Останься со мной (СИ) - Ершова Алёна - Страница 23

— Душа моя, нам здесь нечего делать. — Велимир потянул невесту за локоть.

Василиса высвободила руку и подошла ближе. Переступила невидимую черту, отрезая себя от остальной части Нави. Вокруг дуба, под зарослями диких трав, лежал огромный пернатый змей.

— Я должна знать, — она сделала еще один шаг и положила руку на туловище, надеясь ощутить дыхание или биение сердца. Трава мешала, и Василиса принялась рвать ее, освобождая древнего Змея.

— Что ты делаешь, безумная?! Не смей! Не тобой чудище заключено, не тебе его и высвобождать! — Велимир попытался пробиться сквозь невидимую стену, но преграда, легко пропустившая Василису, оказалась для него непреодолимой. А Непослушная девица даже не думала возвращаться. Она добралась до головы чудовища, расчистила ее, зарылась пальцами под блеклые перья.

— Теплый! Дышит! Ты слышишь, он все еще дышит! Иван не убил его, а она...она на мосту ведь просила освободить. Погоди, это не займет много времени.

— Вернись немедленно, неугомонная ты девица! – Велимир ударил кулаками по невидимой стене. Василиса обернулась и махнула рукой. Марево тут же исчезло.

­ — Его что-то держит, помоги мне найти.

— И не подумаю! – Велимир не сдвинулся с места. – Я пошел искать путь домой, чем и тебе советую заняться, если не хочешь остаться здесь навсегда!

Но куда там. Василиса даже не слушала его. Девичьи юркие пальцы уже пять за пядью обследовали тугое змеиное тело.

— Вот он, нашла! – Внизу что-то лязгнуло, заскрипело, и Василиса вытащила меч. — Смотри, это он держал Горыню, а теперь древний Змей свободен!

Но Велимир глядел не на сияющий зеленью меч, а в золотые глаза.

Чудище моргнуло. Еще раз. Рассыпалось тысячей искр, чтобы собраться вокруг своей освободительницы, обвило ее кольцами и взмыло в серое небо Нави.

----

[1] Романс «Мечта» 1794г. автор Г. Державин

Глава 10, в которой жизнь Огана дважды делает неожиданный поворот

Безумное утро перетекло в столь же суетной день. Оган вытряс у домового все, что тот знал о морах и семейном проклятье. И если о древних ведьмах Вагн говорил много и с охотой, то по судьбе братьев ничего нового вызнать не удалось.

— Вам бы, молодой господин, прекратить душу рвать да покориться судьбе. Все равно ничего изменить нельзя.

Покоряться кому бы то ни было Оган не желал. Он мерил комнату широкими шагами и пытался ухватить верткую мысль за хвост.

— И это говоришь мне ты?! — ярился маг, которому кипучая натура не позволяла сидеть сложа руки. — Тот, кто сумел подобрать если не ключ, то хотя бы отмычку к древнему проклятью!

— Не надо переоценивать мой поступок, хозяин, — вздохнул домовой, — я всего лишь хотел жить и не желал отправляться в Навь.

Оган замер, мысленно прокрутил только что сказанное духом и хлопнул себя по лбу.

— Точно! Ведь древний Змей заперт в Нави! Как же я раньше не додумался! Решение всегда на виду было. На самой поверхности!

Вагн угрюмо воззрился на молодого Смогича. Под ложечкой у домового противно засосало. Он очень не любил всякого рода «прозрения», так как на собственной шкуре испытал, что те редко заканчиваются добром.

— Что вы задумали? — только и успел крикнуть он вдогонку убегающему на второй этаж магу.

— Мне срочно нужно в Северный Феод! Я придумал, как спасти братьев. Надо пересечь Калин-мост, найти в Нави Змея и добить его наконец, чтоб он уже начал исполнять обязанности основателя рода.

Глаза домового расширились. Шерсть на мохнатых ушах стала дыбом. Если бы он к моменту разговора был жив в человеческом понимании, то, скорее всего, умер от потрясения.

— Вы с ума сошли?! Пропадете ни за понюшку табака! Стойте!

Но Оган его уже не слушал. Он схватил деньги, волшебное блюдечко с золотым яблочком, перстень с накопленным эфиром. Переход через Избушку на курьих ножках требовал не только высокую пошлину, но и начисто опустошал резерв. Достал из сейфа чарострел и проверил кристаллы. Все три светились желтым. Значит у него будет три попытки. Три выстрела. Змей не маленький, попадет.

Домовой тщетно пытался остановить хозяина, даже воду спустил с котла паромобиля, но тщетно. Маг выругался, поймал повозку и отбыл в сторону ближайшей Избушки. Правда Оган в спешке забыл запретить духу вмешиваться в его дела.

Вагн молча потоптался на крыльце, потом взял прутик из веника, очертил им вокруг себя и исчез, чтобы возникнуть на пороге дома старшего из Смогичей. Нарушать границу не стал, Белян и так почувствовал гостя. Кликнул хозяина.

Гор Смогич, осунувшийся и постаревший на десяток лет, показался в проеме двери. Молча выслушал скупой рассказ домового, круто развернулся и хлопнул дверью так, что отлетела резьба с притолоки. В слепой ярости он ворвался в свой кабинет, ударил золотым яблочком о блюдечко. Попытался раскрутить его раз, другой. Тщетно. Руки дрожали. Наконец яблочко понеслось по краю, затрещало, заскрежетало на все лады.

— Покажи мне Огана Смогича, Борейского княжича!

Серебряное донце блюдечка пошло волной, являя отцу своенравного сына. На заднем фоне виднелись очертания Избушки на курьих ножках.

— Немедленно вернись домой! — прорычал взбешенный родитель.

— Нет, — Оган уверенно шагал в сторону портальной избы.

Не будь Гор Смогич доведен до грани истериками жены, ожиданием смерти сыновей и выходками наследника, то попытался бы вразумить, договориться или найти административный рычаг. В конце концов, князь Бореи обладал огромной властью на своих землях. Но многодневное напряжение сточило ясность суждений под самый корень, и отец не нашел иного выхода, как в сердцах выпалить: «Только вступи на Калин-мост, и ты мне не сын больше! Отлучу от рода».

В ответ прилетело короткое «Понял», и донце блюдечка вновь заблестело серебром.

Оган прервал связь и даже шагу не сбавил. Решимость подогревала кровь. Он подошел к Избушке, приказал ей повернуться входом и торопливо, пока червь сомнений не нашел слабое место, нырнул в ее нутро. Оплатил курносой магичке стоимость перехода, назвал конечную точку, проигнорировав ее удивленный взгляд, прошел к дальней двери. Открыл ее... и провалился в белоснежный сугроб.

Северный Феод искрился зимой. Вокруг избушки белел снег. Стража отсутствовала. Оган приложил ладонь козырьком ко лбу, прищурился и огляделся. Вдалеке курила печными трубами деревенька. Выше, словно вросший в скалу, чернел Кощеев замок Карачун. Слева верткой змеей текла Смородина, упиралась Калин-мостом в пустырь, аккурат между крайним подворьем и замковой оградой. Не пройдешь незамеченным. С другой стороны, нет такого закона, чтоб запрещал живым в Навь посещать. Вон витязи Заставы каждый день туда-сюда в дозор должны ходить, и ничего.

Оган спрыгнул с крыльца. Набрал полные сапоги снега и, ругаясь, стал торить дорогу к деревне. Взмок, устал, пока добрался до околицы, перемахнул через нее и замер. В мусорной куче, топорща голые ребра копошилось худое, облезлое умертвие. Оган невольно отступил. Снег под ногами предательски хрустнул. Нежить оторвалась от своей трапезы и с хрустом развернула голову на сто восемьдесят градусов. Следом повернулось тело. Теоретически княжич знал, что все неразумные мертвяки делятся на классы в зависимости от опасности, а вот на практике, зачем оно магу-артефактору? Оказалось надо. С другой стороны травоядных среди умертвий не водилось.

Оган аккуратно двинулся вбок, желая аккуратно обогнуть опасность и выйти на улицу. А там глядишь, и витязи с заставы подоспеют. Нежить протяжно зарычала и выпрямилась. Облизнулась, словно примеряясь, съедобен ли пришелец. Решив, что да, взвыла и потянула к нему руки, которые тут же стали удлиняться.

Смогич вдруг разозлился. Где ж это видано в их веке об мертвяка убиться?! Он нырнул в карман кафтана и вытащил чарострел.

— Пошел вон! — гаркнул маг что есть мочи и выстрелил.

Чарострел громыхнул огнем. Умертвие истошно заверещало и попятилось. Остатки одежды на нем обуглились, а кожа вздулась волдырями. Вытянутые руки волочились следом не спеша уменьшаться. Нежить спряталась за мусорную кучу и только когтистые пальцы продолжали скрести мерзлую землю. Оган, не выпуская чудовище из поля зрения, обогнул задний двор, и наконец выбрался на единственную в этой деревне улицу. Повел плечами, прогоняя дрожь омерзения, сжал в кармане чарострел с двумя зарядами и зашагал прочь, усилием воли принуждая себя не оглядываться.