Град обреченный (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 24

— Не горячись, Андрей Владимирович — порядки Ивана мне самому не нравятся. Службу твою принимаю, княже. «Рядную грамоту» напишем честь по чести, чтобы никаких обид у потомков не было, — молодой князь говорил серьезно, приглушенно. И продолжил, глядя трезвыми глазами:

— Хитры новгородцы — Киясова Гора всегда вотчиной кашинской была, и сейчас она вроде моя. Но пусть твоей будет — грамоту от себя отпишу немедля на нее и на Сухого Дола стан, между Яхромой и Кашинкой все земли твои станут. Отныне твоя вотчина, отправь людей. Там люди мою руку твердо держат, сами кашинцы «воры», враги Твери, сутяжники и ябедники московские. Не верю я им, а ты может быть, с ними и справишься…

Молодой князь задумался, а профессор мысленно обрадовался — «задаток» ему выдали новгородцы, и куда больше тверичи. Теперь явно выдадут кусок «шкуры» еще «не убитого медведя». И он не ошибся, нужные для него слова прозвучали — тверской князь пошел по «новгородскому варианту», о чем в самом Новгороде не подозревали — такие «игры» пошли, на опережение грядущих событий. Отдал в «кормление» мятежный Кашин, где сам старался не появляться. Как в поговорке — на тебе боже, что мне негоже!

— Как победу над Иваном одержим, станешь ты в полном праве удельным князем Кашинским и Бежецким. Все по «ряду» будет меж нами — но ты и твои потомки, буде они появятся — «молодшие братья» великому князю Тверскому будете отныне и навеки.

— Да будет так, княже, — теперь Андрей Владимирович был серьезен как никогда. — Раз мы решили войну с Москвой начинать, то обговорить нужно многое. Иначе побиты до зимы будем жестоко. Учти, Михаил Борисович — мне придется еще в Новгород ехать с послом их, боярином Анкундиновым — посланником тайным твоим. Война предстоит долгая и страшная, нужно хорошо подготовиться к ней, благо полгода имеется в запасе…

Московские ратники великого князя Ивана Васильевича, «собирателя» и «правосуда».

— Петрович, я не хрена не понимаю — не может тут жить столько народа, — Пашка растерянно посмотрел на очередное сельцо, которого тут просто быть не могло, ведь поездил по здешним местам не мало, а сейчас только головой крутил по разным сторонам и удивлялся. Да на срисованной у «Сотника» карте пометки постоянно делал — и в тетрадку данные записывал, отмечая примерное число дворов. Выходило, что селений сейчас намного больше, чем в их времени было, пусть небольшие, но близко к друг другу расположенные, тесно стояли, разомкнутые лишь лесами и болотами.

— Что ты хотел — в наше время было неперспективное «Нечерноземье», народ в города уезжал, а села обезлюдели. Сам прежде проезжал часто — сельцо маленькое, а церковь большая, значит, двести лет назад народа больше было. А порой проезжал три десятка домов, а в стороне валы высокие, футбольное поле перекрывают. Потом мне один краевед сказал, что в тверском княжестве много городков было, но их историки даже на карте определить не могут, где точно стояли. Чему удивляться — Тверь давний враг Москвы, и покорив ее государи русские не желали ее возможного усиления. Вот мы в Старицу едем — а ведь там злейший враг Ивана Грозного правил, двоюродный его брат князь Андрей Старицкий, которого он казнил вместе с женой и детьми. А тверские князья вроде как совсем исчезли, а их много было, мыслю — или боярами сделали, либо умертвили.

Доктор вопреки обыкновению, последние пять дней, как говорится, «расцвел и пах» — вот что начавшаяся семейная жизнь с закоренелым холостяком, и циником по своей профессии, делает. Повенчались они с Глашкой в первой же церквушке, Мефодий, сукин сын согласие дал, лучился улыбкой притворной, и даже «пожилое» за «прокорм и воспитание сиротки» не стребовал. Наоборот, чуть ли не челом бил, глядя на нового родственника, и обещал «зятю» все приданное выправить — на что был «послан», ни по извечному русскому адресу открытым текстом, а длинным перечнем латыни, в котором Пашка к своему стыду узнал знакомые термины венерических заболеваний. «Новобрачным» сделали подарки все одноклубники, выдали от «князя» несколько туго набитых монетками мешочков, как на обзаведение, так и на дела нужные. А после расстались — восемь человек уехали в Новгород, а четверо направились вглубь тверского княжества, минуя столичный град, на который хотелось хоть одним глазком глянуть.

Но не тут-то было, и Пашка хорошо это понимал — земля ждать не будет, чтобы урожай собрать, нужно семена посадить вначале!

Ведь главный дар сделал тверской князь, молодой парень с короткой русой бородкой, что счел скромную свадьбу «добрым» для себя знаком. Усадьбу подарил княжескую в Старице и три сельца, но не просто так — там было решено подготовить стрельцов тверских за все лето, в полной тайне. А Пашке высадить все так тщательно сберегаемые, за исключением нескольких «пожертвованных» на угощение князя картофельных клубней, «продовольственные артефакты», включая семена из взятых на «фестиваль» тепличных огурцов, помидоров и перца, которыми было бы хорошо закусывать самогон. Он их сберег, теперь можно и посадить в открытый грунт — жаль, что не рассадой — лишь к сентябрю вызреют, лишь бы лето не было холодным, и дожди не зарядили. Тогда худо будет — погниет все и сгинет. Но если по приметам судить, то лето теплое будет, так что надежда есть.

Сейчас они ехали вдвоем верхами впереди длинной вереницы повозок и телег княжеского обоза, с суровыми бородатыми мужиками возничими. На первой была супруга Петровича, чтобы пыль не глотать, они же восседали на «Чалом» и «Лушке» — на статных лошадей княжеские дружинники конвоя поглядывали завистливо, сожалели, что жеребчики от кобылы им не достанутся, как и будущие «матки». Понравилась — еще бы, дядька ее с завода взял, для верховой езды специально учили, хомут на шею никогда не надевали. Не лошадка, а настоящая картинка!

Их бдительно охраняли два десятка дружинников, что, несмотря на теплые дни, ехали в доспехах, с луками, сурово зыркая во все стороны глазами. И боярин Гаврило Андреевич по прозвищу «Мниха» сопровождал, тиун княжеский в Старице, что должен вместе со стрельцами будущими обучаться, и ими потом в бою командовать. И за осенний урожай перед князем отвечать, и за тот инвентарь сельскохозяйственный, что сотворить еще предстояло. Пашка даже посмеивался, видя себя в роли главного агронома, но не представлял, сможет ли отдавать приказы мужикам.

И завидовал Петровичу — тот был спокоен как удав и счастлив. И вечно занят то женой, то работой, постоянно ведя какие-то записи. Пашка тут сочувствовал доктору — тот должен был переходить в лечении с таблеток на лекарственные травы, и потому целыми днями расспрашивал понимающих в этом деле людей — всяких знахарей и знахарок, но больше досаждая Пашке и женушке. К «Сержанту» не приставал — тот из всех лекарств только морфий знал, что из мака делается, да коноплю — «косяки» можно набивать. Но Сергея оставили в Твери — он был одним из двух одноклубников, что с металлом работал и порохом — вот это дело он любил самозабвенно, именно все мушкеты через его руки прошли. Впрочем, и «Швец» такой же, тот самый, кому стрелой в зад попали. Даром, что инженер с дипломом, но любил возиться со всяким «железом», так как завод его обонкротился, а в цехах рынок вещевой появился. Но он с Анатолием, коего «Алхимиком» именовали, в Новгород пошли, там им дел по горло будет — порох и мушкеты делать на основе местной, целикомкустарной промышленности — о заводском производстве тут еще лет двести подозревать не будут.

Зато второй сопровождающий, капитан ФСБ, которого именовали сейчас «боярином Василием Игнатьевичем», оказался на диво знающим, и о растениях ведал неожиданно много, несмотря на профессию — убивец тот еще, с пистолетом, что был спрятан под полой лазоревого кафтана. Говорил, что из «курса выживания» многое помнит, что есть можно, и что никак нельзя, и какие растения лекарством послужить могут, а какими отравить запросто. И на своем опыте примеры приводил. А так именно он подготовкой будущих стрельцов заниматься будет, и под его попечением четыре мушкета находится, а пятый у «Сержанта» в Твери как образец для производства…