Главред: Назад в СССР. Книга 2 - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/16
- Следующая
Если бы во всех этих случаях власти признали ошибки, а сами события не прятали под гриф «Секретно», все могло пойти совсем по-другому. И дело тут не в подпольных организациях и агентах влияния, о которых говорит Громыхина. Больше всего вреда стране принесли те, кто боялся рассказать о том же Чернобыле, кто скрывал правду о расстреле рабочих в Новочеркасске и глушил «вражеские голоса» вместо того, чтобы вступать с ними в дискуссию и побеждать аргументами. Причем в реалиях Союза, когда не было единой платформы вроде Твиттера или Ютьюба, созданных на Западе и готовых в любой момент поменять правила под себя, это действительно мог получиться разговор на равных. Когда каждая из сторон вынуждена следовать правилам и играть не на эмоциях и скандалах, а на фактах. Невероятная ситуация для моего будущего и вполне возможная в рамках идеальной советской идеи… Но такого слона нужно начинать есть по кускам. Иначе подавишься.
– Понимаю, – я кивнул в ответ Кларе Викентьевне. – И еще я так же хорошо понимаю, что если не будем говорить правду мы, то люди узнают ее от «вражеских голосов». Как думаете, это нужно стране и партии?
– Не пытайтесь вывести меня на полемику, Кашеваров, – Громыхина с улыбкой покачала головой. – У нас с вами одна цель – просвещать советских читателей, только передо мной, как парторгом издания, вдобавок стоит задача не навредить. Останавливать вас и, если нужно, даже резко осаживать.
– Поэтому вы сказали, будто я завербован? – я припомнил парторгше неприятные слова.
– Извините, – как мне показалось, искренне сказала Громыхина. – Издержки профессии.
– Я рад, что у нас теперь стало больше взаимопонимания, Клара Викентьевна, – я сделал последний глоток и отставил в сторону чашку. – А теперь скажите мне, только честно. Краюхин статью запретил?
– Скажем так, он ее крайне не рекомендовал, – мягко ответила парторгша. – Помните, я вам говорила, что в статье были его правки, а не мои?
– Помню, – кивнул я. – Решил убедиться. Думал, тоже проверка… То есть, если что, вы вместе со мной на эшафот?
– Как весело, отчаянно шел к виселице он, – грустно улыбнулась Клара Викентьевна, – в последний час в последний пляс пустился крошка Джон[10]. Ничего, Евгений Семенович, мы еще повоюем. Я в вас верю.
– Спасибо, – я не знал, что еще можно было сказать. Порой обычной благодарности бывает вполне достаточно. – А теперь предлагаю разъехаться по домам. Газета в типографии, все разошлись, а утреннюю планерку никто не отменял.
Парторгша не стала спорить, все уже и так было выяснено. Громыхина извинилась, причем дважды, еще и выразила решимость разделить ответственность вместе со мной. И это было сильно. Я все же недооценивал эту женщину. А вот Анатолий Петрович… За неполные две недели в этом времени я искренне зауважал Краюхина, и тут вдруг такое странное изменение отношения с его стороны. Неужели он и вправду решил перестраховаться, фактически подставив меня и Громыхину? Ведь коснись чего, и отвечать нам действительно придется вдвоем с ней.
Обо всем этом я думал уже в машине – вопреки обыкновению я сегодня воспользовался служебным транспортом. Клара Викентьевна, понимая, что я больше не расположен к беседе, всю дорогу молчала. Мы только вежливо распрощались с ней возле нашего общего дома и разошлись по подъездам. Очень хотелось упасть в кровать без душа, но я пересилил себя.
А потом уснул прямо перед телевизором, едва началась программа «Время».
Утром события понеслись как бешеная кобыла, убегающая от живодера. Началось все с того, что горожане, как и в прошлую среду, толпились у стенда на автобусной остановке и обсуждали свежий номер газеты. Естественно, я не мог пройти мимо.
– Я же говорил, что от Чернобыля мы еще наплачемся! – тряс головой высокий очкарик с немытыми волосами и в длиннополом сером плаще.
Он явно пытался привлечь внимание к своей персоне, но его особо не слушали. Народ обсуждал факты, приведенные в статье, рассказы знакомых и совершенно дикие слухи, непонятно откуда взявшиеся. Я жадно ловил каждое слово, каждую фразу, пытаясь понять, насколько мне удалось достучаться до людей.
– Пашка Садыков? Он же с моим Витькой в одном классе учился!
– Лучевая болезнь, говорят, заживо изнутри сжигает…
– У зятя знакомый есть, а у того друг, так вот он рассказывал, что в Припяти анаконды завелись…
– Теленка с двумя головами видели…
– Думаете, зачем военные сборы объявили? По атому стрелять? Да там нечисть из-под реактора прет!
– Да ну вас с вашими байками! Вы почитайте лучше, что Кашеваров пишет!
– А военные там зачем? А? зачем?
– Вы ИМР на фотографии видите? Вот, смотрите! Это инженерная машина разграждения, их на случай атомной войны делали. Вот и пригодились…
– У военных техника, ресурсы. Это ж если всю армию туда отрядить, они быстро порядок наведут. Но границы ведь тоже охранять нужно.
– Всем миром навалиться хотят…
– По-другому никак, вот Кашеваров и пишет. Стране брошен вызов, люди плечом к плечу… И забывать их нельзя, вот в чем смысл!
– Да-да, он об этом и пишет! У нас тут все отлично, а они оттуда живыми мертвецами возвращаются!
– В Америке, я слыхал, за два дня такое излечивают…
– И наши научатся!
– Мой сосед – тоже чернобылец. Плох совсем.
– А у меня сын там был. И ничего…
– Товарищи, ну вы что такое несете? Люди нас с вами защищали своими телами, как в войну! А вы бред какой-то рассказываете! Телята с двумя головами, анаконды… Тьфу!
– Ну, про мутации и в научных книгах пишут…
– Да о чем вы! Тут про наших парней, им помогать надо!
– Верно говоришь, сынок! Мой племянник там был, сказывал, что страшное дело творится!.. Все, как в статье! За душу тронул!
– И не говорите!
Я слушал, затаив дыхание. Если отбросить откровенный трэш, как это будут называть в будущем, люди обсуждали подвиг ликвидаторов и сочувствовали их судьбе. То, что нужно! То, чего я хотел добиться! И пусть я пропустил уже несколько автобусов, плевать, когда тут самый настоящий живой отклик! Кстати, я был не единственным, кто опаздывал – люди периодически спохватывались, глядя на часы, и буквально впрыгивали в салон. Причем толпа у газетного стенда не уменьшалась, а только росла. Присмотревшись, я понял, как это происходит – из соседних домов выходили те, кому не требовалось бежать на работу. Пенсионеры, люди на больничном бюллетене, мамы в декрете. Кто-то видел столпотворение из окна, другие интересовались у бегущих соседей, что происходит, и тоже, одевшись, шли к остановке.
– Здорово, Семеныч! – меня окликнули, и я, обернувшись, узнал Петьку Густова, соседа-афганца.
Он был в легкой саржевой куртке, из-под расстегнутой молнии красовался десантный тельник. На голове ветерана красовался лихо заломленный голубой берет.
– Привет, – мы обменялись рукопожатиями.
– О чем в этот раз написали? – улыбнулся Густов и, аккуратно растолкав нескольких зевак, пробился поближе к стенду.
– Про Чернобыль, – ответил я, и Петька нахмурился, но ответить мне не успел.
– Говорят, водка от радиации хорошо помогает, – послышался чей-то явно нетрезвый голос.
Я повернулся на звук. Точно – мужик в засаленной телогрейке с лицом ценителя этиловых паров. На него возмущенно зашикали, кто-то пристыдил, посоветовав пойти проспаться, и пропойца, смутившись общественного мнения, решил было прислушаться к гласу народа. Но тут на сцене вновь появился очкарик в сером плаще. Он подошел к пьянчужке и, похлопав его по плечу, заговорил неожиданно громким голосом:
– А ведь он прав, граждане! – люди принялись оборачиваться, а я, посмотрев с тоской на очередной «ЛиАЗик», решил понаблюдать за происходящим. – Думаете, почему в стране объявили сухой закон? Потому что знали об аварии! Заранее знали и ни о чем нас не предупредили!
– Правильно! – осмелел алкоголик и тут же покраснел, но точно уже не от выпитого, а от испуга.
- Предыдущая
- 5/16
- Следующая