Это лишь игра - 2 (СИ) - Шолохова Елена - Страница 36

За другими столами пока пусто.

— Нет, только меня, — говорит Юлька.

— Я — свидетель, — добавляю я, стараясь держаться спокойно. Юльку же, бедную, почти трясет.

— Ну тогда подождите в коридоре, свидетель, — указывает он на дверь. — Ну а вы проходите, раз уж пришли… Садитесь…

Я жду Юльку под дверью, подпирая стену. Жду десять минут, двадцать, час. Пробую прислушаться, но оттуда доносится лишь невнятный бубнеж.

Мимо проходят люди, на меня никто не обращает внимания. Хорошо, что у меня сегодня нет уроков. Впрочем, появиться в школе я все равно должна была бы, но явно не успею. Пишу Олесе Владимировне сообщение с извинениями, отправляю, и тут выходит Юлька. Измученная, глаза красные, влажные, будто плакала.

Сразу за ней выходит и следователь. Он тоже выглядит нервным. Во всяком случае не таким лениво-расслабленным как час назад.

— Подожди немного, постой тут… позвонить надо… позову, — говорит он мне и закрывает дверь, щелкнув замком.

— Ну что? Как? Приняли заявление? Что он сказал? — спрашиваю я Юльку в то время, как она в изнеможении приваливается спиной к стене и смыкает веки.

— По-моему, он обоссался, — произносит она.

— В смысле?

Юлька открывает глаза, скашивает на меня взгляд.

— В переносном, конечно. Очканул он, когда я сказала, кто это был. Он и сначала-то не шибко рвался разбираться… Такие вопросы мне задавал и таким, блин, тоном, будто я сама во всем виновата. Ну, знаешь, типа, знала ли я его, сама ли его позвала, пила ли я с ними… Говорю: да, знала, да, позвала, да, пила. У меня так-то день рождения. И он так мерзко ухмыляется и говорит: ну-ну, всё ясно. Хрена ли ему ясно? А потом такие стал подробности выспрашивать… больной… Ну, правда, список свидетелей записал, ну кроме тебя, в смысле… И сказал, что надо на освидетельствование ехать. Это на Сухэ-Батора аж. Вот, — Юлька протягивает мне какую-то бумажку. Это направление на судмедэкспертизу. — Поедешь со мной?

— Конечно. А что потом?

— А потом он такой со смешком: Леонтьев, значит? Прям как наш губернатор. И я ему: это его сын. Он, знаешь, сразу улыбаться перестал. Захлопал глазами и переспрашивает: что? Я: это сын губернатора, а второй — Никита Кокорин — сын прокурора области. У него там чуть тик не начался. Проморгался и такой: это шутка? Я: нет. Он тогда чуть ли не заявил, что я гоню. Такие люди и в общаге? А, может, это я все придумала, чтобы оклеветать их? Я ему: у нас в общаге есть камеры. На входе точно есть и на первом этаже. Смотрите, типа. И он сразу давай как-то юлить. Не понравилось мне, короче. Но на экспертизу все равно сейчас поеду. И ты, Лен, пожалуйста, не поддавайся на его провокации. Он сто пудов будет давить…

Я не успеваю ответить, как дверь открывается и следователь кивком приглашает меня войти.

Он уже не так сильно нервничает, скорее, напряжен и мрачен.

— Ваше имя полностью… — просит он. — И рассказывайте, что видели, что слышали. Об ответственности за дачу ложных показаний известно?

Кивнув, я называюсь, он записывает.

— Честно говоря, — начинаю я, — я еще на лестнице, в общежитии, как только пришла, подумала, что они хотят Юльку обидеть…

— Что вы подумали, — прискакивает он снова на «вы», — меня не интересует, только факты. Никаких личных домыслов и предположений.

— Хорошо, как скажете, — пожимаю я плечами. На удивление, я больше не боюсь и не нервничаю, даже не смотря на его агрессию. — Еще на лестнице до меня пытался домогаться Кокорин…

Я сухо пересказываю ему все, что было на дне рождения до того момента, как я уехала, и затем перехожу к Юлькиному звонку. Только вот когда я повторяю то, что слышала, ее крики, их глумление и угрозы, звуки борьбы, все же теряю самообладание. Меня начинает потряхивать, словно я сама заново переживаю тот кошмар.

Юрий Иванович, так представился следователь, не насмехается надо мной. Наоборот, разговаривает почти душевно. И даже воды предлагает, заметив мои слезы. Но его вопросы настораживают.

— Вот видно по тебе, ты — хорошая девчонка, скромная, не гулящая там какая-нибудь. А ты уверена, что твоя подруга всё это не разыграла? Еще и тебя втянула… Подумай, зачем это тебе? Хорошо. Как долго твоя подруга встречалась со Славой Леонтьевым? Она знала, кто он? Знала, кто его отец? Что она от него хотела? Какие были у нее планы? До Славы она с кем-нибудь встречалась? Часто ли она выпивает?

В конце концов из отделения мы обе выползаем, выжатые морально и физические, и сразу едем на судмедэкспертизу. Там, слава богу, Юльку никто не мучает всякими подозрениями-оскорблениями, сначала отводят к гинекологу, потом снимают побои. Но торчим мы там тоже очень долго.

— Хочу есть, спать и домой, — говорит Юлька, когда мы выходим на улицу.

— Это хорошо, — отвечаю я.

— Что тут хорошего? У меня живот воет…

Я уж молчу о том, что вчера она говорила, что хочет только умереть. Все-таки Юлька сильный человек. Я бы так, наверное, не смогла.

Мы подходим к остановке троллейбуса. Мне и пешком тут до дома недалеко, но я хочу ее усадить. Мне так спокойнее будет.

— Слушай, Лен, — говорит Юлька, когда из-за поворота показывается ее троллейбус. — Я не знаю, как лучше сделать… ну, с вещами Антона. Я их сегодня в общаге постираю, а потом, наверное, тебе передам. Ты отвезешь, да? Или мне самой? Блин, они классные. И Антон твой, и его мать. Я была неправа. Мне стыдно… Они, правда, супер. А ты… ты вообще вне конкуренции.

Она заскакивает в троллейбус, машет мне, выводит пальцем на стекле сердечко. А я плетусь к себе. И ловлю себя на том, что тоже хочу есть, спать и домой…

Бабушке я ничего не рассказываю. Зачем ей такое знать? Вот сочиняю, что всё как обычно, рутина, устала, привет от Антона и его мамы… Ложусь спать раньше времени, но среди ночи меня будит телефон.

Продираю глаза. Смотрю — Юлька. Разговариваю с ней шепотом, чтобы бабушка не услышала.

— Что случилось?

— Леонтьев случился… Он узнал, что мы на него написали заяву.

— Был у тебя? — пугаюсь я за нее.

— Нет, позвонил. Только что. Но сказал, что мне теперь конец… Он так орал… так угрожал… Я не знаю просто…

— Юль, успокойся. Он просто тебя запугивает. На словах. Этого и следовало ожидать. Но к тебе он не сунется. Он же сам себе не враг, чтобы так палиться.

— Да, наверное, ты права… — соглашается Юлька. — Кстати, тут уже приходили… ну, из полиции… осматривали всё, с нашими говорили… с комендой…

— Ну вот видишь, дело пошло.

— Да, — вздыхает Юлька. — Прости, что разбудила…

Мы с ней прощаемся, договариваясь созвониться завтра.

Наутро я вскакиваю со звонком будильника и не сразу соображаю, что происходит. С тревогой проверяю: не было ли от Юльки экстренных сообщений. Выдыхаю — ничего такого. Затем начинаю собираться в школу. Мысли, конечно, очень далеки сейчас и от школы, и от уроков, и от практики, но сегодня совсем уж никак нельзя пропустить или опоздать. Я Олесе Владимировне обещала, что обязательно буду вовремя.

В половине восьмого выбегаю из дома и останавливаюсь как вкопанная. Во дворе дома стоит знакомая черная машина. Машина Германа…

Зачем он приехал сюда? Да еще в такую рань…

Впрочем, меня это не касается, напоминаю себе.

Надо бы, конечно, пройти мимо как ни в чем не бывало. Сделать непроницаемое лицо и идти своей дорогой, а не стоять посреди двора в оцепенении.

Но поздно. Герман уже открывает дверцу и сам выходит из машины. Заложив руки в карманы брюк, неспешно, даже лениво двигается ко мне. Чуть склонив голову набок, рассматривает меня с полуулыбкой. Ну а я, как всегда, почти паникую, глядя на него. И с каждым его шагом нервничаю все сильнее. Сердце скачет вниз-вверх как подорванное и при этом то сжимается до боли, то, наоборот, кажется, что его распирает. Да так что в груди тесно.

Тем временем Герман останавливается напротив меня.