Бурят (СИ) - Номен Квинтус - Страница 20

Немного выручили приамурские казаки, у них удалось закупить довольно приличное количество зерна — но те и не скрывали, что зерно «еще дореволюционное». Так что Николай Павлович особо радужных надежд на грядущий урожай не питал. А на грядущие заводы — очень даже питал, но их вообще ждать нужно было не раньше осени следующего года. Однако приступившие к их строительству «иммигранты’такой срок большим не считали и верили, что Николай Павлович 'счастливую жизнь обеспечит». Насколько сильно верили — неизвестно, однако работали на совесть.

А совесть — они у разных людей разная. И особенно разная, если ее сравнивать с совестью руководства большевистской партии. В начале апреля в Верзнеудинске остановился поезд, к которому был прицеплен крайне редко используемый здесь и сейчас спальный вагон первого класса. И из этого вагона вышли (в числе нескольких прочих пассажиров) два товарища «из центра». Вышли, навели справки — и пошли, не сворачивая, в дом, где размешалась (временно, до постройки «официального» здания) Забайкальская Советская власть. Зашли, поднялись на второй этаж, вошли к Николаю Павловичу в кабинет:

— Это вы тут товарищ Андреев? — даже не поздоровавшись спросил черняво-кудреватый.

— Слушаю вас.

— Вы не ответили на вопрос.

— А кто вы такой и что вам вообще здесь надо?

— Моя фамилия Краснощеков, меня ЦК назначил Председателем правительства Забайкальской республики.

— А вы, товарищ? — поинтересовался Николай Павлович у второго товарища, с прической более чем скудной.

— Здравствуйте, моя фамилия Никифоров, Петр Михайлович, назначен в Дальневосточную республику по партийной линии. Соседями ведь будем, решил зайти познакомиться.

— Ну что же, очень приятно! — Николай Павлович встал, вышел из-за стола и протянул ему руку для рукопожатия, — А я — Андреев Николай Павлович, первый секретарь Забайкальской Республиканской партии большевиков. Присаживайтесь, спешить вам точно некуда: во Владивостоке японцы сейчас… несколько хулиганят. Чаю хотите? Нам, думаю, много совместно работать предстоит, обсудим самое важное пока…

— Товарищ Андреев,– снова строгим голосом произнес Краснощеков, я же вам сказал, что Председателем правительства ЦК назначил меня, и вопросы совместной работы с товарищем Никифоровым я обсуждать буду. Без вас.

— А, так вы хотите мое кресло занять? Вот оно…

Краснощеков обошел стол — обычный письменный стол с двумя тумбами. Оглядел кресло — кресло необычное, с высокой резной спинкой, обитое красной кожей. И с видимым удовольствием на лице сел в него. Николай Павлович посмотрел на него с доброй улыбкой, позвонил в колокольчик, стоящий на столе…

Вбежавшему в кабинет буряту он сказал:

— Знакомься: этот человек пришел к мне без приглашения и сказал, что теперь он будет занимать мое кресло. — А когда тот тут же выбежал, сообщил «новому Председателю правительства»: — Я все же думал, что в ЦК вашей партии идиотов немного, но вижу, ошибся. Если бы какой-нибудь жид без приглашения зашел бы в кабинет папы в Ватикане, плюхнулся на престол и сказал, что теперь кардиналы должны слушаться его, это было бы куда как меньшим святотатством…

В кабинет снова вбежали буряты, уже четверо, выдернули Краснощекова из кресла и шустро скрутили, перевязав кожаными ремнями.

— Мне это кресло предложил лично Богдо Гэгэн, мое право сидеть в нем утвердил Великий курултай всех монголов и бурятов. Который, между прочим, собрался во второй раз, а в первый раз Великий курултай провозгласил Темужина Чингисханом. Но вы особо не переживайте, кресло не пострадало, так что вас ждет не очень мучительная смерть.

— Что⁈

— Вам просто отрубят голову. Предварительно отрубив руки и ноги, а потом ваши останки скормят волкам. Парни, только не в городе, тут много женщин и детей… русских, они к такому непривычны. Да и мне будет не очень приятно…

— Конечно, Наранбаатар-хаан, мы все сделаем по обряду, вблизи от Черного ущелья, — и с этими словами буряты вышли, прихватив с собой несостоявшегося председателя.

— Товарищ Андреев, что у вас тут творится? Вы почему не…

— Петр Михайлович, мое назначение даже Богдо Гэгэн отменить не вправе. А буряты в своем праве, ведь этот… Краснощеков оскорбил и весь монгольский народ, и их религию, причем самым вызывающим образом. Местная, понимаете ли, национальная специфика.

— Но…

— Нужно учитывать, что бурятов и монголов поблизости живет миллионов пять. Если смывать оскорбление кровью придет хотя бы половина монгольских мужчин — а придут они не с пустыми руками — то русских в Забайкалье просто не останется.

— Хм… да. А откуда буряты узнали, что он жид?

— Разве? Это я просто так, для примера самого гнусного религиозного оскорбления сказал… Ну да ладно, пес с ним. Давайте все же обсудим, как мы дальше вместе работать будем. Дальний Восток — тоже место не самое простое, там много чего учитывать придется…

Не повезло не только товарищу Краснощекову, начальник его охраны тоже огреб за хамское поведение. Партийные деятели из Иркутска поехали на поезде читинского формирования, к которому прицепили два своих вагона. Спальный вагон первого класса и вагон второго класса, в котором кое-как разместилось полсотни чекистов, охраняющих этих высокопоставленных товарищей. Но в договоре, который подписали представители «дружеских республик», имелся один пункт — гласящий, что составы с любыми вооруженными людьми будут пропускаться хотя и беспрепятственно, но только после предварительного согласования. А так как пропуск вагона с безусловно вооруженными охранниками заранее не согласовывался, на станции Слюдянка железнодорожники, слова худого не говоря, просто отцепили этот вагон от состава (имея в виду прицепить его к поезду, который поедет обратно в Иркутск). А начальник этого отряда, увидев хвост удаляющегося поезда, начал кричать непристойно, за револьвер хвататься… И за свое антисоциальное поведение получил стрелу в горло. Следует отдать должное остальным чекистам: шум поднимать они не стали и даже винтовками или пистолетами никому грозить не нчали. Что тоже было объяснимо: трудно грозить пистолетом людям, направившим на тебя дула нескольких пулеметов…

Однако случившееся очень не понравилось в Москве, и на разборки послали все еще сидящего в Иркутске Матиясевича. Но Михаил Степанович не был «урожденным товарищем» и повел себя не только прилично, но и умно. Он заранее согласовал свой визит в Верхнеудинск, приехал (причем без специальной охраны), внимательно пообщался сначала с товарищем Кузнецовым, затем — с товарищем Андреевым. И предложил считать инцидент исчерпанным, о чем в Москву и телеграфировал.

В Москве товарищ Троцкий конечно же рвал и метал, предлагал даже войскам Сибирской армии штурмом взять Верхнеудинск и «сурово покарать преступников», однако в его окружении желающих возглавить такую военную операцию не нашлось. И, после бурных обсуждений, окончательно улаживать проблему в Верхнеудинск было решено послать специального наркома. Но так как «восточные вопросы» в принципе большевиков интересовали не очень, случилось это далеко не сразу, и за прошедшее время в Забайкальской республике произошло очень много разного интересного.

Самым интересным было, конечно, строительство жилья во всех городах республики и на всех станциях и полустанках железной дороги: все же в нее приехало (и было доставлено) очень много людей, которым требовалось хоть какое-то жилье. Причем больше половины из двухсот с лишним тысяч «новых граждан республики» в прошлой жизни были горожанами и о жизни пейзан явно не мечтали. Не мечтали они и о жизни в бараках — но увеличение населения сразу в на треть не давало даже намеков на то, что можно будет легко обзавестись если не квартирой, то хотя бы приличной комнатой. А с учетом того, что изначально девяносто процентов жителей губернии были крестьянами (если и бурятов тоже в эту категорию записывать), то приезжим горожанам даже на койку рассчитывать не приходилось. Под временное жилье были заняты все мало-мальски подходящие здания: школы, конторы, даже трактиры и рестораны — но все равно этого было слишком мало.