2134: Элемент (СИ) - Извольский Сергей - Страница 47

— Значит сразу к делу, — негромко произнесла девушка.

— Так точно, — на оголенное до самой ягодицы бедро Никлас старательно не смотрел.

— Несмотря на то, что у вас есть выбор?

— Не понял.

— Я предложила вам… себя. Вы отказались. У вас есть выбор. Это важно.

— Выбор есть всегда.

— Да неужели? — в голосе Женевьевы неожиданно послышались плохо скрываемые горечь и злость. — Высокопарные слова, произнося которые никто даже не задумывается о смысле сказанного, — девушка фыркнула, показывая свое отношение. — Выбор есть всегда! Я ни разу в жизни не слышала ничего более глупого!

Наваждение пропало, снова Никлас видел четко все вокруг, а не только фигуру Женевьевы — заметно злой и раздраженной. У девушки даже губа приподнялась, как у рассерженной рыси. При этом в голове еще чуть-чуть шумело — остаточное следствие наваждения, которое он смог преодолеть, хотя и был на грани.

Женевьева, сидящая боком и закинувшая ноги на подлокотник кресла, словно сошедшая в своей позе с плаката в стиле пин-ап, по-прежнему казалась Никласу красивой и безумно привлекательной — силой запретного образа, но взгляд на нее больше не затмевал разум. Особенно сейчас, когда девушка уже скинула ноги вниз, села ровно и заговорила серьезно.

— Скажите, был ли выбор у святой блудницы?

Никлас не очень понял, о чем речь, сейчас пытаясь вспомнить известных ему святых блудниц.

— Феодора из борделя, — заметив его нахмуренные брови, подсказала Женевьева. — И попробуйте ее осудить, как вы сейчас пробуете осудить меня.

Никлас понял о чем речь, кивнул: знаменитая византийская императрица в детстве и юности была артисткой цирка, что в то время было синонимом проституции. Вот только он не понял, почему блудница в наряде монашки сейчас сравнивает себя с этой великой женщиной.

Судя по изменившемуся выражению лица, Женевьева или прочитала его мысли, или просто догадалась о его выводах. Лицо девушки изменилось, приобрело хищные черты. Двигаясь плавно — перетекая как вода, она вдруг поднялась с кресла, в несколько шагов оказалась рядом и неожиданно опустилась вниз — оказавшись у ног Никласа словно рабыня перед господином. Глядя снизу-вверх, взяв его за руку, заговорила негромко:

— Я сравниваю ее с собой потому, что в отличие от других блудниц, принятых в лоно церкви, Феодоре никогда не нужно было раскаиваться в своих поступках.

Никлас смотрел в глаза Женевьевы, превратившиеся в два бездонных провала и чувствовал ощущение полета. Судя по ответному взгляду ставших черными глаз, Женевьева ощущала нечто подобное. Время замерло, но наваждение прошло, когда девушка дернулась, едва не упав — Никлас успел ее удержать.

«Что это было?» — совсем не понял он, почему она оказалась на грани обморока.

Благодарно кивнув, между тем заметно смущенная Женевьева поднялась и неровной походкой направилась к выходу. По пути подхватила головной убор и воротник, надела на ходу. Чуть приостановившись и наклонилась — проделав за пару мгновений несколько манипуляций с подолом платья, вжикнув молнией.

Вызывающий и откровенный наряд в результате этих действий за короткое время снова превратился в обычное монашеское одеяние — подол удлинился, вырез исчез, распущенные волосы скрылись под головным убором, а глубокое декольте под широким белым воротником. Женевьева, все еще заметно находящаяся слегка в прострации, обернулась.

— Благодарю за уделенное время.

Голос девушки был сух и официален, а в ее виде больше не было ни малейшего намека на недавнюю всепоглощающую агрессивную сексуальность. Коротко поклонившись, молодая жена старого банкира вышла, оставив Никласа одного.

Он зажмурился и покачал головой, смаргивая выступившие слезы. Пришло понимание, что давление, которому он только что противостоял, могло уложить штабелем с десяток обычных мужчин, заставив их пускать слюни и мычать как общающийся с соской малый ребенок. Как фон Хоффман — пришло на ум сравнение, когда он вспомнил пускающего слюнки банкира.

Вот уж действительно неординарные способности — переводя дыхание, подумал он. Остался только вопрос — а приходила-то Женевьева зачем? Ну, кроме того, чтобы познакомиться поближе, перед тем как перейти к делу? Вдруг в дверь раздался короткий стук, и в купе снова появилась заметно смущенная Женевьева.

— Прошу простить. Была так очарована вами, что забыла упомянуть самое важное.

«Она? Очарована мной?»

— Слушаю.

Спросил Никлас ровным голосом, не выдавая бушующих эмоций.

— У меня никогда не было выбора на моем пути. У вас он есть. И когда вы получите приказ и будете выбирать — выполнить ли его, помочь ли мне, или же просто остаться в стороне, помните — мне никогда не было нужды раскаиваться в своих поступках.

Кивнув на прощание, Женевьева покинула купе, оставив Никласа в полнейшем недоумении.

— И что вот это вот сейчас было? — спросил он сам себя.

Подумал, и добавил несколько крепких выражений, выражая сожаление, что ничего не понимает в происходящем. С того самого момента, как он зашел в свой кабинет усадьбы на Копанском озере — где его ждала ворожея Мария, перед ним чередой становились сплошные вопросы в вуали недоговоренностей, среди которых не появилось ни одного ответа. Никлас вдруг почувствовал острое желание догнать Женевьеву и заставить ее рассказать все, что та знает. Применив, если будет нужно, форсированные методы ведения допроса. Быстро справился, впрочем, понемногу успокаиваясь.

— Сами придут и сами все расскажут, — решил Никлас.

Несмотря на решение и обретенное вроде бы спокойствие, ночь Никлас практически не спал. Просто не смог заснуть, то ворочаясь на кровати, то глядя в окно и выходя подышать воздухом на некоторых станциях. Утром — несмотря на почти бессонную ночь, довольно бодро отправился на завтрак, где получил дежурное приглашение от лысого дворецкого Зибена.

Следующие два дня прошли совершенно одинаково: подъем, зарядка, завтрак, утренние чтение или просмотр видеофильмов, потом обеды в салоне фон Хоффмана; перерывы на посещения тренажерного зала, ужины в салоне фон Хоффмана, который на обеде обычно засыпал, к ужину просыпался, но после пробуждения выдерживал не очень долго, до темноты никогда не досиживая.

Женевьева на людях общалась с Никласом так же, как и при первой встрече — благожелательно и предупредительно. Безымянные гости — ни с кем из сопровождающей фон Хоффмана массовки Никлас так и не счел нужным познакомиться, поглядывали опасливо. В его присутствии больше никто не пытался шутить над глухим банкиром, так что на дуэль Никлас никого так и не вызвал.

Сам формальный хозяин приемов выглядел по-разному — иногда покидал странное сборище сразу, иногда просиживал довольно долго. Но заканчивалось и днем и вечером все всегда одинаково — усиливающийся тремор, нитка слюны и лысый Зибен, который увозил кресло с банкиром в его личное купе. После чего гулянка приобретала широту и размах — пассажиры оттягивались во время пути буквально на все выделенные деньги. Никлас предполагал, что, когда он покидал вагон, сборище и вовсе теряло человеческий облик.

Женевьева к Никласу с разговорами, визитами и близким общением больше не приближалась, но чары скорее всего применяла. Исподволь и незаметно, но Никлас чувствовал иногда самое настоящее животное влечение при взгляде на нее. С затмевающим разум желанием — постепенно копящимся подспудно, справлялся в тренажерном зале. Как правило пустующем, редко кого было можно там встретить.

На четвертый день пути фон Хоффман уехал на кресле-каталке довольно поздно, уже заметно вечерело. Никлас, завидев отбытие хозяина вечера, тоже собрался уходить, но на него с беседой насело сразу несколько человек — среди которых было три дамы, явно флиртующих. После того как он не вызвал никого на дуэль, отчуждение и опаска понемногу начали проходить, так что Никлас с каждым днем чувствовал на себе все больше внимания. Бирюка из себя не строил, и сейчас не стал обрывать общение на середине, задержался приняв участие в разговоре. А потом вдруг, когда все же направился к выходу, его перехватил Зибен, глядя уже привычным пустым взглядом.