«Колонист» - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 26

От моих слов присутствующие капитан первого ранга Богданов и ротмистр Звягинцев напряглись. Хозяин дома сказал:

– Но мы воюем с Францией!

– Да воюйте на здоровье, уважаемый Степан Осипович, кто же вам мешает? Я вступил во флот Франции не из-за того, что мне их политика нравится или ещё что, главное, что страна воюет против Англии, а это мой враг. Воевала бы Россия с Англией, я бы в ваш флот с удовольствием вступил. Англия много бед принесла в мою жизнь, от рук британцев погиб мой отец, сестра, брат. Я не знал, что он женился, поздно узнал, что у меня племянники есть. Решил их навестить, и вот нахожусь тут.

– Но как вы пересекли границу? – спросил ротмистр.

– Господь с вами. Я бы её прошёл с полком французских драгун, что напевают Боже Царя Храни, и никто этого не заметил бы. За весь путь по России у меня ни разу не спросили дорожных документов, стоило заплатить чуть больше – и все довольны.

– Давали взятку.

– Ну да. Брали все охотно.

Наступило некоторое молчании, мы с детьми парой шуток успели перекинуться.

– Значит, мы с вами коллеги? – сказал Богданов, с интересом изучая меня.

– Если только в том, что оба военные моряки, но специфика нашей подготовки разнится, и очень сильно.

– Вот как? Хотя вы правы. Разница между капитаном линейного корабля и мичманом существенна.

– Я не об этой разнице, а о подготовке. Взять вас, например. Вы командир линейного корабля, линейные сражения, когда идёшь строем и залпами стреляешь по такому же строю кораблей противника, в этом я не разбираюсь. Я вообще не понимаю, как в армиях разных стран выводят шеренгами солдат, целятся в такие же шеренги солдат противника и спокойно стреляют как по мишеням. Они бы ещё на груди солдат мишени нарисовали. Я бы тех генералов, что так поступают, на реях бы вздёрнул.

– Но это основная доктрина при ведении сражений и войн? – возмутился Богданов.

– У англичан на эту тему есть отличная поговорка. Если джентльмен проигрывает, то он просто меняет правила игры. Придумали они так сражения вести, чтобы другие страны обескровить, а вы и радуетесь, льёте русскую кровушку.

Оба офицера насупились, обдумывая, что я им сказал, им, судя по всему, очень не понравились мои слова, потому как Богданов, не обращая внимания на слушателей среди детей, отрывисто спросил:

– А как бы вы поступили?

– В зависимости от ситуации. Если бы я выбирал поле боя, то занял бы позицию, выкопал окопы. В крайнем случае земляной вал, и из-за него пехота палила бы по рядам противника, находясь в укрытии. Ну и пушки вносили бы свою лепту. Если бой получился сшибкой, строй солдат ложится на землю, что сильно увеличивает их шансы уцелеть и прицельно стрелять по противнику.

– Но перезарядить оружие лёжа невозможно! – теперь уже возмутился ротмистр.

– Значит, нужно разработать способ, чтобы это стало возможным, – пожал я плечами.

– Не скажу, правы вы или нет, я моряк, – сказал Богданов. – Однако вы не объяснили всё же до конца, в чём разница между нашим с вами личным опытом.

– А всё дело в менталитете и в разных взглядах, что хорошо и что плохо. Меня как учили: ночью тихо пробраться в стан противника, вырезать офицеров, обезглавить командование, подорвать пороховые запасы, испортить пушки, а утром разбить своими войсками то, что осталось. Победил, честь тебе и хвала. Всё это по наземным боевым действиям. На море примерно ситуация та же, только с подрывом порохового погреба корабля. За ночь я могу пять-шесть кораблей посетить незаметно для их команды, а бикфордов шнур позволит подорвать их одновременно, тут главное правильно рассчитать время. Опыт у меня в этом есть, учителя хорошие были. Проникнуть на территорию противника, найти лагерь военнопленных, уничтожить охрану и освободить своих – для меня тоже плёвая работёнка. Или на военную базу, взорвать пороховые погреба, поджечь склады с припасами или вооружением. В этом и есть наше с вами различие, я диверсант, пластун для вашего понимания, и морской, и наземный, и тем, что делаю, я горжусь, приближая победу. Для вас же подобные боевые действия явно считаются неправомерными и якобы делают вам урон чести. Вижу вы киваете. Давайте я объясню эту ситуацию с той стороны, как сам её вижу. Например, воюют Россия и Англия, а до этого обязательно дойдёт, причём Англия не одна будет, не любит она своими руками воевать, предпочитает чужими каштаны из огня таскать. Россия воюет по всем правилам, принятым во всех странах, офицеры руки бояться запачкать, пленных лечат и даже отпускают к своим, то есть обычная ситуация. Чуть что, надавят на них, капитулируют, как будто не знают, что есть такое правило – русские не сдаются. Может так случиться, что в некоторых битвах офицеры не проявят крепость характера, отдавая приказы, посчитав их уроном для своей чести, а в результате проигранные битвы, впоследствии и сама война. Россия, оплёванная и проигравшая, потеряв часть территорий, платит контрибуцию, зато офицеры на балах радуются, честь-то при них. И знаете, что самое удивительное? Может, я и наполовину русский по отцу, но я больший патриот России, чем все офицеры страны вместе взятые. Меня так воспитали. И для меня защищать родину – это тот долг, который превыше всего. Прикажут землю грызть, буду грызть, я не белоручка, прикажут уничтожить противника – уничтожу, и раненых добью, потому что знаю, их вылечат, и они снова на Россию пойдут. А то, что я в рядах солдат Франции оказался, то причину я озвучивал ранее, Россия с Англией пока не воюет. Да и не гражданин я России, гражданство Франции первое у меня, это отец привил мне уважение к своей родине.

Детей отправили в другую комнату, и ротмистр спросил с некоторой ехидцей:

– И что, уже приходилось взрывать пороховые погреба?

– На кораблях дважды, оба англичанина. Фрегат в Индийском океане и военный шлюп в порту Кейптауна. Ха, наверняка до сих пор думают, что подрыв случайный был. Искра или ещё что. Да и других дел на мне… много. И мореход я опытный, штурманскому делу с десяти лет обучился и сам вожу суда.

Разговор явно офицерам не понравился, но спешить сообщать о том, что я здесь, те тоже явно не торопились. Больше мы к этой теме не возвращались, говорили на другие. Например, я дал адрес своего дома в Париже, сообщив, что при возвращении планирую написать завещание, указав в них, что всё моё имущество перейдёт племянникам и племянницам из России. Когда война закончится, те могут приехать, навестить меня. Да и я сам планирую вернуться в Россию и погостить тут. Хорошо вечер прошёл, несмотря на довольно неприятный разговор с офицерами, как я видел, мы остались при своих мнениях.

Следующие две недели я только и проводил время с детьми, когда они не в гимназии, и общался с жёнами. Другим своим детям я отправил письма, Мари помогла с этим, где написал, что являюсь их дядей, дал свой адрес во Франции и приглашал к себе после войны. Мари тут тоже несколько строчек написала, подтверждая, что я их родной дядя. Ну и приветы их матерям передавала. Эти две недели пролетели как один день, когда наконец наступила назначенная мной дата отъезда. Что меня приятно удивило, можно сказать порадовало, мной никто так и не заинтересовался, не пришёл арестовывать, это значит все, кто со мной общался, держали язык за зубами. Ну с детьми я сам поговорил, пояснив, что может случиться, а вот взрослые видимо сами поняли, что ничего хорошего из этого не будет. Да и я пояснил мотивы. Тем более Богданов, судя по его гримасе, когда я о бриттах говорил, сам их сильно недолюбливал, так что моё стремление отлично понимал. Тем более точно тот не знал, из-за чего я собираюсь мстить британцам. Нет, то, что от их рук погибли мой отец и «брат Хан», они в курсе, но не более. Я лишь туману навёл, англичане враги, и всё тут. Мол, есть за что мстить, очень важная причина, из-за которой я не отступлюсь.

За три дня до отъезда Мари подгадала момент, когда мы будем одни, обедали, кроме слуг больше никого не было, и, как только мы приступили к чаю, спросила: