на поведение Матрёны.

Вот тогда и Мария обратила внимание на это. Она ещё ребенок, но через пару лет отец

должен будет договориться с кем-нибудь о жениховстве для дочери.

Ей как раз к тому времени исполнится десять и начнется подготовка к свадьбе. Всё ведь

делается неспешно, а жених скорее всего окажется из другого города. Уйдет год на приезд

родственниц будущего мужа, чтобы посмотреть на невесту, одобрить, вернуться домой и

рассказать. Потом отцы выгадают время среди церковных праздников, чтобы встретиться и

предметно обсудить приданое. Вот ещё год долой. И это если всё сразу сладится, а может, и не

договорятся семьи, и тогда всё начинать сначала или обращаться к свахам.

Ну, а там только поспевай к пятнадцати годкам невесты заполнить её сундуки и оповестить

всех родственников о том, куда ехать на свадьбу. Гостям за год надо знать, куда и к кому ехать, чтобы все ладно вышло.

Мария ещё плохо представляла, как все это будет, но уже переживала, а такие как Матрёна

покоя не добавляли.

Эта родственница наушничала отцу на мать, а матери на отца. И Мария никак понять не

могла, как так получается, что мама — хозяйка, Мария старшая дочь, но они ничего не могут

сделать с Матрёной и другими приживалками. Дуняша правильно говорит, что душно ей среди

этих баб. Маленькая она, но большая разумница! И интересно с ней, не то что с этими

клушами-кликушами.

— Прости меня, матушка, что вслух сказала то, о чём все шепчутся, — повинилась Маша, но

всем было ясно, что девочка бросила вызов.

Боярыня побледнела и сердито взглянула на Матрёну.

Дуня подошла к сестре, взяла её за руку и ободряюще сжала ей пальцы. Мария была

благодарна ей за это. Она даже не поняла, как осмелилась сказать такое, но каждая из этих

женщин лицемерно требовала от неё достойного поведения, чтобы никто ничего не мог сказать

плохого, а сами…

— Девочки, идите гулять и Ванюшу забирайте, — медленно произнесла боярыня и, найдя

взглядом замершую испуганным болванчиком дворовую девчонку Любашку, кивком головы

велела следовать за детьми.

Любка сидела в горнице, чтобы подать-убрать, а тут ей доверили детишек! Она подскочила, низко поклонилась, бормоча что вроде «оправдаю доверие… не посрамлю… отслужу, молиться

буду…», и бросилась вон.

А боярыня хищно прищурилась, решаясь избавиться от всех приживалок разом. Раньше она

боялась осуждения, слухов о немилосердности, но если всё сделать по уму...

Вот только надо будет потом побольше милостыни возле церкви раздать, чтобы люди не

сомневались в благочестии дома Дорониных.

ГЛАВА 4.

Дуня позволила Любаше помочь себе с одеждой: всё на завязочках и одно надевается на

другое. Маленькому человечку не справиться, не запутавшись. Благодаря ловкости Любаши и

выскочивший вслед няньки Ванечки оделись все быстро и высыпали во двор.

Дом в Подмосковье был огорожен не просто забором, а массивной стеной из бревен. Вдоль

верхней части стены были устроены переходы для обороняющихся и сооружены навесы. Дуня

не знала, от дождя или от стрел, но выглядело всё внушительно.

Она помнила из истории, что разбойничьи набеги доходили до Москвы, и Подмосковные

имения частенько бывали разграблены, но дед отчего-то не волновался, посылая семью сына

сюда. Может, не всё так плохо? Вот уж шесть лет её вывозят из Москвы на лето, и ни разу

ворота не закрывались днём.

Серпень (август) перевалил уже на вторую половину, и заметно похолодало. Скоро всем им

возвращаться в город, а пока женщины в имении солят всё, что можно солить; сушат дары леса

и летние сорта яблок; обмолачивают ячмень, полбу; готовятся собирать гречу. Потом настанет

черёд уборки капусты и осенних сортов яблок, а вместе с этим бабы и ребятня пойдут в лес за

брусникой и клюквой… потом начнут сеять озимые. В общем, дел невпроворот, и это только те, в которых участвовала Дуня, а крестьяне попутно заготавливали корм животным, продолжали

возиться в огородах и выезжали на поля.

— Машунь, Ванечка, пошли собирать шишки, мох и веточки, — предложила Дуняша.

— А зачем?

— А мы потом из них себе игрушек наделаем!

— А как?

— Сначала надо собрать, а там увидим, что и как, — задорно улыбнувшись и потянув

братика за рукав, Дуняша показала, какие веточки ей интересны.

Любаша, глядя на увлечённых маленьких хозяев, улыбалась и радовалась, что вырвалась из-под догляда старших женщин. Уж больно они придирчивы и взыскательны ко всем, кроме себя.

Вот и нянька маленького боярича свалила догляд на Любашу, а сама на скамью села и дремлет, благо из теремного окошка её не видно. Скоро Ванюшу передадут дядьке, вот она и не

старается ходить за малышом.

Любаше же пришлось по душе собирать в корзинку сосновые и еловые шишки, поздние

цветочки, душистые листочки смородины, серебристый мох, кусочки сосновой коры или

корявые веточки… во всем была красота, и даже жаль, что люди ценили другое. Девчушке

было интересно, что придумает изготовить из лесного богатства младшая боярышня.

Любаша давно приметила, что малышка не проста и бо́льшая искусница, чем её сестра.