Философия в университете. Взгляд из Москвы и Шанхая - Коллектив авторов - Страница 17

И если в современных условиях синтез искусств ли, других областей культуры ли, предоставляет интересные творческие возможности, то, безусловно, реализация этих возможностей требует таланта, профессионализма и качественного исполнения.

Вернемся к вопросу о взаимопересечении исследовательских полей в философии. Как это происходит?

Прежде всего следует исходить из многомерности проблем, к которым мы обращаемся, а также прозрачности границ, казалось бы, совершенно несопоставимого, того, что представлялось закрытым, как монады у Лейбница, о которых он говорил, что они не имеют окон, а, оказывается, они имеют эти окна и границы оказываются настолько прозрачными, чтобы можно свободно перемещаться из одной проблемной области в другую. Так, я столкнулась с тем, что философию техники можно рассматривать с позиций теории массового общества, социальную политику в контексте глобальных проблем, а все это вместе в контексте кризиса современной культурыальную политику в контексте глобальных проблем, а все это вместе в контексте кризиса современной культурыальную политику в контексте глобальных проблем, а все это вместе в контексте кризиса современной культуры^[41].

При таком ракурсе рассмотрения, во всем, что бы мы ни делали, ни читали, мы начинаем находить что-то, что перекликается с темой, над которой мы работаем в настоящий момент. Причем это совсем не обязательно – философия. Мы находим пересечения в литературе, в текстах из совершенно, казалось бы, непричастных к философии областей. Так, например, совершенно неожиданно я обнаруживала рассуждения о кризисе культуры не только в сочинениях философов первой половины ХХ в., но и в повести Ромена Роллана о Бетховене, в «Волшебной горе» Томаса Манна, в музыковедческих работах Артюра Онеггера. А персонаж Бергсона, Флоренского, Шелера, Юнгера – homo faber – вдруг появился в романе Макса Фриша.

Причем большинство современной тематики, вопросов, ставших «проклятыми» в ХХ столетии – в центре рассмотрения практически всех современных философов. Так, например, практически каждый философ высказался о кризисе культуры, антропологическом, социальном кризисе и пр., высказался о последствиях технического развития и вообще о технике и т. д.

Так же интересно, что все эти проблемы корнями уходят в прошлое и можно прослеживать тренды, выявлять тенденции в генезисе той или иной проблемы.

Таким образом, у вас в руках оказывается целая система, подобная некоему многомерному пространству-времени, в котором вы можете перемещаться по самым разным траекториям. То есть, обратившись к любой современной проблеме, вы можете проследить ее корни в истории мысли, ее развитие в современности и ее пересечение с другими проблемами. И все это доставит вам огромное удовольствие, если вы способны получать удовольствие от научного поиска.

Вот так, для меня возникла тема труда. Эта тема вызывала у меня крайнее неприятие, воспринималась в контексте истмата и политэкономии. Однако переживая это неприятие, я пришла к мысли о том, что я хочу написать об этом неприятии и попробовать рассмотреть этот вопрос с философских позиций.

Я начала заниматься этой проблемой, следуя описанной поисковой схеме. В результате я обнаружила, что в XIX в. достаточно много значила так называемая философия труда, на смену которой в качестве законодательницы мод пришла философия жизни. Что же касается ХХ в., то практически все крупные мыслители написали о негативном восприятии труда, создав, если так можно выразиться, «философию против труда».

Далее в ходе моей работы, я попыталась рассмотреть проблему труда в контексте кризиса культуры, последствий технического развития, государства, человека и пр. В результате получилась книга о труде, в которой присутствуют и философия культуры, и социальная философия, и антропология, и философия техники, и история, и право, и социология, и литература.

Один из разделов книги посвящен вопросу об антиподах труда – праздности и лени. В поиске трактовок, определений этих понятий я наткнулась на ссылку, что лень – это грех, за который расплачиваются в 5-м круге ада. Я решила подробнее почитать об этом и открыла «Божественную комедию». В 5-м круге ада лентяев не оказалось. Но нашлись нерадивые, причем не в аду, а в чистилище. И прежде всего там выведен образ некоего Белаквы, который, по Данте, как раз и есть воплощение лентяя. Меня, естественно, заинтересовало, кто же на самом деле этот Белаква. В «Божественной комедии» о нем сказано очень немного. Стала искать – нашла историческую справку о реальном прототипе этого героя.

Вот из этой истории совершенно неожиданно получился фрагмент моей книги о труде, который я назвала «Праздный – бездельник – лентяй». В заключение своего доклада я прочитаю этот фрагмент: «Понятие “лень” далеко не исчерпывает спектра оттенков оборотной стороны трудолюбия.

И если праздность (в исторической ретроспекции) – это особый образ жизни, творческий, радостный, свободный – здесь рядом и слово праздник, которое в современном мире сохранило свое первоначальное значение. То лень – это, скорее, несчастье, хотя бы уже потому, что ленивый ощущает постоянное давление перспективы и неотвратимости труда^[42].

Отметим, что в “ Божественной комедии ” (1555) Данте Алигьери ленивым отведено далеко не лучшее место, за свою нерадивость они пребывают в Преддверии Чистилища. Там, в уступах Предчистилища, которое предназначено для очищении грехов человека, Данте встречается с нерадивыми, теми, кто не печется о своем спасении. Они объяты ленью, и среди прочих друг Данте – Белаква (“Чистилище”, 4 песнь).

Данте в сопровождении Вергилия карабкается по уступам предчистилища и встречает тень, сидящую “как бы совсем без сил: Руками он обвил свои колени / И голову меж ними уронил”^[43]. В унылой фигуре Данте узнает флорентийца Белакву, мастера по изготовлению грифов к лютням и гитарам. Поэт дружил с ним и любил послушать его игру^[44]. Сонный Белаква, самым страшным грехом которого в земной жизни была лень, не видит особого смысла в том, чтобы лезть в гору чистилища, и ожидает, пока взобраться в гору ему не помогут молитвами «сердца, где милость Божья дышит»^[45]

Вот как описывает их встречу Данте:

Первый уступ Предчистилища. Нерадивые

Я начал так: “Белаква, я спокоен // За твой удел; но что тебе за прок // Сидеть вот тут? Ты ждешь еще народа // Иль просто впал в обычный свой порок?” И он мне: “Брат, что толку от похода? // Меня не пустит к мытарствам сейчас // Господня птица, что сидит у входа…”^[46]

В издании британской энциклопедии по данному произведению “ The Complete Danteworlds: A Reader’s Guide to the Divine Comedy ” (2009) находим следующее описание Белаквы. “Сидящий в тени огромного валуна, обхватив руками свои колени и склонив голову, он воплощает собой ленивые души, которые ждали последней минуты своей жизни, чтобы обратиться к Богу и покаяться. В Чистилище эти души должны ждать такое же время, на которое они откладывали свое обращение к Богу, т. е. время их земной жизни, если только молитвы живущих не сократят этот срок. Но, даже зная это правило, Белаква не спешит начать трудное восхождение на гору, которое могло бы привести его в рай”^[47].

Наиболее вероятно, что “Белаква”, – отмечается в этой же энциклопедии, – псевдоним Дуччо ди Бонавиа, флорентийского музыканта и изготовителя музыкальных инструментов, с которым дружил Данте. Один из ранних комментаторов (который называет Белакву ленивейшим из когда-либо предававшимся этому пороку), предает, что, придя в свою мастерскую в начале дня, Белаква садился и более не поднимался. Он покидал свое место только, когда был голоден или нуждался во сне.

Имеется своеобразная легенда, гласящая, что во время посещения Данте мастерской Дуччо ди Бонавиа, последний сказал ему, цитируя Аристотеля, что “Душа становится мудрее, если находится в покое”. “В таком случае душа самого Белаквы является наимудрейшей” – согласно легенде, ответил Данте^[48].