Моя Мия. На осколках первой любви (СИ) - Коваль Лина - Страница 50

Глава 40.Мия и возвращение домой.

Мирон возвращается через пять минут, но я сразу чувствую перемену в его настроении.

Моментально.

Он… злой. И по тому, как он резко переворачивает моё тело на спину, ложится сверху и жадно целует, понимаю – Громов сердится не на меня.

Обнимаю широкие плечи и веду ладонями ровно до пояса низко посаженных джинсов. Мурашки по коже. Смесь нежности, желания и дикого-предикого счастья.

– Кто звонил? – спрашиваю, когда в мою щеку утыкается тёплый нос.

Сердце Громова тоже немного успокаивается и уже не бьётся, как сумасшедшее.

Молчание затягивается, я вот-вот готова повторить свой вопрос и быть настойчивой… но Мирон вдруг звонко целует меня в ухо и с усмешкой выдаёт:

– Это была Полиция нравов, Комитет по лишению девственности вне брака.

Обняв мощную шею, закатываюсь от смеха и подвергаюсь обстрелу из коротких поцелуев и укусов.

– Громов… Мир… Мир, блин, – извиваюсь под ним, как уж на сковородке. – И что сказали-то?..

– Сообщили, что в следующий раз меня казнят самым страшным для мужчины способом.

– Если у тебя будет следующий раз, Громов, и ты лишишь кого-то ещё девственности, то я сама тебя казню этим способом, – заявляю мрачно.

– Ладно-ладно.

– Не смешно.

– Согласен, Карамелина, – соглашается Мирон, снижаясь и захватывая в рот твёрдый сосок.

Облизывает его, глядя мне в глаза.

Боже.

Это так порочно, что у меня между ног случается мокрый взрыв.

– Я искуплю свою вину, – шепчет он и спускается, зацеловывая живот в районе пупка. – Раздвинь ножки.

– Может… не надо? – облизываю вмиг пересохшие губы, пытаюсь унять внутреннюю дрожь.

Мирон вместо ответа подхватывает пальцами моё бельё и тянет вниз.

– Хочу тебя попробовать, – признаётся он и, подцепив мои ноги под коленками, сам разводит их в стороны. Сверкает горящими в темноте глазами, склоняясь.

У меня внутри жизнь останавливается.

Чёрт.

Главное, не забывать дышать. От предвкушения и зарождающегося внизу живота удовольствия это получается через раз.

В тот момент, когда горячий язык касается моего клитора и начинает сладко кружить по часовой стрелке, всхлипываю и не сдерживаю стон.

– Приятно? – спрашивает Мир.

– Да-а, – хриплю. – Не останавливайся, пожалуйста.

Громов тихо смеётся и добавляет к языку сначала один палец, а затем второй. Голова кружится от этих его движений, по телу то тут, то там электрические разряды прокатываются, перед глазами яркие вспышки возникают, превращаются в общую агонию. Я горю заживо.

Ощущение такое: всё, что происходит должно вот-вот сложиться в одну общую картину и разукрасить жизнь яркими красками. Разбрызгать радугу там… внизу.

Наше дыхание периодически сбивается. Прикрываю глаза, но вспышки не проходят, только ярче становятся. Не выдержав, выгибаюсь и отчаянно сжимаю простыни. Мирон, словно предугадав это, фиксирует моё тело свободной рукой и продолжает увеличивать напор языка и пальцев.

– Ох-х, – тяну медленно, и в промежность бьёт первая судорога, взрывной волной распространяющаяся до кончиков волос.

За ней ощущаю ещё несколько. Одну за одной. Это… ошеломляет. Сбивает с толку. Словно рождаешься заново.

Боже, как приятно.

Почему я раньше этого не узнала?..

Смотрю, как Мирон быстро поднимается, сдирает с себя джинсы и проводит ладонью по подрагивающему члену.

Как заворожённая слежу за ускоряющимися движениями его руки и охаю, когда он изливается на мой живот тёплой, вязкой жидкостью.

Тут же падает рядом и собственнически привлекает меня к себе, не обращая внимания на то, что мы оба в его семени.

– Теперь ты обязана выйти за меня замуж, – хрипит мне в ухо, разворачивает к себе и целует в губы. Вкус сладкий, необычный.

– Почему? - удивляюсь.

– Лишила меня девственности, – тянет Мирон со смешком.

– О боже, – в этот момент я чувствую второй оргазм.

Вот так... без прикосновений. Чисто на эмоциях.

Он… что делал "это" в первый раз?..

Около пятнадцати минут лежим молча и расслабленные оба вздыхает.

– Мия, – обращается Мирон ко мне серьёзно.

– Что? – настораживаюсь.

Почему-то кажется, что такой настрой связан со звонком, после которого Мирон так изменился.

– Ты можешь не выходить за меня замуж… во всяком случае пока…

– Спасибо, – поднимаю голову, чтобы чмокнуть его в щеку.

Но Мирон на этом не останавливается:

– Ты можешь вести себя своенравно. Я ещё тысячу раз пожалею об этом, но всё-таки признаюсь тебе, что мне это даже нравится…

Счастливо улыбаюсь и снова целую колючую щёку.

Ну какой он милый, этот Громов.

– Но у нас перед глазами есть отличный пример – наши родители.

Улыбка, как по волшебству, сходит с моего лица.

Голос Мирона становится излишне серьёзным и осторожным, словно он выверяет каждое слово.

– Скажи мне, пожалуйста, что главное в отношениях Руслана и Элины?

– Любовь, – отвечаю шёпотом.

– Всё верно, – теперь он меня целует в висок, наклонив подбородок. – Что ещё?

– Уважение?..

– И это так. В жизни у нас обязательно будут такие моменты, в которые я буду… вынужден просить тебя поступить так, как я говорю. Без объяснений и лишних обсуждений. Иначе… нам будет сложно.

– А Лада тебя слушалась? – вдруг выпаливаю и мысленно бью себя по лбу. – Прости, – тут же извиняюсь.

Дура… Надо же самой всё вечно портить и вспоминать рыжую.

Рациональное зерно в его рассуждениях всё же есть, потому что у корабля не может быть два капитана. Мама при любых обстоятельствах поддерживает отца. Я много раз слышала, как она некоторые вещи пыталась обсудить наедине и скорректировать решение папы, но в целом она всегда играет на его стороне поля.

С позиции дочери подобное поведение иногда обидно. Но по-женски, наверное, я начинаю понимать маму, поэтому соглашаюсь:

– Ладно. Я согласна.

Тело подо мной с облегчением расслабляется, и я только понимаю, как для него был важен этот разговор.

– Спасибо, любимая, – Громов с помощью слов щедро орошает мою душу сладким сиропом, становится спокойно буквально на пару секунд до того, как мой мужчина продолжает: – Тогда мы сейчас поужинаем, соберёмся и поедем к твоим родителям, где ты спокойно сядешь, чтобы выслушать своего отца…

В родительском доме пахнет как-то по-другому.

Словно за сутки всё кардинально изменилось и это навсегда. Пытаюсь уловить свои эмоции, но там совершенно нет чёрных мрачных красок. С тех пор как Мирон Громов признался мне в любви и назвал своей любимой, их вообще быть не может.

Вселенная озарилась ярким свечением.

И даже рождение сестры я сейчас воспринимаю как новый, интересный этап для себя.

– Чего стоишь? Проходи, – тихо произносит Мирон сзади, и я решительно киваю.

Скидываю верхнюю одежду с обувью. Снимаю шапку и поправляю волосы, которые всё ещё пахнут его шампунем.

На лестнице слышится топот.

– Мийка, ты где была-то? Папа сказал, в гости уехала? – кричит Эмиль. – Ты бы видела какая она мелкая, капец. Камилла даже меньше, чем твоя Рыська. И такая страшная, просто жесть…

Посмеиваюсь, осматривая сморщенное лицо младшего брата.

– Вы тоже с Дамом не были сильно симпатичными, – замечает Мирон с иронией, размещая ладонь на моей талии. Брат даже внимания не обращает, мне кажется, для всех мы давно – пара, просто нам на осознание этого факта нужно было немного больше времени. – Ещё и вечно слюнявые, – морщится.

– Я сразу был красавчиком, – заявляет сам Дамир, перепрыгивая через лесенки.

Пропускает сквозь пальцы длинную тяжёлую чёлку и ослепительно улыбается.

– О да, – закатываю глаза. – Вы были тощие, красные и вечно орущие. Я думала, сойду с ума. Даже не верится, что вам пятнадцать…

– И вы всё такие же вечно орущие, – тянет Мирон с улыбкой.

Мальчики тихо ворчат под нос опровержения нашим воспоминаниям, а я вздыхаю и поворачиваюсь к Громову, когда братья уходят на кухню. Упираюсь лбом в твёрдое плечо в поисках поддержки.