Эр-три (СИ) - Гельт Адель - Страница 14

- Я, профессор, энергетик. Не ученый, нет, просто неплохой, смею надеяться, инженер. Если надо подать питание на прибор или контур, запитать что эфирными силами, что электрической энергией — это сразу ко мне. - Товарищ Хьюстон лучился самодовольством. Невидимая шкала, уже собравшаяся в моей ментальной проекции и обозначавшая мое отношение к новому знакомцу, продолжала стремительно терять пункты, подбираясь уже к нулю.

- А! Это иностранный специалист по всему, что связано со льдами и низкими температурами, профессор… - девушка сообразила, что представлять будущих коллег стоит взаимно. Впрочем, инженер-энергетик поспешил ее перебить.

- Все знают профессора Амлетссона, крупнейшего гляциолога современности! - вновь прибывший обозначил кивок на грани поклона куда-то в мою сторону. - Ваше решение по поводу туннеля под Ла-Маншем лично мне представляется и крайне логичным, и единственно возможным!

- Положим, то было не только мое решение, - я все никак не мог определиться: то ли меня действительно хвалят, то ли тонко издеваются. Рвущаяся вверх шерсть на загривке прямо намекала на второе: надо мной издевались, и отвечать на издевку было нельзя.

Американский коммунист промолчал, то ли многозначительно, то ли ощутив зарождающийся конфликт и решив его погасить. Впрочем, возможно, что и первое, и второе мне просто показалось.

Принесли напитки: инженеру пиво, девушке Анне кофе, мне — миску воды. Некоторое время пили молча, каждый думал о чем-то своем. Молчание нарушил американец: видимо, бесцеремонность была в его характере, как и у всех его, уже бывших, соотечественников.

- Скажите, профессор, а вот то, что вы пьете воду… Это как-то связано с особенностями Вашего вида? - инженер, обращаясь ко мне, одновременно махнул рукой кому-то, скрытому за моей спиной, видимо, официанту.

- Вид у меня ровно тот же, что и у вас, Хьюстон. Человек разумный. Только Вы — хомо сапиенс, предположительно, сапиенс, а я — хомо сапиенс канинус, но это мелочи, не стоящие внимания. - Я почувствовал, что завожусь, но сделать с этим уже ничего не мог, да и не хотел. - Воду я пью потому, что она мне нравится. Из миски — потому, что мне так удобнее. Еще вопросы?

Вопросов, к счастью, не оказалось: видимо, мой оппонент внезапно решил, что выяснил обо мне достаточно, и не стал развивать неприятную тему. Вместо этого он показал пустой бокал очень кстати подошедшему официанту. Тот кивнул, забрал посуду и очень скоро вернулся с желаемым. Потом вернулся еще раз, и принес нехитрый набор закусок к пиву, совершенно одинаковых, кажется, в любом заведении мира, будь оно бесплатное советское или дорогое капиталистическое.

Закуски кончились быстро: американец ел, как не в себя, будто компенсируя чудовищно голодное детство. Возможно, кстати, что детство и вправду было не особенно сытым — в относительно благополучных САСШ люди очень редко становятся коммунистами просто так.

Вдруг встрепенулась девушка Анна.

- Теперь, когда все сыты и мы никого не ждем… Предлагаю отправиться в гостиницу.

- Мы разве не сразу на место? - удивился инженер. - Мне писали, что на месте раскопок отличные условия, почти как в гостинице второй категории, - и, заметив мой слегка недоумевающий взгляд, - это как четыре звезды в Хилтоне.

- Прилично! - я присвистнул бы, но антропокиноидам довольно тяжело дается свист, анатомия, знаете ли. - Четыре звезды… В таком номере я жил всего один раз, когда принц Монако, ну, вы знаете, известный околонаучный сумасброд, организовал у себя в княжестве конференцию по вопросам глобального потепления… Номер был роскошный, конференция — так себе, так что эта ваша вторая советская категория должна быть очень неплоха.

Девушка Анна вздохнула. Видимо, ритуальные пляски двоих взрослых кобелей стали заметны и успели ее изрядно утомить.

- Перед тем, как отправиться на место, вам, уважаемые товарищ и господин, требуется ознакомиться с массой документов, и даже подписать некоторые из них. Встретиться с начальником проекта, Егором Петровичем Бабаевым — он уже немолод и редко сам выезжает на раскопки, предпочитая квартировать в городе. Приобрести, за счет работодателя, разумеется, некоторое снаряжение и спецодежду. На все это отводится четыре рабочих дня.

- Логично, - согласился я. Американец просто кивнул, принимая ту же точку зрения.

- Тогда идемте! - заявила, вставая, девушка Анна. - Машина уже ждет.

Машина оказалась неожиданно огромной, размером чуть меньше университетского максивэна — иногда мне было лень пройти пару миль пешком, и я дожидался служебной развозки. Так вот, в максивэне помещалось пятнадцать человек, а в этом монстре советской мобильной промышленности мы должны были ехать вчетвером! Ну, или втроем, если среди несомненных и многочисленных достоинств девушки Анны вдруг обнаружилось бы умение крутить баранку.

Внутри машина была еще больше, чем представлялось снаружи, это относилось и к салону, и к отсеку для вещей. Моя поклажа, два чемодана, саквояж и портплед, заняли от силы десятую часть багажного отделения: я сам их размещал, и сумел оценить невероятный объем пустого пространства. Американец, кстати, оставил багаж при себе, в салоне: он обошелся небольшим атташе-кейсом, похожим на такой, какой показывали в недавней кинопостановке про шпионов: я не удивился бы, если бы ручку кейса и запястье инженера связала бы цепочка специальных наручников.

- Да, последняя модель. - по-своему понял проявленный интерес товарищ Хьюстон. - заклят на уменьшение веса и на расширение объема. Тут, - он похлопал по блестящему черному боку кейса, - навскидку почти кубический метр и полцентнера разных вещей. Очень, очень советую приобрести такой же!

Мы удобно расселись в салоне, девушка Анна действительно заняла место шофера. Я, привстав, присмотрелся к приборной панели, и вдруг понял, что еще, кроме неожиданно большого салона, показалось мне в этой машине странным. У машины начисто отсутствовал капот, двигателя не было и в салоне, и принцип движения оставался совершенно непонятным.

Девушка Анна заметила мое недоумение.

- Это, господин профессор, Йорт-мобиль, или, если переводить на бритиш с орочьего, Машина-дом. Разработан в Научном Автомоторном Институте, главный конструктор — Михаил Башжырчыев. Двигателя в привычном смысле здесь нет: в каждое колесо призван малый даймоний электричества, по пять младших демонов в каждом. Управление электрическое, аккумулятор, генератор, преобразователь электричества в эфирные силы и обратно, а также основной контур управления вынесены в эфирный план, поэтому в машине так много места.

Мне снова захотелось присвистнуть, уже второй раз за этот долгий день. Еще захотелось похвалить эрудицию девушки Анны сакраментальным «Садитесь, оценка Эй Плас», но это было бы еще менее уместным, чем свист в моем исполнении. Ощущение складывалось, и было оно таким: моя переводчица готовилась конкретно к моему приезду, готовилась очень тщательно и обстоятельно. Подумалось еще, что девушка, возможно, готова дать такую же полную справку буквально по всему тому, что меня окружает и непривычно глазу, слуху и нюху.

Еще неожиданно захотелось съездить лапой по уху самодовольно улыбающемуся американо-советскому инженеру: периферическим своим зрением я отчетливо видел, как сально и вожделенно пялится на девушку Анну член коммунистической партии с 2030 года.

Ничего из желаемого я делать, конечно, не стал, а просто уселся обратно, и удобный диван принял меня в свои велюровые объятья. Мы поехали.

- Мне казалось, что этот город намного меньше, - я решил нарушить неловкую тишину, и вполголоса, чтобы не отвлекать шофера, обратился к попутчику. - Меж тем, мы едем уже почти полчаса, и, кажется, проедем еще столько же. Вы ведь уже бывали в Архангельске, Хьюстон?

- Бывал, и не раз. Город и в самом деле небольшой, около полутора миллионов населения, но мы с вами в него, строго говоря, еще не въехали: это пригород. У нас, советских так принято — размещать аэровокзалы на отшибе, чтобы не подвергать опасности жителей города в случае аварии дирижабля. - инженер прервался на несколько секунд, и вдруг продолжил о другом. - Профессор, - просительно сообщил он, - я бы предпочел, чтобы Вы называли меня не по фамилии, а по имени. Тут, в Союзе, обращение по фамилии — штука крайне официальная, да и то, в рабочих коллективах не очень принятая.