Рябиновый костёр (СИ) - Даниленко Жанна - Страница 8

Сестра глубоко вдохнула и шумно выдохнула.

— Фёдор Сергеевич, я дождусь анестезиолога и уйду домой, смену я сдала, только из-за него задержалась. А вы тут сами как-нибудь.

— Хорошо, Галя. Я понял, — сказал Фёдор холодно. — Попросите анестезиолога зайти ко мне до того, как он встретится с пациенткой.

Фёдор заглянул в вип-палату, но Свиридова спала под действием препаратов. Что ей наговорил новый заведующий, Фёдор догадывался, сам бы пришёл в ужас, столкнувшись с таким букетом патологий. Но, с другой стороны, это его пациентка, он вёл её беременность не один месяц, и вот так, даже не поставив его в известность, перечеркнуть столько труда, терпения и мук он не позволит. Ещё две недели — и ребёнок будет жизнеспособен. Осталось всего две недели. Возникла мысль обратиться за помощью к главному. Фёдор попытался дозвониться до приёмной, но трубку никто не брал. Из отделения тоже уходить не хотелось. Пока будет искать главного, новый начальник успеет прооперировать женщину, и они потеряют ребёнка.

В то время как он размышлял, стоя посреди коридора, в отделение вошли главный с новым заведующим и анестезиологом.

— А вот и Фёдор Сергеевич, на ловца и зверь бежит, — произнёс главный. — Пройдёмте в ординаторскую, разговор есть.

А дальше Фёдору предложили доложить историю его пациентки.

Попала она к нему на двадцать пятой неделе. Сам факт беременности у женщины в возрасте сорока восьми лет — случай довольно редкий, а тут ещё в комплекте шёл целый букет различных соматических заболеваний. Говоря по-простому, не было у Свиридовой ни одного органа, который бы справлялся со своими функциями.

Тяжелые формы инсулинозависимого диабета и гипертонии, которыми она страдала всю свою жизнь, стали причиной печеночной и сердечной недостаточности, к тому же в анамнезе значились несколько микроинсультов, а ещё дважды в неделю она проходила диализ.

По всем параметрам, выносить и родить здорового ребёнка Свиридова не могла. И надо было быть полным идиотом или самоубийцей, чтобы пойти у неё на поводу.

Фёдору пришлось убеждать пациентку в необходимости немедленного прерывания беременности, уж слишком высок был риск, роды могли закончиться смертью Ксении Леонидовны. Да и с ребёнком тоже были сложности: Свиридова принимала одновременно несколько препаратов, которые крайне негативно влияли на формирование нервной и сердечной систем малыша.

Но она хотела рожать, а пятидесятилетний муж поддерживал её в этом стремлении. Старшие дети тоже считали, что если Господь дал душу, то он позволит ей родиться и жить, а они как-нибудь помогут матери с уходом и воспитанием.

Фёдор вспомнил, как она улыбнулась ему вымученной улыбкой человека, которому многие доктора долгие годы говорили, что он вот-вот умрет. «Доктор, — сказала она, — вам нечего опасаться — я подпишу все бумаги и огражу вас от всяческих рисков. Никто не посмеет обвинить вас ни в чём, просто помогите моему сыну увидеть этот свет».

И он согласился, потому что выхода другого не было и ни один нормальный врач не согласился бы ей помочь. Но Фёдор не был нормальным, он не привык сдаваться и использовал любой, даже самый мизерный, шанс.

Уже две недели она лежала под его наблюдением. Каждый прожитый день был подвигом, но ребёнок рос, набирал вес, и ещё через две недели ему можно будет родиться. А там неонатологи его выходят.

— Я не отступлюсь, — сказал Фёдор твёрдо. — Мы с этой женщиной прошли уже достаточно большой путь и сворачивать с него не намерены. Если вы не позволите мне довести её до родов здесь, я уйду в другой роддом и заберу её с собой.

— Рябина, почему с тобой всегда сложно? — закрыв глаза ладонями, недовольно спросил главный. — Федя, ведь если я сейчас не приму меры, значит, я согласен с тем абсурдом, который ты творишь. А я не согласен, Федя! Я не согласен… Я не хочу отчитываться перед горздравом и шаркать ножкой, как нашкодивший мальчишка.

— Виталий Михайлович, вы присутствие Свиридовой в отделении не замечали две недели. Закройте глаза ещё на две, — попросил Фёдор.

— Предлагаешь договориться с совестью? Эх, Рябина, Рябина… Вот что мне с тобой делать?

— Я же предложил два варианта: можете поддержать, разделив ответственность, или подписать заявление на увольнение. Кочергин меня давно к себе звал…

— Не шантажируй! — главный стукнул кулаком по столу.

— Есть одна идея, — подал голос новый заведующий. — Давайте опишем этот случай. Я сейчас позвоню своему учителю, профессору Недлину. Да, Фёдор Сергеевич, не надо на меня смотреть с таким удивлением, я учился у самого Недлина, — с торжеством посмотрел он сначала на Фёдора, а потом на Виталия Михайловича, видимо, желая подчеркнуть свою значимость. Не заметив восхищения, продолжил вещать дальше. — Так вот, мы получаем его консультацию, вписываем её в историю болезни и продолжаем эксперимент, а потом по результатам оформляем статью. Таким образом мы остаёмся в победителях вне зависимости от того, выживет пациентка или нет. Согласны?

— Я не согласен, — твёрдо произнёс Фёдор. — Профессор Недлин очень пожилой человек, да и на каком основании мы станем просить его помощи?

Виталий Михайлович переводил взгляд с одного на другого и всё пытался что-то сказать. Фёдор прекрасно понимал, о чём хотел сообщить главный новому заведующему, и жестом попросил его пока молчать — очень хотелось услышать, что же ещё предложит этот светоч науки. И тот не разочаровал.

— Я сам буду просить о консультации. Я, знаете ли, его любимый ученик. Сколько раз я бывал у них с Марией Андреевной дома, — гаденько улыбнулся он. — Да они ко мне как сыну родному относились!

Фёдор, конечно, понимал, что он не самый хороший сын — не часто балует родителей своим вниманием, но слушать этого индюка было смешно. Как же, бывал он у них! Почему же тогда Фёдор не может его вспомнить? Забыть такой образец самовлюблённости сложно. Ещё раз взглядом попросив Виталия Михайловича не распространяться о своих родственных связях, он с ухмылкой ответил:

— Ну, если как к сыну, то звоните.

Часть 6

Фёдор вернулся домой раньше обычного. Из клиники вышел через десять минут после окончания рабочего дня — ровно столько понадобилось ему, чтобы переодеться. А всё потому, что находиться в одном кабинете с очень неприятным ему человеком не хотелось. Как теперь работать, было совершенно непонятно.

Фёдор чувствовал, что не сможет — придётся увольняться. Только менять место работы совсем не хотелось. Во-первых, он привык к своему отделению, к оборудованию, к коллективу, в конце концов. Здесь он знал, на кого и в чём можно положиться и что от кого ждать. Он сработался с врачами, сёстрами и акушерками, они понимали его с полуслова. Это важно в работе, очень важно. А на новом месте… На новом месте чужие люди, и этим всё сказано.

Дочь и жена встречали его дома. Лариса крутилась на кухне, готовя ужин. Алиска вместе с куклой устроилась рядом на диване, прижалась к отцу и попросила его никуда не уходить, а вместе с ней посмотреть мультики. Присутствие дочери успокаивало. Фёдор не вникал в её болтовню, хотя всем своим видом старался показать, что внимательно слушает рассказы о куклах, подружках и дураках одноклассниках. То, что, по мнению Алисы, все мальчики, без исключения, дураки — умиляло. Запахи еды кружили голову, возбуждая аппетит, который очень быстро преобразовался в голод, а его терпеть сил больше не было.

— Лара, скоро готово будет? Я весь на слюну изошёл. Да и дочь есть хочет, — крикнул он в сторону кухни, чтобы жена услышала.

Лариса вошла в комнату.

— Погоди минут пятнадцать. Сейчас макароны сварятся, и сядем. Федь, я не ожидала, что ты так рано придёшь. Случилось что?

— Случилось! — Фёдор старался не сорваться, чтобы не напугать сидевшую рядом дочь. Но внутреннее напряжение зашкаливало, да и интерес Ларисы к его рабочим делам показался странным, нервная система не выдержала, и он рявкнул: — Ну давай, включи психолога и спроси: «Федя, ты хочешь об этом поговорить?» Так я не хочу. Лара, я, может быть, какое-то время буду безработным, надеюсь, что недолго. Материально мы не пострадаем, расчёт я получу, а там отпускные за пару лет.