Приключения Буратино. Сборник - Брусницын Алексей - Страница 14

Потом понял: с тем, что недавно пришлось перенести в настоящей жизни – смертельный диагноз, опасная операция – происходящее не шло ни в какое сравнение. Что ему угрожало здесь? Что будет, даже если он погибнет в этом сне? Может, просто переместится в другой сон, а может… наконец проснется! По-настоящему умереть во сне от видения смерти – это нонсенс. А с другой стороны, кто знает, как умирают во сне? Ведь можно же реально сходить под себя, если приснится унитаз… было такое несколько раз, в детстве, потом он научился различать подвох и вовремя подскакивал. Несколько раз ему снилась смерть. Но ни разу до конца. Он просыпался от ужаса за мгновение до столкновения с землей или попадания в него пули.

Вот только боль была здесь реальна… Но он надеялся избежать ее, используя преимущества своего нового тела.

В загоне остались только Урсус и Агмон – тот самый ретиарий, грек, потомок Посейдона. Он несколько раз хотел заговорить с Урсусом, даже раз-другой открывал рот, но останавливался. Наконец, не выдержав, спросил нарочито развязным и безразличным тоном:

– Эй, Урсус! А что это там говорил про тебя Гней? Вроде ты легионера убил… Это правда?

Урсус вспомнил недавнее осуждение толпы и решил слукавить:

– Нет. Он все выдумал. Чтобы придать остроты блюду, в котором меня подадут…

Агмон усмехнулся.

– Судя по всему, ты умеешь обращаться с оружием. Иначе отправили бы тебя к животным в самом начале, чтобы раздразнить аппетит, а не держали бы тут, вместе со мной, до самого конца. На сладкое.

– Может, ты и прав… – поскромничал Урсус.

– Ты служил в армии? Участвовал в кампаниях? – уже не сдерживал интереса грек.

– Да так… писарем при штабе легиона… – отпустил новичок шутку, понятную здесь только ему.

– Не хочешь говорить? Ладно… – Агмон насупился. – Но знай: про меня Гней рассказал правду. И моя рука не дрогнет, писарь.

После небольшой паузы он добавил, уже вполне добродушно:

– Знаешь, по поводу убийства легионера… Это необязательно скрывать: многим такой поступок покажется подвигом, а не преступлением.

Урсус заинтересовался:

– А тебе чем он кажется?

– Как сказать? Не так давно Греция была великой державой, сейчас – бедная римская провинция, – Агмон грустнел на глазах. – Не так давно греки восставали против императора Октавия, а до этого против самого Цезаря, но терпели поражение за поражением, утрачивая гордость и уважение всего мира…

– Ну да. Все это, наверное, очень неприятно, – рассеянно заметил Урсус.

От беседы его отвлекла пронзительная мысль: совсем скоро ему придется драться с этим юношей, который ничего, кроме симпатии, у него не вызывает, и либо убить его, либо позволить ему убить себя. В первом случае, как он сможет себя оправдать? Тем, что люди вокруг ненастоящие? Но это хорошее утешение только для какого-нибудь поехавшего маньяка… Или тем, что его окружают дикие по своей сути люди? Они, хоть и любят цитировать классических философов-гуманистов, но при этом оправдывают убийство и рабство, а следовательно, сами достойны смерти. Но похожие мысли наверняка посещали чингисханов и гитлеров всех мастей… И чем отличается убийство в этой реальности от убийства в мире, к которому он привык? По сути, ничем. Для себя он будет таким же убийцей, каким был бы в обычной жизни.

Пока Антон Сергеевич все это с тревогой осознавал, за Урсусом пришли и отвели в соседнее помещение. Там быстро, как гоночный болид на пит-стопе, снарядили. Раздели до набедренной повязки и поверх нее нацепили пояс с широким кинжалом. На левую ногу и правую руку привязали кожаные доспехи. На голову надели шлем с забралом из сваренных друг с другом колец. Выдали двухметровое копье с листовидным наконечником и круглый толстый щит. Затем поставили в одной из арок под балконом, ждать своего выхода.

Отсюда открывался лучший вид на место, где только что началась схватка. Хаган сражался с дюжим бойцом из другой школы. Тот был сложен более спортивно, но несколько уступал в размерах гиганту. Оба были вооружены короткими мечами. У Хагана был тот же самый большой прямоугольный щит-скутум, что и на испытании в гарнизоне, у его противника – овальный, с выемками по бокам. Германец двигался нарочито лениво, Урсус знал, что тот может быстрее. Чужой плясал вокруг него, периодически совершая быстрые выпады, но, даже не пытаясь завершить их, быстро отступал. Когда Хаган делал шаг навстречу, его противник отскакивал, как будто боялся. Зрители скоро начали возмущенно гудеть и улюлюкать. Из средней арки, где, видимо, находились ланисты, донеслись отрывистые команды.

Тогда чужой вдруг осмелел и пошел в размен ударами. Это было для него явно невыгодно – Хаган бил намного мощнее. От овального щита полетели щепки, и в конце концов он развалился пополам. Гладиатор замешкался, сбрасывая остатки щита с руки, и в следующий момент был снесен фирменным ударом Хагана – ребром щита. Он без чувств грохнулся на песок. Ипподром загудел умеренным восторгом. Хаган пинком перевернул побежденного на спину и поставил ногу ему на грудь. Голова бедняги запрокинулась, из-под шлема показалось незащищенное горло. Победитель перевел взгляд туда, где в ложе сидел прокуратор, и застыл. Зрители смолкли совершенно. Через мгновение они разочарованно загалдели, а Хаган убрал ногу с противника и пошел под трибуны. Поверженный зашевелился и попытался встать, к нему подбежали двое служителей из его школы, чтобы помочь убраться с арены.

«Оказывается, все не так сурово. Реслинг какой-то…» – подумал Урсус с облегчением.

Через минуту к нему подошел ланиста, придвинул свое лицо вплотную к забралу, озабоченно заглянул в глаза, крикнул «Вперед!» и звонко шлепнул по голому плечу.

Выполняя отработанный на тренировке алгоритм (Гней тренировал с новичком только начало и конец боя, видимо полагая, что к основной части тот готов совершенно), Урсус выбежал рысцой на арену, развернулся лицом к балкону и, вторя Агмону, которого выпустили одновременно с ним, прокричал:

– Аве, прокуратор! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Агмон по сравнению с Урсусом был экипирован гораздо легче. Это давало ему преимущество в подвижности, но единственным защищенным местом у него была левая рука. Кожаный наруч шел от запястья до локтя, плечо закрывал металлический щиток, за которым при желании можно было спрятать шею и низ лица. Остальное обмундирование состояло из набедренной повязки с поясом, на котором висел такой же кинжал-пугио, как у Урсуса. Вместо копья у него был трезубец, а вместо щита – привязанная к левой руке сеть.

Загудели трубы. Толпа на трибунах стихла. Со стороны центрального балкона начал вещать глашатай:

– Первый день игр закрывают гладиаторы школы Гнея Берцеллиуса. По левую руку от прокуратора – хорошо знакомый всем Агмон! Ретиарий, – в толпе поднялся одобрительный гул, люди выкрикивали имя гладиатора сорванными за день голосами. Губы молодого грека, вопреки усилиям выглядеть сурово, растянулись в улыбке. Дав толпе успокоиться, глашатай продолжил: – По правую руку от прокуратора – никому не известный воин. Его прошлое неведомо даже ему самому. Урсус Мартан! Гопломах.

Трибуны безмолвствовали. И только кто-то из завернутых в красное крикнул:

– Сдохни! Убийца легионеров!

Выдержав паузу, Понтий Пилат махнул рукой. Снова взревели трубы. Грек сразу повернулся и, потряхивая рукой с сетью, по-кошачьи плавно двинулся вокруг Урсуса. Трезубец он держал на уровне пояса и делал им откровенно ложные выпады. Урсус просто разворачивался к нему лицом и выжидал. Он чувствовал себя гораздо более защищенным и не понимал, какую угрозу может представлять для него этот мальчишка с вилами и авоськой. Не имея возможности парировать удары, грек мог только уворачиваться. Урсус сделал несколько выпадов в его сторону – ретиарий реагировал молниеносно. И надо отдать ему должное, в этом он был максимально непредсказуем: пригибался, отскакивал назад или в стороны, один раз даже перекатился по песку. Этот не очень зрелищный танец быстро наскучил зрителям, и они начали свистом и улюлюканьем подбадривать бойцов. Тогда Агмон решил, что пора приступать к более решительным действиям. Следующий, более глубокий, чем предыдущие, выпад трезубца был направлен в ноги Урсуса, и буквально в тот же момент сверху на него полетела сеть. Расчет был верен, Урсус только что сделал очередной выпад и еще не закончил движение вперед – отскочить назад он никак не мог. Трезубец он отбил щитом, а под сетку решил поднырнуть. Но Агмон виртуозно остановил полет сети, поддернув ее за веревку, привязанную к его запястью, когда она оказалась прямо над противником. Грузила, привязанные по краям сети, потянули ее вниз, и она аккуратно опустилась на Урсуса.