Это лишь игра - 2 (СИ) - Шолохова Елена - Страница 33

На несколько секунд замираю — набираюсь решимости, чтобы позвонить Герману. Так некстати вдруг всплывает мысль: последний раз я это делала, когда он меня бросил, с тех пор — ни разу. Даже поклялась себе, что никогда ему больше не позвоню. Вычищу все его сообщения, удалю номер из контактов, забуду. Но не удалила, не вычистила, не забыла.

На самом деле, мне проще было бы позвонить кому угодно, но не ему. И в то же время лишь в него я почему-то сейчас верю. Как в чудо. Мне кажется… да нет, я почти уверена, что если кто-то и может сейчас помочь, то только он.

Пальцы дрожат, не слушаются, нажимают не те цифры. Я психую, чуть не роняю телефон, пока набираю его номер, злюсь на себя за эту неуклюжесть, ведь на счету каждая секунда… Каждая секунда неминуемо приближает беду.

Наконец, всплывает его имя, я нажимаю вызов и перестаю дышать, прижав телефон к уху. Чувствую себя натянутой до предела струной.

И истерично шепчу про себя: «Юля, Юлечка, держись, пожалуйста…отбивайся… кричи…». Мне кажется, что это меня поймали в ловушку, надо мной собираются надругаться… приближаются ко мне шаг за шагом, тянут мерзкие жадные руки, ощупывают плотоядными взглядами…

Идут длинные гудки, но их перекрывает мой собственный пульс, строчащий пулемётной очередью. И гудки эти кажутся просто бесконечными. Я почти в отчаянии: почему он не отвечает? Что теперь делать? К кому еще обратиться?

Но вот гудок сменяется другим звуком: то ли вздох это, то ли просто какой-то шум. Слава богу, Герман ответил!

— Привет, это я! — торопливо и, словно задыхаясь после долгой пробежки, выпаливаю я. А в ответ слышу:

— Кто — я?

Ошарашенно молчу, ничего не понимая. И ощущение у меня такое, будто я с разгона вдруг налетела на невидимое препятствие.

— Кто звонит? Что вам надо? — требовательно спрашивает чужой голос. Женский голос.

Сглотнув, глухо отвечаю:

— Я… извините. — И сбрасываю вызов. До меня наконец доходит, кто это. Конечно же, Вика, его невеста.

И вроде бы что тут такого — может, Герман был рядом и просто куда-то отошел, оставив телефон. Но меня почему-то это буквально оглушает. Наверное, потому что сейчас я никак не ожидала услышать ее.

Что бы он мне ни говорил, но они вместе! Она — его девушка, невеста, возможно, в скором времени и жена, а я… я ему, если отбросить лирику, никто.

К лицу обжигающей волной приливает кровь. Господи, как стыдно, будто я навязываюсь к чужому парню. Как глупо и беспардонно. И как больно…

Да к черту! И Германа, и его Вику… Почему я вообще о нем думаю, когда тут такое?!

Я снова набираю общежитие, но или вахтерша сняла трубку, или болтает с кем-то так долго, потому что опять проклятые короткие гудки. Безумие какое-то! Опять звоню в полицию. Узнать бы, выехал ли наряд, успели ли, спасли или… Но дежурный лишь раздраженно повторяет: «Вызов принят. Ожидайте».

Я уже взвыть от безысходности готова. Лучше бы я не уезжала сегодня!

— Леночка, с тобой все в порядке? — стучит в дверь ванной Вера Алексеевна.

Я вздрагиваю от неожиданности, но затем поспешно отвечаю:

— Да, да, все нормально.

Хотя и сама слышу, что голос мой, сиплый, дрожащий, срывающийся, сдает меня с потрохами.

— С бабушкой что-то?

— Да нет, все с ней хорошо.

— Леночка, если что-то случилось, ты скажи… — не унимается мама Антона и явно не собирается оставлять меня в покое.

Я выхожу из ванной и снова повторяю.

— Все со мной в порядке.

Однако Антону я все выкладываю без утайки и уже не могу сдержать слез.

— Понимаешь, они там ее прямо сейчас… — всхлипываю я. — Вдвоем… одну… И самое поганое то, что я ничего не могу сделать. Эта беспомощность убивает…

Антон смотрит на меня ошарашено и неуверенно бормочет:

— Но ты же вызвала полицию. Может, они уже там. Может, все обойдется.

— Не знаю… У меня вот тут… — Я прикладываю ладонь к груди. — Будто огромный тяжеленный камень… дышать не могу… больно… И предчувствие дурное…

— Ты сделала все, что могла, Лен. Все, что от тебя зависело. Твоя совесть чиста. И вообще, зачем твоя Юлька их позвала?

Я пожимаю плечами. Не рассказывать же ему сейчас, как она с этим Славой встречалась, как строила планы, ну и всё остальное.

— Антон, — в изнеможении спрашиваю я. — Что мне делать? Я не могу так просто сидеть. Я с ума схожу…

— А что тут сделаешь? Полиция приедет, если еще не приехала, разберется. Это их дело.

— Но я не могу просто ждать.

— Надо, Лен. Ты постарайся успокоиться. Может, они вообще ее лишь попугать решили? Ну что они, дебилы совсем — в общаге насиловать? Там же народ, свидетелей столько…

— Они в комнате закрылись, музыку громко включили.

Антон с минуту молчит, а потом выдает:

— Ты не обижайся, но твоя Юлька сама виновата. Нет, они, конечно, те еще обмудки, если всё так, как ты говоришь. У нас бы их за такое размотали. Но и она тоже хороша. Что, я не помню, как она хвостом вертела перед пацанами, когда приезжала с тобой? Вот и довертелась!

— Да какая разница?! — восклицаю я в негодовании. — Ни одна девушка не заслуживает такого! Как ты вообще так можешь говорить? И Юлька ничего ужасного не делала, чтобы с ней вот так… Ей просто хотелось быть любимой, это плохо? А ты… ты как будто оправдываешь насилие!

— Да ничего я не оправдываю, — отнекивается Антон. А мне аж тошно.

И тут вдруг сотовый оживает. Я аж подскакиваю на месте. Хватаю телефон. Номер неизвестный, но я почти уверена, что это связано с Юлькой.

— Да?! — выкрикиваю я.

И слышу сдавленный Юлькин всхлип.

— Лена… Лена…

— Юлька! Юлечка! Ты как? Что с тобой? Что случилось?

— Я потом всё расскажу… Не по телефону…

— А ты… ты где сейчас? — снова начинаю задыхаться я от волнения.

— Я на улице… на остановке…

Я не узнаю Юлькин голос, всегда такой бодрый, звонкий, звенящий. Сколько ее знаю — она никогда не унывала, даже в те моменты, когда наши девчонки устраивали ей травлю. Ее ранили словами, оскорбляли, старались унизить — а она только смеялась в ответ. Но сейчас ее голос как будто выцвел, стал безжизненным и тусклым.

— Юлечка, ты как? — пугаюсь я такой разительной перемены. Боже, что эти мрази с ней сотворили?

— Плохо, — произносит она тихо, почти неразличимо. И в этом единственном слове столько боли слышится, что сердце сжимается. — Лен, я не могу долго говорить. Я просто попросила позвонить. И… мне некуда пойти. Я не могу вернуться в общагу. Там… там… нет, я потом расскажу. Я не знаю, куда мне сейчас пойти, что мне делать…

— Юль, иди в полицию!

— Нет! — неожиданно резко отвечает она.

— Да почему?! Ты должна на них заявить!

— Нет. Ты не знаешь всего… мне нельзя… Ладно, Лен…

— Погоди! — Я выключаю микрофон, поворачиваюсь к Антону и возбужденно говорю ему: — Антоша, пожалуйста, можно Юля сюда приедет? Можно переночует здесь?

— Конечно, пусть приезжает, — не колеблясь, без лишних вопросов, соглашается он. — Как она там?

— Юль, приезжай сюда, к Антону, в Листвянку. Я тебе сейчас такси вызову, скажи точный адрес, куда подъехать?

— Но у меня нет денег, вообще с собой ничего нет…

— Я сама заплачу на месте. Говори, где ты, и стой там, не уходи, жди такси. Хорошо?

Юлька вместо ответа всхлипывает и лишь потом сдавленно произносит:

— Спасибо, Лен…

Вера Алексеевна тоже не высказывает ни малейшего возражения по поводу Юльки. С готовностью соглашается принять ее у себя, совершенно чужую девушку, и не задает при этом ни единого вопроса. Надо так надо. Пожалуйста.

А я ведь даже ей ничего не объяснила. Сказала лишь, что у подруги большие неприятности и негде переночевать. И она сразу же воскликнула:

— Конечно, Леночка! Какой разговор? Сейчас раскладушку вам принесу и чистое белье. Если что, в холодильнике курица с картошкой. Покормишь подругу.