Железные Лавры (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич - Страница 31

И верно, в тот же, то есть во второй миг стремительного, сквозного события, бард, как вещий ворон громко каркнул по-франкски: «Держитесь под столом, ваше величество! Мы за вас!» Тотчас, по-вороньи, взлетел он на стол вместе со своей арфой, перекинул ее из левой руки в правую. Из рукава той, левой руки выскользнул в его пальцы взятый на временное подержание кинжал ярла и вошел прямо в грудь графа Ротари – тот лишь успел неловко приподняться со своего места и растерянно пошарить где-то под поясом свое тайное оружие. Стрелы заговора, летевшие сверху справа и слева, опоздав, тыкались во вздувшуюся двухслойную накидку барда, но, как и ярлу, не наносили вреда барду-ворону.

Пред тем, как, наконец, начались суматоха и бойня среди только что зачарованных и, вот, очнувшихся застольных гостей – лангобардов и франков, – произошло еще одно мощное движение и разрушение плоти. Со своего места, задержанный на пару мгновений судьбой или, скорее, промыслом, вскочил тот глухой соглядатай ярла, что сидел с ним на пиру спина к спине, а не стоял, нависая, как на прошлых трапезах. Пояс его обратился в меч едва ли чудесным образом – такие коварные, змеей сворачивающиеся мечи куют на далеком языческом Востоке, и мне доводилось с опаской удивляться им в дворцовом арсенале. Но страж ярла опоздал как раз на миг, столь необходимый, чтобы поток заговора свернул по новому руслу. Ярл уже успел развернуться на одной ноге и, не опуская вторую на пол, непрерывно сек незримым в ударах Хлодуром летевшие сверху стрелы, а заодно и живых, полнотелых врагов. Вот это было чудо – чтобы тяжелый меч вращался в умелой руке, как невесомый – подобно ангельскому, пламенному обращающемуся мечу или, на худой конец, легкой арабской сабле!

Голова глухого и гугнивого стражника вкупе с его ключицей и правой, вооруженной гибким мечом рукою вдруг съехала вбок и сразу бухнула в пол куском сырого мяса, оставив уж и вовсе бессловесное и глухое туловище без смысла стоять на ногах – но совсем недолго. Кровь толкнулась из безголового тела ввысь дугою, как из трубок фонтана. Тело утратило внутренний кровяной распор, поднимающий живого человека вверх, и осело.

Хлодур же не прекращал своего чудесного вращения, секшего стрелы, и лишь еще две-три из целого роя, проскочив, воткнулись в ярла, как иглы в подушку.

- Защищайте своего короля! – громогласно возгласил, прокаркал сверху бард на франкском наречии, видя, что смертоносный дождь способен завершить запоздалым успехом уже провалившийся было заговор поверженного графа и его вовремя убитого дяди.

Он, как акробат, вращался на столе, широким черным крылом своей накидки защищаясь от редких стрел, направленных и в него.

И тотчас, по крику, очнулись все – и защитники короля, и его враги.

То произошло, верно, уже в третье мгновение, окончательно прорвавшее плотину события. И началось не славное полевое сражение между старыми врагами, франками и лангобардами, а хриплая собачья грызня и поножовщина портовой таверны, ведь благородное боевое оружие было развешено высоко по стенам – до него не успеешь дотянуться, как тебе уже проткнет печень тайный нож или стилет, согретый потными чреслами твоего врага. Самые ушлые и шустрые бойцы спереди кинулись биться за мечи поверженных телохранителей Карла. Тут досталось всем, кто попал под обращающийся меч ярла Рёрика Сивоглазого.

И вот само время, наконец, хлынуло бурно, шумно и во все стороны, к тому же густо запахнув дымом неизбежного большого пожара. Поволокло вдруг и сильно откуда-то сверху, и смертельный дождь почти разом престал, уступая место новой казни – огненной.

Ноги сами понесли меня прочь из графского триклиния, превратившегося в Валхаллу дня Рагнарёк, как и предвещал удивительный бард. Верьте, погнал меня вовсе не страх, погнала забота. Яростные мысли ярла, вторя пророчествам барда, зажгли проклятый замок со всех сторон, наверняка грозя языческим огнем и святому образу. Уже спасал я однажды святой образ из поганого пламени, едва сойдя на варварские римские берега. Земное дело барда и ярла было спасать Карла ради своей славы, мое же – беречь и хранить святой образ, ибо уже прозревал я, что сам жив, пока цел он.

С первого же шага прочь, как уразумел я многим позже, началась моих странствий новая,

[1] Гардарика (Гардарики) – средневековое скандинавское название земель Древней Руси.

Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

На ее протяжении злодей, умерев, превращается в праведного героя, королевская дочь раздваивается, а спасители короля получают в награду новую нечаянную дорогу

Выбрался из зачадившего дымом и кровью триклиния скользким путем кухонной крысы – стремглав, сквозь какие-то темные щелки и ходы для прислуги. Уносил в сердце несказанное изумление, а в глазах – картину, еще не успевшую запечатлеться мозаикой на внутренних стенах памяти.

Та картина не сразу погасла предо мною и даже мешала двигаться по полутемным коридорам и лестницам, застя дорогу. Убираясь прочь по своим делам, успел я бросить взгляд на возвышение – и вот увидел и был едва не ослеплен увиденным. Король франков Карл вовсе не скрывался под столом, надеясь пересидеть битву в безопасности. Он уже стоял плечом к плечу с ярлом Рёриком – они оба уродились великанами друг другу под стать. Карл с таким же невозмутимым видом рубил последних набегавших на них лангобардов своим коротким, предназначенным для иных торжеств мечом. Ярл же Рёрик уже не стыдился крепко упираться в пол обеими ногами – может статься, торчавшие из него стрелы отнимали у него избыток сил.

Промысл, а значит, и победа сели орлами на чаши весов их судеб – Карла, известного своими явными подвигами, итоги коих легко проверить, и Рёрика, известного подвигами баснословными, коим можно поверить только себе в развлечение или вслух посмеяться.

Франкский король, явившись главной силой в нужный миг, принял на себя последние стрелы, павшие со сводов, но они бессильно отскочили: под злато-черно-голубой одеждой Карла явно таилась тонкая и плотная, как панцирь, кольчуга. Короны лангобардов на Карле не было – слетела и закатилась куда-то, отнюдь не умалив своим бегством грозный вид короля.

Бард Турвар Си Неус исчез со стола бесследно, граф Ротари пропал, и Ротруды тоже не было – но сбежать вместе они никак не могли. За длинным столом оставался только аббат Алкуин. Он восседал на своем месте как бы весь затененный незримой кущей ангельской защиты, весь накрытый ею. Глаза его были затворены, веки слились с бледными щеками. Аббат молился в непобедимой бездвижности, и несколько стрел торчало прямо перед ним из стола травой ненужной, иссохшей к ночи.

Пока несся я неким неведомым путем, но по ясному наитию, новое удивление достигло, догнало меня и село на плечи. То было удивление прозорливостью, стратегией и ловкостью барда Турвара Си Неуса. Ведь сей до последней капли крови язычник, своей коренной языческой силой и кормившийся, выходило, спас наихристианнейшего и, вероятно, самого набожного властителя Запада! Да ведь и спел бард на сей раз особо – дойдя до рубежа колдовского претворения звука в обман зрения, но не доходя сам до хмельного забытья, а, значит, оставаясь в мире сем сугубо зрячим.Никак, первый раз в жизни удалось ему такое стояние перед пропастью, иначе и не выжить бы тут никому из пришлых, как в пещере Полифема. Кого избрал Ты, Господи, исполнить и мечом (вернее, ножом), и словом Свою волю? Воистину чудны дела Твои!

Но как же теперь отблагодарит Карл своих спасителей, как наградит их? Неужели и вправду, по видению ярла, отдаст ему свою дочь, а барда сделает своим приближенным кифаредом? Если Карлу быть новым императором Рима, то, по традиции старых императоров, он щедро наградит и тотчас казнит – за неслыханное непочтение: кто смеет безнаказанно выдергивать императора из-за стола да еще за ноги, пусть и ради его же спасения! Что есть властитель с такой трещиной на достоинстве? Дорогой сосуд со сколом, пусть и не заметным, уже не стоит ничего. Как же поступит Карл – вот была задача для игры в кости догадок.