Забытые богом - Кожин Олег - Страница 42

Покончив с уборкой, Паша ощутил пустоту в желудке. Завтракать пришлось сухариками со вкусом курицы, запивая затхлой минералкой. Больше ничего съестного в доме не оказалось. Все еще голодный, он отправился пополнять запасы.

Восходящее солнце проливалось на отмытый ливнем город, и каждая витрина, каждая хромированная железяка, каждая лужа блестела россыпью драгоценных камней, брошенных чьей-то щедрой рукой. Глядя на эту красоту, Паша подумал, что неплохо было бы взять с собой Юлю, – что она, в самом деле, целыми днями в четырех стенах, – но возвращаться не стал. Опустив стекло, Паша мчался по городу, подставлял лицо свежему ветру, радуясь отступившей жаре.

В заботах и хлопотах утро пролетело незаметно. Прячась от полуденного солнца, критично оглядывающего работу ночного дождя, Паша вернулся домой. Болели натруженные ноги и спина. Добычу пришлось заносить в несколько ходок. Четыре канистры с бензином для генератора – две ходки туда и обратно. Две объемные сумки, набитые одеждой, постельным и нижним бельем, – одна ходка туда и обратно. Четыре пакета с водой, два с напитками и восемь с едой – семь ходок туда и обратно. Всякий раз Паша нещадно пинал неработающий лифт. Еще два тяжелых строительных мешка, напоследок. После чего он без сил завалился на диван, нежно прижав к себе Юлю.

Потом был неторопливый обед, плотный и разнообразный. Шпроты и печень трески, маринованные огурцы и лечо, пюре быстрого приготовления и тушенка – Паша отправлял в себя банку за банкой, будто стараясь наверстать упущенное. Насытившись, он громко рыгнул, с причмокиванием облизал жирные пальцы и со вздохом отправился в коридор, где не разобранными стояли строительные мешки, принесенные в последнюю очередь.

Бродя с тележкой по гипермаркету, Паша случайно забрел в отдел хозяйственных товаров. Среди стеллажей, забитых стройматериалами, пакетами с грунтом и никому не нужным инструментом, ему в голову пришла мысль: раз уж он не в силах вновь заставить себя взглянуть на мертвую Настеньку, следует похоронить ее прямо в ванной. Личный склеп вместо могилы. Так в его тележку затесались доски, гвозди и молоток.

Толстые, жирные от смазки двухсотки с жадным чавканьем впивались в дерево. В этот раз Паша работал аккуратно, без лишней спешки. Оказалось, что если никуда не торопиться, то, даже не имея практики, можно сработать вполне сносно. Доски легли почти идеально ровно. Лишь к самому низу слегка перекосились на левую сторону. Паша отошел на два шага, любуясь своей работой. Он испытывал невероятное облегчение и легкое сожаление от потери ванной комнаты. Остаток дня окончательно растворился в незначительных домашних делах.

Вечером они с Юлей пили чай с вишневым джемом и глядели, как остывают горящие в закатном пламени окна высоток. Это было так тепло, по-домашнему уютно, что Паша невольно подумал, что никогда еще он не был настолько близок к настоящему счастью. Его мир подвергся страшному испытанию. Но выдержал, устоял, стал прочнее и крепче. А вместе с ним окреп, закалился сам Паша.

Когда окончательно стемнело и генератор негромким рыком принялся отгонять настырную тьму от окон, он присел за компьютер, поставил телефон на колени и начал набирать номера. В этом бессмысленном занятии таились бездны умиротворения. Пройдя через горнило страха и безумия, Паша осознал свой дзен: рутинная работа, заведомо лишенная положительного результата. Приводить в порядок растрепанные мысли и чувства, чтобы избежать нервных срывов, вроде недавнего, – вот истинное предназначение слепых звонков. Терапия, а вовсе не поиск, как он думал раньше.

Прихлебывая остывший чай, Паша вводил номер за номером, с блуждающей улыбкой вслушивался в короткие гудки. Погрузившись в философские размышления, он не сразу заметил, что трубка дышит ему в ухо. Чай, до тошноты приторный, встал поперек горла. Паша чувствовал себя мышью, замершей в тщетной надежде, что змея проползет мимо.

– Слушаю?!

Не проползла. Трубка ясно и четко говорила человеческим голосом. Чистым, стерильным, без возрастных маркеров. Так мог разговаривать мужчина лет тридцати или глубокий старик, сохраняющий ясность ума. Черт! Да таким голосом могла бы говорить курящая женщина!

Паша бросил взгляд на циферблат в углу монитора. Даже с учетом того, что часы безнадежно спешили, сейчас было никак не меньше трех ночи. Номер набран курганский, а голос на том конце провода подозрительно свеж и внятен. Никаких признаков, что человек разбужен неожиданным звонком. Почему-то это пугало Пашу до дрожи.

– Слушаю! – терпеливо повторила трубка. – Я слышу ваше дыхание. Говорите же. Кто вы?

– П-паша… – выдавил Паша.

– Доброй ночи, Павел. – Ночной собеседник оказался учтивым человеком. – Откуда вы звоните? Скажите, где вы, чтобы я смог вас найти.

Голос, наполненный мягкой доброжелательностью, предлагал раскрыться, покончить с одиночеством. Паша едва не выпалил все: город, улицу, номер дома. Но что-то остановило его, пережало горло спазмом. Незнакомец не назвался. Да, наверное, это не так важно. Забыл от волнения, с кем не бывает? Когда к последнему человеку на Земле постучали в дверь, он, должно быть, тоже немало удивился. Вот только голос в трубке не было ни растерян, ни удивлен. Лишь профессиональное любопытство, от которого веяло неприятным холодком.

– Алло, Павел?! Скажите мне, где вы? В каком городе? Я постараюсь добраться до вас в самое ближайшее время.

Все предложения звучали как угрозы. Все эти «доберусь до вас», «найду вас».

– Я ведь все равно найду тебя, жирная сука, – вкрадчиво предупредил голос.

Паша отшвырнул трубку, словно ядовитую змею. Пролетев мимо рычагов, та запрыгала, закачалась на витом проводе. Из динамика полилось злобное, лающее, безумное:

– Я тебя все равно найду, пидор гнойный! Найду и буду долго-долго резать твое жирное брюхо. Я буду вынимать твои кишки и наматы…

Совладав с трясущимися руками, Паша крепко прижал трубку к рычагам. Он вжимал ее в телефон с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Невидящие глаза его смотрели на ставший вдруг смертельно опасным кусок белого пластика с наборным диском. В такой позе, в абсолютной прострации Паша просидел остаток ночи.

Все это время где-то далеко за горизонтом раскатисто гремело небо. Это от легкого толчка, точно деревянная башенка «Дженги», рушился устоявший было Пашин мирок.

За несколько тысяч километров, в другом часовом поясе сидящий на расстеленной кровати мужчина задумчиво потер трубкой гладко выбритую щеку. Телефон был мертв – ни гудков, ни помех. А ведь еще секунду назад аппарат вполне прилично передавал испуганное сопение того толстого педика, любителя резиновых вагин.

В темноте чужой квартиры, избранной им для ночлега, мужчина нащупал стопку одежды, аккуратно сложенную на утро. Кожаные ножны лежали сверху. Мужчина провел по ним пальцами, поглаживая, как домашнее животное.

– В следующий раз, – шепнул он ножу. – Мы достанем этого трусливого говнюка в следующий раз.

Рассвет еще не скоро. Если постараться, можно успеть выспаться перед дальней дорогой. Больше никаких ночных звонков. Мужчина сложил телефонный провод вдвое и одним движением перерезал его.

* * *, июнь

Так, должно быть, чувствует себя птица. Или спящий ребенок. Макар не помнил. Он давно перестал летать во сне, а серебристые лайнеры, отрезающие тебя от неба металлическими перегородками, иллюминаторами и статичными улыбками измученных стюардесс, – это не то, совсем не то. Сквозняк из щелей кондиционера, лимонад, пролитый на тебя неуклюжей соседкой, храп толстого бизнесмена, спящего в соседнем ряду. Это кажущееся спокойствие может лететь, пробиваясь сквозь завывающий ветер, разбивающийся о фюзеляж на сотни слабых дуновений, и никто даже не заметит, насколько оно зыбко. Иное дело, когда встречный шквал треплет и поднимает оперение, подхватывает под раскинутые крылья, вознося над сокрытой облаками землей.