Рыжик в капкане - Арро Агния - Страница 3

– А ты иначе не понимаешь! Ты начинаешь наглеть и расслабляться!

– Да где я расслабляюсь, мам?! – становится обидно. – У меня и друзей-то не осталось. Одна учеба.

– Друзей? Что они дадут тебе, София? Образование? Будущее? На скамейках в парке штаны протирают да по клубам шастают, а потом мы их по подвалам вылавливаем, а девок на аборты таскаем. Твой друг – это учеба. Но ты и здесь не дотягиваешь! Могла ведь сдать лучше. Не дотянула, недозанималась. Зато с подружкой своей гуляла.

– Мам, ну хватит. Я же прошла конкурс, – голос предательски дрожит.

– Прошла она…

– Надь, ну правда, – останавливает ее Владимир. – Оставь ты девочку в покое. Она все сдала. Молодец. Давай не будем ссориться сегодня.

– Да я и не ссорюсь, Вов. Я просто не понимаю, как можно так безответственно относиться к своему будущему.

– Все, успокойся, – он целует ее прямо при мне.

Морщась, отворачиваюсь к окну и стараюсь не вслушиваться в эти чавкающие звуки. Ужасно! Почему это обязательно делать при мне? Но мама хотя бы успокоилась.

Владимир паркуется у ресторана. Снова галантно открывает для нас двери.

Входим в небольшой простенький зал. Осматриваюсь. У меня ресторан ассоциируется с чем-то более масштабным и помпезным, а здесь все больше похоже на столовую, даже не на кафе. Самостоятельно выбираем столик. Владимир заказывает для всех ужин, выбирает вино для них с мамой и сок для меня.

Достаю мобильник из кармана штанов, чтобы хоть чем-то себя занять. Мама тут же выхватывает его из моих рук.

– Совесть у тебя есть? Можно хотя бы здесь без телефона?

Можно. Отворачиваюсь к окну и молча смотрю, как за стеклом расплывается свет фар проезжающих мимо автомобилей. Есть не хочется, но я все равно ковыряю вилкой в тарелке, чтобы опять не упрекнули в неблагодарности. #ОнЖеСтарался!

Владимир наливает вино маме в бокал, достает из кармана черную пластиковую коробочку.

– Надь, выходи за меня, – звучит предложение.

Мама удивленно смотрит на своего мужчину и не торопится отвечать.

– Вов, ты серьезно сейчас?

– А что, такие вещи можно говорить несерьезно? – удивляется.

– Неожиданно, – улыбается мама. – Очень… Спасибо тебе, Вов… – подбирает каждое слово. – Я подумаю, ладно?

– Подумаешь? – недоумевает ее сожитель.

– Да. Я не отказываюсь, просто мне надо с этим переспать, – смеется она. – Я не могу так сразу ответить. Не обижайся, – гладит его по руке и защелкивает коробочку, пока не принимая кольцо.

Владимир махом осушает ее бокал с вином.

– Вова! – возмущается мама. – Ты за рулем!

– Я больше не буду, – наливает ей и нервно принимается за еду.

Мама его успокаивает, что-то воркует на ухо. Мужчина постепенно расслабляется. Даже начинает улыбаться.

– Соня, а ты чего молчишь? – решает докопаться до меня. – Ты что думаешь насчет моего предложения?

– А разве это имеет значение? – стреляю в них взглядом и снова отворачиваюсь.

Конечно нет. Я ведь еще ребенок без права на свое мнение. Чтобы я не сказала, это не примут в расчет. Просто закрываюсь от внешнего мира и сижу тихо, жду, когда закончится ужин.

Владимир расплачивается с официантом. Садимся в машину. Над головами раскатисто грохочет гром. Крупные, яркие молнии рассекают небо, а дождь даже не собирается прекращаться. Мамин сожитель резко дергает машину с места. Цепляюсь пальцами за ручку под потолком и крепко сжимаю ее в кулаке. Ремня безопасности здесь нет, дорога под нами скользкая, а Владимир выпил еще бокал вина, пока мама отлучалась в туалет.

– Вов, аккуратнее.

Машина слушается плохо. Проезжаем мимо две аварии. Возле одной стоит скорая, мигая спецсигналами. Сегодняшняя встреча с мажором вновь проносится перед глазами. Ужасный день… пусть он побыстрее закончится… Мне страшно. Накрывает настоящей паникой.

Нервно сглатывая, цепляюсь второй рукой за сиденье. «Шестерку» снова слегка ведет на повороте. Жмурюсь.

Вроде пронесло… выдыхаю, когда мы останавливаемся на светофоре. В салоне слышны щелчки работающего поворотника. Мы почти дома. Сейчас вот здесь свернем и все, там уже наш дом будет видно.

Слышу характерный звук пытающейся затормозить машины… Я сегодня уже слышала такой. Не надо, пожалуйста…

Поворачиваю голову. В нас летят две ярко-желтые фары…

– Мама!!! – кричу и рефлекторно наклоняюсь вперед, закрывая голову руками.

Сильный удар кидает меня в бок. Бьюсь головой, в глазах темнеет, во рту появляется металлический привкус крови. Вокруг звенит стекло, рвется металл.

– Мама… – хриплю, пытаясь сквозь пелену перед глазами разглядеть, что происходит в салоне.

Дверь с моей стороны рывком открывается. Чьи-то руки подхватывают, дергают на себя, вытаскивая мое тельце под проливной дождь.

– Девочка жива, – слышу незнакомый мужской голос, находясь на грани сознания.

Платон

– Пятьдесят семь… пятьдесят восемь… – считаю вслух, – пятьдесят девять… С днем рождения меня. Наконец, восемнадцать, – грустно усмехнувшись, убираю телефон, разворачиваюсь к сопящей рядом малознакомой девчонке, подцепленной в клубе, и понимаю, что мне больше ничего не хочется, кроме одного – я хочу, чтобы она ушла.

Меня обламывает грохот тяжелых автоматических ворот на улице. Светить девчонку перед отцом нельзя, пусть уж лучше спит. Утром разберусь.

Встаю с кровати. Глушу отличный блюз в колонках. Поднимаю с пола штаны. Звякнув бляшкой ремня, надеваю их и иду к окну.

Сверкнув фарами, во двор въезжает сначала такси, а следом эвакуатор. На нем в хлам разбитая отцовская тачка.

Да уж… Две разбитые в один день машины для семейства Калужских – это перебор. Как же так, папа? Ты же самый законопослушный гражданин в нашем городе (для виду, конечно, но это не имеет значения). В кого ты впилился?

Из-за проливного дождя мне плохо видно происходящее внизу. Охранник выносит отцу зонт. Родитель не спешит заходить в дом. Он кому-то звонит, нервно расхаживая взад-вперед и раскидывая туфлями воду с дорожки. Судя по его поведению и размашистым жестам руками, он основательно вляпался. Я отделался лишь легким испугом.

Груду металлолома, некогда бывшую пафосной тачкой бизнес-класса, сгружают возле гаража. Папа расплачивается, отпускает эвакуатор. Снова звонит, снова мечется.

В мою комнату тихо стучат. Это старший брат, больше некому.

Открываю.

– Ты видел? – шепчет Гордей, чтобы не разбудить мое праздничное развлечение.

– Да. Только что-то я не горю желанием сейчас туда спускаться.

– Идем, – ухмыляется братишка. – Не нарывайся только. Папочка явно не в лучшем настроении. С днем рождения, – протягивает мне ладонь.

Сжимаю. Гордей дергает меня на себя. Обнимает, хлопает по плечу. Это все поздравления, больше не будет. Седьмое ноября в нашей семье еще и день памяти женщине, что дала нам с братом жизнь. Мама умерла, рожая меня. Гордей ее помнит урывками, ему тогда только пять исполнилось, а я совсем ничего не знаю. Отец не говорил со мной о ней даже когда я мелким плакал и просил. Мне кажется, ему было бы легче, если бы врачи тогда спасли ее, а не меня. Но у них не получилось, я похож на маму… Не складываются у нас отношения с отцом… Не складываются!

Накидываю футболку, чтобы и правда не нарываться. Выходим с Гордеем на лестницу, спускаться ниже пока не рискуем.

Охранник открывает дверь, и моя челюсть падает, больно ударяясь о ступеньки. На пороге дома она! Чертова рыжая кошка! Испуганная, промокшая, замерзшая. На бледных щеках разводы от туши, губы искусаны в кровь, джинсы порваны и дурацкий вязаный свитер в грязи. Огненные волосы резко контрастируют с белой кожей. Ее шатает. Если бы не отец, это недоразумение рухнуло бы на пол.

Меня подкидывает от ее появления! Какого черта?!

Родитель ловит нас с братом взглядом.

– Это мой подарок на совершеннолетие? – усмехаюсь, разглядывая дрожащую девчонку.