Восхождение Примарха 6 (СИ) - Дубов Дмитрий - Страница 23

— Очень куся! — ответил на это Штопор. — Он… он разноцветный!

Разноцветный для него, рассветный для меня. Какой бы она не была, но это именно магия воздуха, перемешанная с другими стихиями, как они и встречаются в природе, а не по отдельности, как придумали люди. Получается, я по-прежнему маг?

Я вытянул ладонь вперёд, и вскоре на ней затанцевал крохотный, слабый, но всё же заметный смерчик. Луч, вырвавшийся в этот момент из-за горы, пронзил его, подсветив изнутри розовым.

Я зажмурился, принимая в себя и этот луч, и это утро, и этот мир, каждый миг изменяющийся, но в то же время остающийся прежним.

Я ощутил, как тепло светила согрело мне веки, и сквозь них это самое тепло потекло внутрь, как и ветер до этого. Оно согревало самые отдалённые уголки моего тела, привнося в них гармонию жизни и блаженство уюта.

— Красиво, — раздался голос из-за моей спины.

Я открыл глаза и увидел, что луч уже сместился, его свет преломился внутри смерчика, до сих пор танцевавшего на моей ладони, и потому казалось, что прямо из воронки светят оранжево-розовые лучики.

Это и правда было красиво.

Я обернулся.

За моей спиной стоял старичок и улыбался мне с полным радушием. Эмпатия сразу подсказала мне, что он искренне рад моему присутствию на этой вершине.

— Такое прекрасное утро, — согласился я, отдавая смерчик Штопору. — Что оно само творит самые настоящие чудеса.

— Ты даже не представляешь себе, какие это чудеса, — по-доброму рассмеялся старичок.

— Буду рад узнать, — сказал я, вставая и отряхиваясь.

— За десять веков, прошедших тут на моей памяти, ты — первый, кто после всех испытаний и успешного восхождения на лестницу не бросился сразу ломиться в ворота, а сел любоваться рассветом. И судьба тебя щедро отблагодарила за это.

— Раз это такое чудо, — ответил я, поворачиваясь обратно к снежным шапкам гор, по которым весело взбегали солнечные лучи, расцвечивая окружающий мир и даря ему краски. — Давайте полюбуемся ещё немного.

— С удовольствием, — улыбнулся мне старичок и встал рядом со мной по другую сторону от Архоса.

Зимний сад уже начали ремонтировать, но обещали сдать не раньше весны. Это ужасно огорчало императора, так как лишь там у него получалось нормально поговорить с супругой в момент ссор или недопонимания.

А сейчас был именно такой момент.

И, что хуже всего, Ярослав Иванович понимал, что сам во всём виноват. Нарубил дров сгоряча.

А тут ещё собственная безопасность доложила об очень неприятном инциденте. И ладно, если бы они лишь в монархическом браке были, но они же любят друг друга! По крайней мере, раньше любили.

Супругу пришлось вызывать в кабинет, а перед этим с помощью подручных проверять его на предмет прослушивающих устройств. К облегчению монарха ничего подобного не нашли. Но если предстоящий разговор вдруг увидит свет… его же засмеют в собственной империи. И уважать не будут.

Елизавета Фёдоровна, прибыв в кабинет, молча встала перед столом и вопросительно заломила бровь. Судя по всему, разговаривать с супругом она пока была не намерена.

Император решил действовать жёстко и напористо, оправдывая себя тем, что у него есть неопровержимые доказательства.

— Что ж это вы, душа моя, — начал он холодным обличающим тоном, — себе позволяете?

Императрица не ответила, а лишь склонила голову на бок.

— Лиза! — Ярослав Иванович в таких ситуациях всегда начинал беситься, потому что, даже зная, что правда за ним, чувствовал себя сейчас в роли негодяя. — Я прошу вас объясниться!

Всегда, когда он был недоволен, а тем более взбешён поведением близких, император переходил с ними на «вы».

— На предмет? — поинтересовалась супруга, словно ни в чём не бывало.

«Да что мне, видеозапись ей что ли показывать? — подумал император, глядя на жену. — Это же совсем унизительно».

— На предмет вашей измены, Лизонька, — не выдержал монарх, а на начавшееся меняться лицо супруги быстро добавил. — Нет, мало того, что вы меня от постели в связи с последними событиями отлучили. Это я ещё могу понять и простить. Но таскать во дворец любовника⁈ Это уж выше всяких разумных пределов!

— Ты чего, старый, вконец рехнулся? — в моменты, когда выходила из себя, императрица была похожа на подвыпивших хулиганов из трущоб. — Совсем охренел на старости лет? Ты что такое городишь?

Глаза императора широко раскрылись от удивления и обиды, а он сам вскочил со своего места.

— Но камеры же… — сказал он совсем не так уверенно, как собирался. — Камеры всё видят! Их не обманешь!

— Слушай, тебе, кажется, пора в отставку, — на полном серьёзе заявила Елизавета Фёдоровна. — Раз уж тебе кругом предательства да измены мерещатся. Это, знаешь ли, признак нечистой совести.

— Но ведь есть доказательства… — совсем уж тихо промямлил император.

— Да водила, водила я человека во дворец, — развела руками императрица. — Только мне с твоими чудесами совсем не до любовников. Зятя я нашего несостоявшегося водила к дочери.

— Ять… — высказался монарх старославянской лексикой. — Я же запретил! А, впрочем… — он махнул рукой и без сил повалился обратно на кресло.

— Вот-вот, — кивнул Елизавета Фёдоровна, словно её супруг только что признался в преступлении. — Ты же запретил Державина во дворец пускать, так? И дочь засадил в темницу, так? Вот! А у них любовь! Ты тут, дорогой мой, нихренашеньки не поделаешь!

— Да отменю я запрет, — тихо-тихо проговорил Ярослав Иванович, понимая, что последние дни делал совершенно не то, что нужно. — И дочку освобожу. Пусть видятся.

— Да он бы и не полез, — хмурым, но уже с намёком на примирение голосом, проговорила императрица. — Просто на лечение уезжал, пришёл проститься. А ему отворот поворот кто-то прописал за всё хорошее. Вот воистину говорят, не делай добра, не получишь зла.

— Ну, хватит! — вспылил Ярослав Иванович и ударил ладонью по столу. Жест этот должен был получиться грозным, но вышло жалко. — Я всё осознал. Хватит!

— Не прошло и полгода, — фыркнула Елизавета Фёдоровна. — Надо будет извиниться, когда приедет. Ты это понимаешь?

— Да одними извинениями, судя по всему, не обойдёшься, — сказал на это император.

— Это ещё почему? — императрица сложила руки на груди, а тон её больше подходил императору, чем его собственный.

— Разговаривал я намедни с Валерой Чернышёвым, — начал император и замолчал на некоторое время, подбирая слова. — И он мне сказал, что источник и эфирное сердце, которыми пожертвовал Никита, это далеко не всё, и он вполне себе сильный маг. А, может быть, и очень сильный.

— То, что магия в нём есть, это точно, — кивнула Елизавета Фёдоровна. — Он и камеры как-то разворачивал, да и вообще не похож на тех европейцев, что они привезли с собой. Только вот… странная эта магия, я её не чувствую.

— Понятно, что не чувствуешь, у него же источник-то тю-тю, — император встал, подошёл к супруге и усадил её в кресло. Если бы она не поддалась, это означало бы продолжение конфронтации, но императрица кивнула и разрешила себя усадить. — Мы ж даже эфирную магию не чувствуем. А это вообще какая-то чужеродная.

— Да, дорогой мой супруг, — тяжело вздохнула Елизавета Фёдоровна. — Попал ты, как кур в ощип. Получается, здоровому магу, да ещё и сильному, да ещё и уникальному, от ворот поворот дал. Это ты, конечно, отличился.

— Лизонька, душа моя, — проговорил император елейным тоном, который означал только одно, что выпутываться из создавшейся ситуации придётся в том числе и императрице. — Мы что-нибудь придумаем, правда?

— То есть, как зятя прогонять, то тут ты сам лучше знаешь, сам решаешь. Как абсолютов разгонять, тоже сам. А как разгребать все эти Авгиевы конюшни, так: «Лизонька, мы что-нибудь придумаем»?

— Признаю! — император подошёл к креслу, на котором сидела его супруга, и встал на колено. — Признаю, что был не прав!

— Не-а, — покачала головой императрица.