Дао Дзэ Дун (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич - Страница 14

Страхов вышел на своем этаже, машинально отметив, что планировка этажа несколько изменилась и усложнилась, и двинулся к центральному входу в свой офис.

Планировка этажей менялась несколько раз в году. Причины бывали разные: расширение отделов или дочерних компаний, свертывание отделов и дочерних компаний, появление новых… и еще, хотя и куда реже, объявление внутрикорпоративных войн. В этом году в московском офисе «Небесной Стены» их еще не случалось. Предположить войну Страхов, как ни странно, не удосужился. Видно, его мозг все еще был занят дорожным происшествием, которое грозило творческими находками… А может быть, эта ошибка интуиции была включена в программу предчувствия-откровения, время которого тогда еще не наступило…

На этот раз изменение планировки этажа оказалось ни чем иным, как стандартным усложнением структуры укрытий, необходимой для творческого подхода как к обороне, так и к нападению, а заодно — для повышения шансов выживания каждого отдельного бойца корпоративного фронта.

Голографический страж офиса в парадном одеянии воина царства Цинь проницательно заглянул Страхову в глаза, прочитал его радужную оболочку и церемонно поклонился. Скоро этого стража не спасут ни проницательность, ни восточная учтивость. В реальных боевых условиях он ни на что не годен, как и весь опыт войн прошлых эпох… Но прежде чем исчезнуть, страж вдруг начал явственно менять свой имидж и пол, превращаясь в девушку-бойца Красной Армии Китая. Страхов тряхнул головой. Призрак исчез…

«Экстериоризация! — решил Страхов. — Поосторожней с этим делом, а то погонишь брак…» Однажды такое случилось, когда он, увлекшись наблюдением за выводком соколов на своей скале, чуть не испортил трансляцию нового корма для кошек в недельный массив сновидений.

Он еще раз сморгнул, убедившись, что все чисто, и вошел в офис.

На своих рабочих местах Коковнин, Ник, Макс, Пин Пион — все, как обычно, в виртуальных шлемах — поздоровались дружным взмахом рук. Молча. Чем выше слаженность креативной команды и глубже взаимопонимание, тем меньше пустых разговоров. И никаких вербальных приветствий. Не чаще раза в неделю Ник Ситарам пояснял какую-то деталь проекта устно. Раз в месяц, не чаще, откликался по делу Коковнин. Никого не смущал и не обижал тотальный обет офисного молчания, строго соблюдавшийся Максом согласно кодексу креаторов внутренней защитной службы. Они, в отличие от аутсорсеров внешней защиты, имели доступ в святая святых, в системы информационной безопасности. Только прелестный голосок Пин Пион звенел, когда хотел, будя вдохновение и способствуя творческим озарениям. Пин Пион очень гордилась, что приносит креативную пользу, невольно выходя за пределы полномочий исполнительного директора и при этом не нарушая ни субординации, ни программы бизнес-процессов.

Ну, а болтовня с Борисом — что конкретная, что отвлеченная — собственно, и была основной частью их со Страховым работы, энергетическим источником идей.

Утреннее присутствие в офисе их обоих, Страхова и Эйхерманна, в отличие от остальных сотрудников, работавших с закрытыми массивами информации, было не более чем исполнение общинного, конфуцианского ритуала, предписанного бренд-конституцией «Небесной Стены». Кодексы западных корпораций таких требований к креаторам не предъявляли и предъявлять в принципе не могли. После наступления Равновесия двенадцатилетнее сосуществование на Земле двух полярно противоположных режимов креативности — западного и восточного, строго индивидуалистского и общинного — не выявило явного преимущества того или другого. В этом ученым виделась важная эволюционная роль Равновесия.

Внутрикорпоративная война подразумевала полный офисный сбор. Получалось, что теоретически Западу легче нападать, а Востоку легче защищаться…

Борис, как ни странно, в этот раз тоже поздоровался молча. Подал руку. Как бы с намеком глянул на свои часы, которыми тоже гордился. Он носил пластиковые Rolex Young Oyster — самую дешевую в мире модель часов, выпущенную, по закону Равновесия, элитной фирмой Rolex в количестве всего двадцати пяти экземпляров и стоившую всего один чистый юэн! Перепродавать эту модель по более высокой цене или выставлять на аукцион было запрещено. Пожимая друг другу руки, Страхов и Эйхерманн являли собой наглядный эталон Равновесия!

— Уровень интуиции? — спросил Борис так внушительно, будто рассчитывал, что в такой чудесный майский день они просто обязаны родить идею на креативный «Оскар».

Вид у Эйхерманна был не по сезону собранный, сосредоточенный.

— Не спрашивай, — обнадежил его Страхов, не придав этому факту значения. — Не ниже плинтуса… Полтора-два балла.

— Вижу, — деловито свел брови Борис. — Подождем…

Он уже получил сигнал «синей тревоги» от руководства, но решил пока не тормозить будничный творческий процесс — техническую отладку сюжетов сновидений для новой «линейки» встроенных пылесосов Apple-Panasonic. Четверть часа напряженной работы в полдень стоили немало.

Страхов первым делом подошел к окну и стал вглядываться в подернутую дымкой, переливающуюся бликами машин развязку. Он знал, что Борис очень не любит, когда его, Страхова, рабочий день начинается с эскапистских настроений, с медитации у окна.

Он приготовился к какому-нибудь язвительному комментарию, колкой шутке… Когда-то Борис в таких случаях настойчиво рекомендовал Страхову полечиться от ностальгии. У него был любимый аргумент: мол, тезка Страхова, Александр Великий, ностальгией не страдал и именно поэтому завоевал и переделал на свой лад весь мир. Ведь если бы он страдал ностальгией, то умер бы не в Вавилоне царем Вавилонским, а угас бы мелким князьком где-нибудь в Скопье или Приштине, или, того хуже, в каком-нибудь албанском городишке без всякой информационной категории и уровня доступа в разделе Всемирной Истории.

Стоя у окна, Страхов с легким удивлением на втором плане сознания отметил, что Борис гнать его отсюда не собирается, а чего-то напряженно ждет и ему сейчас даже не до его, Страхова, комплексов.

— Все будет хорошо? — вдруг спросил Борис.

— Почему бы и нет… — машинально ответил Страхов.

И удивившись еще больше, повернулся лицом к своему напарнику.

Тот неотрывно смотрел не на него, а на экран своего монитора.

Стоп-кадр длился две, а, может, даже и три минуты.

Внезапно Борис резко вздохнул и будто округлился весь, как воздушный шар, затем так же резко сдулся и, криво улыбнувшись, посмотрел на Страхова.

— Все… — сказал он и ткнул пальцем в экран.

Раздался нежный звон, будто один раз нежно ударили в китайский колокольчик. Все живо сняли виртуальные шлемы и уставились на Бориса.

— Господа, я вынужден сообщить вам приятнейшее известие… — тоном неисправимого весельчака произнес Борис и вытер лоб тыльной стороной ладони.

С последним его словом открылась крайняя справа секция оружейного шкафа, принадлежащая Максу, и оттуда выдвинулась подставка с его автоматом Agram-Makarov. Крепления раскрылись, и оружие вывалилось прямо в протянутую руку Макса. Ни одна его мимическая мышца не дрогнула — вот у кого сегодня с утра уровень интуиции достигал глубины Марианской впадины…

— Вот именно, — кивнул Борис. — Сегодня на нас возложена задача отправить конкурентов в отпуск. Получен вызов. Объявляю «красную тревогу»!

В пустом пространстве офиса снова раздался тихий и ласковый, как от легкого порыва ветра, удар китайского колокольчика. Предупреждение о полной блокировке всех видов связи.

— Уходим все! — скомандовал Страхов и, взглянув на удивленного Ника, чьей обязанностью было прикрывать офис, ткнул в него пальцем: — И ты тоже. Это новая тактика… Уходят все. Если немцы войдут в офис, то будут дезориентированы. Никакой обороны сервисов. Так еще никто не делал. Значит, они не станут искать их сразу… Будут ждать подвох. Минуту-другую. Время поработает на нас… Идем цепочкой. Ник… Это всех касается. Ничему не удивляться! Ник, прикрывай отход. Пошли!