E-mail: белая@одинокая - Адамс Джессика - Страница 27

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая

— А вот это Канал номер один, Австралия, — сказал он так, будто ничего не случилось. — Хочешь заглянуть?

Прозвучало это так, будто речь шла о том, чтобы сбросить меня с вертолета. Но я тем не менее ответила, что, конечно, хочу. Билл попросил меня придумать псевдоним.

— А почему я не могу быть просто Викторией?

— Можешь, просто, как правило, здесь все берут псевдонимы.

— Ну, тогда… Техноботаник.

Билл негромко рассмеялся, я смотрела, как подрагивают его плечи. Думаю, если бы его что-нибудь совсем развеселило, он бы взял и свалился с кресла.

— Хорошо. Значит, набираем твое прозвище — Техноботаник, а теперь ты можешь печатать свое сообщение.

— А-а… Что? Что говорить-то?

— Ну, для начала — «привет».

Билл указал на экран, и я увидела, что там идет нечто вроде обмена репликами по поводу очередной серии «Синфельда». Похоже, участвовало четверо. Некий Зигги, кто-то по прозвищу Призрак, женщина (а может, и мужчина, кто тут разберет) по имени Тина и какой-то Дэйв.

— Они и в самом деле вот так переписываются?

— Да.

— А находиться они могут где угодно?

— Да. Ты это видишь с небольшим отставанием. Теперь набирай. Через секунду пойдет.

Я так и сделала, чувствуя себя немного неуютно. Подождала, пока их, извините, беседа слегка сбавит темп, и вклинилась.

ТЕХНОБОТАНИК: ПРИВЕТ, КАК ДЕЛА?

— Теперь подожди, — произнес Билл. И я подождала — и с тихим ужасом смотрела, как мои слова появляются на экране.

ЗИГГИ: Моя любимая серия — с нацистским супом.

ТИНА: Да-а.

ПРИЗРАК: «Соревнование»! Лучшая серия на все времена.

ТЕХНОБОТАНИК: Привет, как дела.

— Еще немного подожди, — сказал Билл. И на экране возникло вот что:

ПРИЗРАК: Это еще что за черт?

Билл обернулся и посмотрел на меня с улыбкой.

— Очень вежливо. Хочешь ответить?

— Нет! Да! Нет!

Мы продолжали следить за экраном, и там появлялись новые строки:

ЗИГГИ: Привет, Техноботаник.

ТИНА: Добро пожаловать, Техноботаник.

И весь оставшийся вечер мы с Биллом по-журавлиному вытягивали шеи у компьютера, по очереди бегали на кухню за кофе и продолжали наш разговор. Очень странный, очень напыщенный, но такой затягивающий разговор.

— И сколько тут таких каналов? — спросила я наконец.

— Сотни, тысячи.

— И там люди со всего мира?

Билл поднялся, зевнул, потягиваясь, потер подбородок там, где прежде был налеплен пластырь, и отключил модем.

— А-га-а… И там не только всякие умники.

И с тем ушел. А я опять осталась одна с мерцающим экраном компьютера. И в мозгу тоже мерцало. Это что же получается, Умник Билл в курсе, что я его называю Умником? А если знает, то откуда? Или это у меня паранойя?

Я не рассчитывала, что когда-нибудь получу весточку от Лайма, и была права. Никаких посланий в компьютере, сколько бы я туда ни наведывалась, и никаких записей на автоответчике, сколько бы я его ни проверяла. Мы с Кайли уже придумали для него прозвище — Макраме-мужчина. Оказалось, что с ней он тоже завязывал узелки на презервативах, и мы позволили себе такую маленькую месть.

Вот он, тайный страх каждого мужчины. Обнаружить, что его детородный орган и/или сексуальные предпочтения оказываются предметом обсуждения хихикающих дамочек. Ну и пусть. Если он повел себя в полном соответствии со стереотипом, то и мы поступим точно так же. По крайней мере, я. Кайли было как-то неловко смешивать его с грязью. Но я старше, у меня больше причин для цинизма, так что наплевать.

И все же, дабы доказать себе, что я не совсем поросла мхом, я решила устроить встречу Билла и Хилари.

Мы болтались по Интернету, выискивая, чем бы сегодня заняться, и споря, кому из нас сидеть в крутящемся кресле. И как бы между прочим я заметила:

— Тут как-то вечером Билл заглядывал. После паузы:

— М-мда?

— Он такой славный.

— М-м.

— Не интересуешься? Снова пауза.

— А может, выключим? — сказала Хилари наконец. И сбежала на кухню, чтобы поставить чайник. Поиск ложечек она превратила в сцену, достойную Стивена Спилберга, и все выясняла, какой я хочу чай — в Джодиных травяных пакетиках или нормальный. И еще перемыла все, что было в раковине.

Наконец она появилась с двумя чашками, села на диван и сказала:

— Вообще-то у меня кое-что наметилось.

— Да что ты, — я была рада за нее. По-настоящему рада. — И кто же?

— Я кое-кого встретила в группе.

— В какой группе? — спросила я.

— Да ты знаешь.

— Хил, ты в тысячу разных групп ходишь.

— В «Женском кружке».

В голове у меня нарисовался мысленный образ: чувственный современный парень с золотистым загаром и на велосипеде. Красивый. Легко сходится с женщинами. Понимает их, и все в таком духе. На этот раз Хилари повезло. Но тут она сделала глубокий вдох и выпалила:

— Вообще-то это женщина.

Что?

Если годами наблюдаешь, как на глазах у всех Джоди с Диди хватают друг друга за джинсовые задницы, то считаешь, будто у тебя уже иммунитет к шоку. Но это же совсем другое. Это Хилари. Библиотекарь. Носит синие джемперы. Любит мужчин.

— Конечно, надо было тебе сразу сказать, — произнесла она, когда я села и тупо уставилась в стенку. — Это уже длится какое-то время.

— Ты серьезно?

— Конечно, а ты что думала?

— Извини.

Я чувствовала себя примерно так же, как в тот день, когда поддала головой футбольный мяч Дэниэла Хоукера и чуть не получила сотрясение мозга.

— Что ж, по-моему, здорово, — промямлила я.

— Правда?

— Ну да. Конечно, здорово. И мне даже удалось спросить с понимающей улыбкой:

— А я могу с нею познакомиться?

— Ну, Джоди подумывала тут насчет пикника.

— Ох, вегетарианский пикник с чечевицей…

— Вот-вот. Прогулка с репкой.

Я деланно засмеялась. Но что-то было не так, и обе мы это знали. Обычно, если у Хилари или у меня появлялся новый парень, мы устраивали друг другу допрос примерно до второй или третьей чашки кофе. И мы были беспощадны друг к другу. И вот я ступила в зону политкорректности. Оказалась на ничейной земле — и это с человеком, с которым мы вместе мазали губы шоколадным блеском.

— И что, — произнесла я наконец, — если это женщина — это уже что-то более личное?

— Ну, это новое. Что-то совершенно новое. Что бы ты хотела узнать?

— Главный вопрос: это теперь что, до конца жизни?

— С тем же успехом я могу спросить, считала ли ты, что Лайм — это до конца жизни, — заметила Хилари.

— Нет. Я не про то. В смысле — быть розовой. Ты розовая?

— Нет, — быстро ответила она и тут же поправилась. — Не знаю. Может быть. Но она мне нравится. Просто она мне нравится.

— Расскажешь, как это вышло?

И Хилари моментально стала вся по-девичьи смущенная и довольная — словно у нее спросили о потенциальном ухажере. Хотя, если учесть, что речь шла о женщине, то вот так вздергивать носик и накручивать прядь волос на палец довольно странно. Впрочем, неважно.

— Для некоторых упражнений нам надо было разбиваться на пары.

— А, понятно.

Хилари передернула плечом.

— Она всегда выбирала меня. Ее зовут Натали. Как-то вечером мы выпили сто сорок семь коктейлей в «Паддингтоне».

— И она тебя обставила, или как?

— Конечно, она меня обставила. Ты же знаешь, у меня со всеми сначала так.

Тут она подхватила газету и углубилась в раздел недвижимости — верный знак того, что разговор окончен. Я заподозрила, что вот это и называется — объявить о своей гомосексуальности. Я, Виктория Шепуорт, женщина девяностых, впервые в жизни стала свидетельницей того, как человек объявил о своей гомосексуальности. Я зачем-то начала взбивать диванные подушки. Клянусь, в жизни подушек не взбивала. Это что, такая реакция?

— Конечно, я могу пообедать с Биллом, если там еще кто-нибудь будет, — немного помолчав, сказала Хилари. — Ну, понимаешь. Только не надо мне ничего организовывать.

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая