А я тебя да (СИ) - Резник Юлия - Страница 16

Когда свадебный банкет подошел к своему логическому завершению, мы с Семеном поднялись в шикарный номер, снятый в той же гостинице, где проходило торжество. Провожали нас с улюлюканьем. Взрослые степенные мужики распоясались от выпитого и стали вести себя как дикари. Я бы не удивилась, если бы кто-то из них попросил вывесить простыни с пятнами девственной крови. Неловко было ужасно. А ведь мне еще предстояло раздеться и…

— Тише, Вер, я сам все сделаю.

Семен резко дернул шнуровку на корсете, я пугливо вздрогнула. Все вообще шло совершенно не так, как я себе напридумала. Но мне было ужасно стыдно об этом сказать. Семен торопился, жадничал… Будто у него, наконец, дорвавшегося, отказали тормоза. И вроде он шептал какие-то нежности, когда сначала проник в меня пальцами, а потом и членом, и вроде даже целовал, а я все не могла отделаться от мысли, что меня жестоко обманули. Никакого удовольствия я не получила. Да и вообще как-то неправильно это происходило. Казалось, у Шведова была задача — кончить за такое-то время. И он методично его выполнял, ритмично меня на себя натягивая. Очень долго потом у меня перед глазами стояло его сосредоточенное оскаленное лицо.

— Как-то так, — сказал он, спуская в меня кипящее семя. Как-то так… Лучше и не скажешь. — Ты как, Вер? Нормально? Уже почувствовала себя женщиной? — усмехнулся он, подкуривая. Нет. Я почувствовала себя сбитой с толку. Но мне было стыдно сказать об этом.

— Крови не так много, — добавил Семен, выдавливая рукой из себя последние капли.

Прерывая мой заплыв в прошлое, Шведов поинтересовался:

— Ночник выключить?

— А? — моргнула я.

— Спрашиваю, ты будешь спать, или еще почитаешь?

Спать не хотелось. Но и читать — тоже. Долбаные воспоминания. И таблетки тоже долбаные. Я уже не в первый раз ловила себя на том, что вся эта заместительная терапия сделала что-то не то с моими гормонами. Если уж я возбуждалась, то это совершенно невозможно было подавить.

— Спи, я сначала в душ.

— Ты же только ходила…

— А все равно пахну больницей, — пожала плечами я и поплелась на слабых ногах в ванную. Включила воду, поиграла с краном, настраивая температуру. Потом оглянулась как воришка и медленно опустила лейку к низу живота, позволяя воде ласкать припухшие от желания кончить складки. Я то чуть надавливала лейку, то отпускала. Быстрей. Еще быстрее, чтобы он не догадался, что…

— Ты тут не утонула?

Семен

Она застыла в ужасе, как олененок в свете фар. Лейка душа скользнула вниз по бедру и повисла где-то на уровне коленей. А я как зачарованный уставился на ее выступающий твердый клитор, с которого стекала вода. И если бы кто-то меня спросил, сколько времени я вот так на свою жену пялился, вряд ли бы я смог ответить.

Боже мой, как я ее в этот момент хотел! У меня узлом кишки скручивало. Член прилип к животу. Головка пульсировала как ненормальная, отчего в уздечке болезненно тянуло.

— Выйди! — попросила Вера дрожащим голосом.

Я кивнул и, ничего перед собой не видя, вылетел за дверь. Прислонился лбом к прохладной стене, и даже мелькнула мысль, что, может, зря я ее послушал? Может, надо было, наоборот, стянуть штаны, и к ней? Впрочем, стоило об этом подумать, и перед глазами возникли такие картинки, что… Нет-нет, все правильно. Вера ни за что бы не согласилась по доброй воле в таком участвовать, а я сам, если бы тронул ее, как захотелось, уже бы вряд ли остановился.

Ноги принесли меня в спальню. Я улегся в кровать, заложив руки за голову. Уставился в потолок ничего не видящими глазами. И тут на этом самом потолке замелькали картинки. Будто кто-то включил допотопный проектор.

Была зима. Лютая, снежная… Мороз щипал щеки, забирался под воротник. Дующий с моря ветер бросал в лицо горсти колких снежинок, а мы в толпе пацанов пилили в сторону знакомой теплотрассы, у которой собиралась местная гопота. Мело так, что при попытке заговорить ветер заталкивал слова обратно в глотку. Может, потому мы и молчали. А может, просто нечего было обсуждать. Подумаешь, очередная стрелка. О чем еще тут говорить? Шли да шли, и даже холодно не было — в крови кипели адреналин и предвкушение скорого махача.

— Эй! Швед, то не твой батя?

Я обернулся, вглядываясь в снежные завихрения. Сначала показалось, что Костыль ошибся. Ну что здесь, а противоположном конце города, было делать моему папке? Но потом он как-то так повернулся, и я его узнал. И почти тут же черт меня дернул бросить:

— Вы идите. Я догоню.

Зачем я за ним пошел? Черт знает. Он в подъезд нырнул, и я за ним. Тогда еще это было просто — никаких тебе домофонов. Кто угодно мог зайти с улицы. В гости или, как мы с пацанами, просто чуток погреться у батареи между пролетами. Привычно пахнуло кошатиной и подвальной сыростью. Где-то выше загромыхали замки.

— Ну, наконец-то! Я думала, ты уже не придешь, — томно пропел женский голос.

— Я на пять минут буквально. У нас проверка в части.

Догадывался ли я, что происходит? Наверное… Но, видно, в поисках подтверждения своим догадкам осторожно поднялся выше. Сердце колотилось, как ненормальное. Я ведь знал, что мне не поздоровится, если батя меня засечет. От страха в животе словно змеи клубились. Меня бросило в жар, пот катился по спине крупными каплями, а шерстяной свитер колол кожу и противно вонял козлятиной.

— Думаешь, за пять справишься? — засмеялась тетка.

— Разговорчики! — рявкнул отец и… Дальше послышался шлепок. С таким же звуком он меня, малого, порол. Сейчас-то уже вместо ладони в ход шел ремень, но в детстве, да, было дело. Он, что же, и ей по заднице наподдал? Тетка взвизгнула:

— Ой, Валерка!

Я поднялся на третий этаж и замер у нужной двери, которую эти двое, видно, в порыве страсти, так и не захлопнули. Приник глазом к щели. Сердце молотило в ушах, и какое-то время я только его грохот слышал. А потом охи-ахи, и шлепки опять, и батины утробные звериные рыки. Я мог бы зажмуриться, отвернуться, броситься вон, но эти картинки так меня потрясли, что, даже сбежав, я бы вряд ли от них избавился. Так и стоял в полном ступоре, краем сознания отмечая, что отец в тот момент больше походил на животное, чем на человека. Даже поза, в которой он эту женщину трахал, была какая-то кобелиная… Будто две дворняги слиплись.

И вот на это… эту он променял мою красавицу-маму?!

Меня чуть не стошнило. Я отступил, сделав шаг назад. Опасаясь, что блевану прямо там, толкнул дверь и помчался вниз, перепрыгивая через две ступеньки. От всего увиденного щеки горели — хоть прикуривай. Я несся не разбирая дороги, а в ушах звенел батин голос: «Сёма! Семён! Ну, придешь ты домой, щенок»…

На сходку я все-таки попал. В самый разгар махача. И может, только этим и спасся тогда — не знаю. Но бился я, как будто от этого зависела моя жизнь. В ответ, конечно, тоже получал — будь здоров, но мне даже струящаяся по лицу кровь была в кайф.

Домой вернулся в одиннадцатом часу. Разукрашенный, в порванной куртке, которую мать тайком от бати купила у челноков, гоняющих за барахлом в Китай. Отец тех за людей не считал. И отовариваться у них запрещал ей строго-настрого. Куртку было жалко. Потому что мама даже отцу соврала, чтобы порадовать меня обновкой. А вот страха не было. Решил так — побьет, ну и хер с ним. Это раньше я его претензии принимал близко к сердцу, а теперь все изменилось.

Не таясь, захлопнул за собой дверь. Разделся, наступая на задники, стащил ботинки. И все это чувствуя тяжелый отцовский взгляд.

— Явился?

— Угу.

— Ну пойдем тогда… На пару слов.

— Мне с тобой не о чем говорить. Мать спит?

— Я сказал, сюда иди. На пару слов.

Он толкнул меня в кухню. Я смог устоять на ногах, но все равно задел стол. Стоящая на нем посуда весело звякнула.

— Вытри сопли. Я с тобой как со взрослым разговариваю. Соответствуй!

— Чего ты хочешь? — набычился я, хотя все внутри опять противно задрожало.