Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна - Страница 41

Максим повернулся и пошел, спиной чувствуя десятки напряженных взглядов.

* * *

— Время для напутственной речи, товарищ комиссар.

Интонации Жилина изменились, слова «товарищ комиссар» больше не звучали саркастично в его устах. Вчера целый день в штаб приходили местные жители, в основном из числа бедняков-изгнанников, и рассказали все, что знали о партизанах и их убежищах. Сам Максим в стратегические детали не вникал, но видел, что Жилин более чем доволен.

Максим оглядел войско, собравшееся выходить на врага. Солдаты, по-прежнему неопрятные в своей разномастной форме, выглядели если не подтянутыми, то хотя бы бодрыми — отдых на деревенских харчах пошел им на пользу. Слева стояла группа почти в сотню человек — добровольцы из местных. Большинство с охотничьими ружьями, почти четверть — женщины. Жилин по опыту мобилизации в Архангельске особого энтузиазма от деревенских не ждал и был удивлен, сколько их пришло записываться. За свою землю усть-цилемцы собирались стоять намертво.

Так, что же им всем сказать? Слова «за Родину и Революцию» замылились от частого употребления, превратились в бессмысленный трескучий лозунг. Демократические ценности, правительство, заботящееся о народе, избавление от тяжкого большевистского ига? Заезженные клише. Нужно что-то совсем простое, ясное, отзывающееся. Значимое здесь и сейчас.

Максим улыбнулся и заговорил свободно и просто, без всякого пафоса:

— Я долго болтать не буду. Посмотрите, вот здесь, на площади — наши люди, — Максим обвел рукой собравшихся, словно очерчивая заколдованный круг. — А там, в лесах — чужаки. Они пришли, чтобы убивать и грабить, а после навязать свои порядки. Наша задача — защитить своих. Всех, кто живет на этой земле. Потому нужно перебить чужаков безо всякой жалости. И это мы сделаем. Ура!

— Ура-а-а! — подхватили солдаты довольно бодро, по меркам мобилизованных под угрозой тюрьмы — даже и с некоторым энтузиазмом.

Командиры принялись отдавать команды. Максим подошел к Жилину:

— С каким отрядом мне выдвигаться?

— Вам? Выдвигаться? — удивился Жилин. — Максим Сергеевич, я, право же, высоко ценю вашу храбрость. И дело даже не в том, что гражданское лицо в боевых действиях будет скорее помехой… Но ведь ваше поле битвы — здесь, в Усть-Цильме. Вы обещали этим людям урегулировать их отношения.

— Но я думал заняться этим после истребления партизан.

— Полагаю, дело не терпит отлагательств. И чтобы успеть до ледостава, нам надо будет выдвинуться отсюда как можно скорее, сразу по завершении операции. Потому вам лучше бы приступить к работе немедленно. Как знать, — Жилин положил комиссару руку на плечо, — быть может, под пулями оно и легче…

Глава 18

Как бы такой переход на новый уровень

Октябрь 1918 года

Максим откинулся в кресле и помассировал виски. Впервые за последние недели удалось выспаться вволю. На этот раз пароход «Гоголь» не был переполнен, и командный состав разместился в каютах первого класса с комфортом. После пережитого на фронте загаженность некогда роскошных интерьеров более не смущала. Стюард подал на завтрак яичницу с салом и крепкий чай. Жизнь неумолимо налаживалась.

За неделю бумажной работы в Усть-Цильме он много раз успел позавидовать товарищам, которые в это время ловили партизан по болотам. Изучив структуру долговых обязательств, Максим понял, отчего многие в России становятся социалистами. Раз попав в долговое рабство, человек уже практически не имел возможности выйти из него. В отличие от современников Максима, крестьяне влезали в кредиты не затем, чтобы купить новый телефон или прокатиться в Турцию. Они брали в долг посевной материал — «чтобы отсеяться», как они это называли — и в итоге отдавали треть, если не половину всего, что удавалось добыть промыслами в следующем сезоне; что, в свою очередь, обрекало их на новые долги, которые по существу превращались в пожизненное рабство. Максим спорил со старшиной до хрипоты, убеждая отсрочить погашение долгов и снизить процентную ставку; аргумент, что именно погрязающее в долгах, разоряющееся крестьянство становится опорой большевиков, действовал слабо. Но бедняки Усть-Цильмы свое обещание выполнили, сообщив все, что было им известно о партизанах; так что Максим выполнил свое, уговорами и едва ли не угрозами вынудив богачей вернуть им дома и имущество.

Еще Максим отметил, что хотя в богатых семьях были здоровые молодые мужчины, отчего-то их редко призывали на фронт в Первую мировую — здесь ее называли Великой войной. А вот в средних и бедных хозяйствах хватало и инвалидов, и вдов. Да, стоит ли удивляться, что армия, набранная из тех, кто не смог откупиться от призыва, стала надежным оплотом большевиков…

А ведь это всего лишь одно из сотен сел Северной области. Правительственным комиссарам, которые сейчас назначены еще далеко не во все уезды, предстоит огромная работа.

Погода вконец испортилась, зарядил холодный дождь и наледь на лужах по утрам не сразу ломалась под сапогом. Но все равно обратный путь прошел легче, чем дорога к Усть-Цильме. Случаев дезертирства больше не было. Солдаты, по-прежнему расхлябанные, держались бодро и даже уважительно, по крайней мере без откровенного хамства. Видимо, боевой опыт сблизил их и с офицерами, и друг с другом. Еще сильнее поменялось отношение офицеров к комиссару — наконец-то он чувствовал себя своим в их лагере. Как-то Жилин отвел его в сторону и сказал:

— Максим Сергеевич, я обязан принести вам извинения.

— Да помилуйте, за что же?

— За пренебрежительное обращение, на которое я, безусловно, не имел права. Видите ли, в офицерской среде принято до некоторой степени презирать политиков, относиться к ним… как к бесполезным болтунам в лучшем случае. Временное правительство своими действиями, а главное — преступным бездействием изрядно усугубило эту проблему. Сожалею, что подобное отношение было бездумно распространено и на вас. Но я видел вашу работу и ее плоды, потому многое переосмыслил. Без толковых политиков, которые будут устанавливать отношения с населением, все наши военные победы ничего не стоят.

И действительно, офицеры теперь относились к комиссару намного уважительнее, но он все равно подустал от их общества и был рад возможности уединиться наконец в бывшем курительном салоне «Гоголя». Застарелый запах табака не смущал — теперь одинаково прокурены были все каюты.

Максим принялся читать отчет о ведении боевых действий, подготовленный Жилиным — по счастью, писал подполковник четко и разборчиво. Однако хорошее настроение быстро испарилось.

«Потери личного состава: 73 человека убитыми, 40 ранеными, из них 12 тяжело. Среди добровольцев из числа местного населения 20 убито и примерно столько же ранено».

О троице дезертиров Жилин упомянул отдельно, а вот расстрелянных за попытку к бегству включил в число боевых потерь. Среди причин победы Жилин назвал грамотное руководство операцией (свое, но и причастных офицеров перечислил поименно), содействие местных жителей и доблесть рядового состава; в конце с неохотой упомянул, что у противника практически не было боеприпасов.

Еще сильнее расстроил следующий абзац:

«Потери противника: более 300 человек убитыми, пленными — шестеро».

Максим не помнил, каким было обычное соотношение убитых к пленным в войнах XX века, но никак не 50:1.

— Большевики не сдавались. Все пленные были тяжело ранены, потому вскоре после допроса умерли, — сухо пояснил этот момент Жилин, когда Максим спросил, почему пленных так мало.

И их-то подполковник предложил «оставить в Усть-Цильме», что по существу означало дать местному населению карт-бланш на бессудную расправу. Но тут уж Максим пошел на принцип: только соблюдение закона, только суд в Архангельске. Жилин согласился подозрительно легко — действительно, шестеро пленных, среди которых был командир большевиков по фамилии Ларионов, не особо затрудняли передвижение отряда. Максим понял, что по этим соображениям остальных не стали вести в Усть-Цильму; Жилин сказал, что даже этих пришлось чуть ли не силой отбивать у местных, жаждущих немедленного торжества справедливости, как они ее понимали.