Ледяной ветер Суоми - Свечин Николай - Страница 12

– Я хочу повидаться с Кустасом Пюльсю, – заявил статский советник. – Лучше прямо завтра.

– Зачем?

– Спрошу его насчет приятеля.

Комиссар возмутился:

– Бить его мы тебе не позволим, тут не Россия!

– Не буду я его бить. Лучше попробую заинтересовать. Хозяин похищенных капиталов готов заплатить тем, кто поможет их вернуть, до десяти процентов от суммы. Выходит на круг тридцать тысяч рублей, или восемьдесят тысяч марок. Вдруг за хороший куш сиделец выдаст приятеля?

Начальник сыскной полиции воодушевился:

– Восемьдесят тысяч? А если я помогу тебе их вернуть, то и мне полагается награда?

– Конечно. Поможет Вихтори – и он получит. Я имею от министра необходимые полномочия, а он получил их от фабриканта Смирнова, владельца Ликинской мануфактуры.

– Вот с чего надо было начинать! А ты ходил вокруг да около. Вихтори, слышал? Есть шанс получить наградные от этих рюсся. Давай напрягись.

Оба финляндца заметно повеселели. Лыкову только это и было нужно. Без сильной заинтересованности такие дела не решаются, тем более в чужой земле. Он нарочно приберег этот козырь напоследок, чтобы побольше выудить из коллег задарма. Теперь, увидев возможность заработать, финские сыскари должны показать себя.

Приятели расстались до вечера. Коскинен помог командированному заселиться и тоже откланялся. Алексей Николаевич разложил вещи, спустился в ресторан и выпил графинчик английской горькой. Закусил все той же «лососиной сапожника», как финны иронично именуют салаку. Оставив место в желудке на ужин, он отправился на прогулку.

Времени у гостя было немного, только-только побродить по центру. Уже начинало темнеть, зажглись фонари. Оказалось, что по освещенности Гельсингфорс не уступает Петербургу, а кое в чем и превосходит его.

Алексей Николаевич нога за ногу мимо окруженного часовыми дома генерал-губернатора доплелся до Торговой площади. Там имелись две достопримечательности: фонтан и Царицын камень. Фонтан украшала скульптура, символизирующая собой Гельсингфорс: женская фигура в окружении четырех морских львов выступала из камышей. Русаку больше нравился памятник в другом конце площади. Его воздвигли в честь посещения города императрицей Александрой Федоровной, супругой Николая Первого. Ничего особенного – гранитный обелиск, увенчанный двуглавым орлом. Но зато свой, родной… От камня открывался вид на Южную гавань и Кронбергский рейд. Они были уставлены судами, чьи мачтовые огни весьма оживляли картину.

Полюбовавшись гаванью, Лыков обогнул Императорский дворец, прошел мимо гауптвахты и постоял у мостика на остров Скатудден. Наверху на скале высился Успенский собор, главный православный храм финской столицы. Далее, питерец это помнил, тянулись длинные таможенные склады, а на оконечности – флотские казармы. Тот край был отведен под нужды Свеаборгского военного порта, где гражданских не жаловали. Монетный двор, красивое здание таможни, Морское собрание – Лыков гулял там в свое последнее посещение Гельсингфорса. На Поясной улице притулилась губернская тюрьма, которую сыщик собирался посетить завтра.

Пока же он продолжил прогулку по Северной Эспланаде. Две улицы как бы обрамляли длинный живописный парк в самом центре города. В парке тоже обильно горели фонари, гуляли жители и туристы целыми семьями, слышались звуки духового оркестра. В воздухе была разлита атмосфера приятного вечера, еще по-летнему теплого. Дух беззаботности, обаяние красивого города, легкий налет надвигающейся осени… И где-то в этом раю скрывался человек, застреливший женщину с пятнадцатилетней дочерью и задушивший старика. Впрочем, какой он после этого человек?

В ресторане трое полицейских – два сыщика и один кандидат – отужинали на славу. Как и ожидалось, Юнас сразу же заговорил про деньги:

– Я доложил наш разговор полицмейстеру, и он заранее дал согласие на то, чтобы я принял наградную премию.

– Ты сначала ее заслужи, – срезал его питерец.

Но суомец не обратил на эти слова никакого внимания и продолжил:

– Только сам понимаешь, с ним придется поделиться.

– Да запросто. Надеюсь, полковник не возьмет себе львиную долю?

– У тебя есть в этой премии свой интерес?

Лыков успокоил генерального комиссара:

– Мой интерес – побыстрее поймать вора и вернуться домой. У меня реформа полиции из-за него застряла! Так что все деньги ваши, делите как хотите.

– Хювя[28], – потянулся к бутылке Кетола. – С таким стимулом мы тебе быстро изловим беглого кассира. А сейчас отведай нашей вийны[29]. Как будем пить: по-фински или по-русски?

Алексей Николаевич правильно понял вопрос приятеля. Из-за дороговизны водки суомцы часто пили ее вперемешку с пивом и вином, чтобы сильнее ударило в голову за меньшие деньги… И сыщик энергично потребовал:

– По-нашему, по-русски. Я угощаю!

– Коли так – поехали!

Как настоящий финляндец, Юнас был не дурак выпить. Вихтори тоже не уронил чести нации. А Лыков имел заслуженную репутацию человека, крепкого во всех смыслах. В результате они опорожнили на троих пять бутылок водки и съели трех фазанов. Царь-батюшка только что именным указом запретил охоту на эту дичь по всей Финляндии с 1 декабря текущего года до 14 ноября следующего. Рестораторы спешно делали запасы на год вперед.

Порядком захмелев, Алексей Николаевич спросил коллегу:

– Тебе доставили подарок от меня? Со станции Тюрисева.

– А, этого… Решетькова? Доставили. Сидит в камере временного содержания.

– Что ты с ним собираешься делать?

Кетола блаженно икнул и ответил:

– В обычной ситуации помотал бы тебе нервы, поглумился, а потом, так и быть, вернул бы негодяя в Россию. Он действительно убийца, я проверил.

– А в нынешней ситуации?

– Готов отдать его прямо сейчас, без глумлений. Забирай своего мерзавца!

– Этапируй его в Белоостров и пошли телеграмму Филиппову. Хорошо?

– Будет сделано. Давай еще бутылку, а? Восемьдесят тысяч марок… Куплю себе моторную лодку и стану ездить на озера, на рыбалку.

В два часа ночи Вихтори с Алексеем Николаевичем отправили бесчувственное тело начальника сыскной полиции домой на таксомоторе. И временный помощник повел своего временного шефа в гостиницу. По ходу ужина как-то само собой получилось, что питерец стал «тыкать» бывшему ленсману, а тот воспринял это как должное. Оба были вполне вменяемы, и неожиданно между ними завязался очень интересный для Лыкова разговор.

Он спросил у парня, какое жалованье полагается кандидату на должность. Тот ответил:

– Сто тридцать три марки, или пятьдесят рублей на ваши деньги.

– Мало. А сколько из них уходит на жилье? У нас это самая большая статья расхода.

– О, тут мне повезло! Господин Кетола очень помог – устроил в полицейский резерв.

У статского советника хмель мигом улетучился из головы. Удачный повод, чтобы расспросить суомца! Он начал так:

– Полицейский резерв я хорошо знаю, поскольку читаю там лекции в школе. За год знаешь сколько проходит через мои руки народу? Почти четыреста человек. Это если считать и городовых, и околоточных надзирателей, и таких, как ты, кандидатов на должность чиновника.

– А что вы им читаете? – заинтересовался помощник.

– Криминалистику, словесный портрет, приемы задержания и прочее.

– Отчего так мало курсантов?

– Как мало? Четыреста для тебя мало?

Вихтори повел крепкими плечами:

– В полицейском резерве Гельсингфорса больше тысячи восьмисот курсантов. Мы занимаем большую казарму в Альчере, напротив старого лютеранского кладбища, а еще приходят со своих квартир.

– Как-то многовато… Ну, начальству виднее. Два месяца можно и поучиться на казенный счет.

– Почему два месяца? У нас нет ограничений. Люди служат в резерве на постоянной основе. Это как бы запас для уличной полиции. Случись беспорядки или там стихийное бедствие, наши парни придут на помощь.