Подземелье Иркаллы (СИ) - "Alexandra Catherine" - Страница 2

Акме осмотрела себя. Пропотевшая туника ее была перепачкана грязью и кровью. Пыльные волосы слипшимися от крови прядями лежали на плечах. И невозможно понять было, исходил ли столь отвратительный запах от нее или от всех тех людей, что окружали ее.

Коцитцы забрали сумочку с лекарственными травами, кореньями, порошками и прочими лекарствами, которую Акме всегда носила на поясе и пользовалась ею уже несколько лет. Без нее она была как без рук.

— Поблагодари Небо, что тебя не лишили одежды, — улыбнулась женщина, разглядывая Акме, которая в ужасе ощупывала себя. — Они любят поиздеваться. Особенно над юными девственницами… Мое имя Мирья.

— Что такое Кур? — спросила Акме. — И зачем они везут нас туда?

— Кур — это второй Коцит, — сказал один из мужчин с седыми волосами без руки и с растерзанной ногой; на лице его с нетронутыми чертами от висков до мочек ушей были прочерчены глубокие кровавые линии, будто мучители желали вырезать лицо его и сделать из него маску, начали свое дело, но не закончили. — Нас везут на празднество.

— Какое празднество?

— Этой ночью у них праздник, — отвечала Мирья со своей чудовищной безмятежностью. –

— А что будем делать мы на их празднике? — осторожно спросила Акме, страшась услышать тот ответ, который уже знала.

— Развлекать их, — просто, будто говорила о семейном ужине, ответила ей Ила, садясь на колени к Мирье.

Каким образом они буду развлекать коцитцев, девушка не сомневалась. Она с погибающей надеждою в глазах оглянулась на тот путь, что они проехали. Коцит остался далеко позади и стал едва заметным темным холмом. Малахитовые дали и берилловый Кандох сливались с небесами в единое полотно, окутанное золотым маревом, а на горизонте не было ни души.

— Не бойся, дитя мое, — говорил чей-то добрый голос в соседней повозке, обращаясь к мальчику лет десяти. — Стойко должны принять мы муки…

«У меня другой конец, — в гневе думала она, в отчаянии сжимая зубы. — Если мне суждено умереть, то в Кунабуле, но не здесь…»

Акме выпрямилась и оценивающе оглядела коцитцев. Их было слишком много, чтобы Акме смогла справиться с ними, да и не знала она, сможет ли вновь пустить в бой свою мощь, которая едва не убила ее накануне. Все коцитцы были верхом, бронзовые лица их были суровы и грубы, а различные топорики, ножи, луки, ядовитые стрелы, мечи с зазубренным лезвием — устрашали.

— Откуда ты? — спросил все тот же седовласый мужчина без руки.

— Из Кибельмиды, — глухо отозвалась Акме, разглядывая сложные рисунки на бронзовой коже коцитцев.

— Они добрались и до Эрсавии? — в изумлении выдохнула Мирья, в ужасе качая своей изуродованной головою.

— Нет. Они поймали меня в ущелье Керейских гор, — спокойно отозвалась Акме.

— А что ты делала в Кереях? — грубовато осведомился Сатаро.

Девушка оставила вопрос его без внимания.

— А чем ты занималась? Кто твои родители? — ласково и осторожно спрашивала Мирья, обнимая Илу.

— Мои родители погибли, когда я была ребёнком, — коротко и без всяческого выражения сказала Акме. — Я — целитель.

Как только девушка произнесла эти слова, люди в ее повозке отвлеклись от молитв своих, с опаской обернулись к коцитцам и печально опустили головы свои, а некоторые даже зашикали на нее.

— Если жить хочешь, никогда более не произноси этого вслух! — приглушенно воскликнула Мирья, прижав ладони к щекам. — Они не понимают нашего языка, но знают это слово.

— Был у нас уже один целитель, — прошептал мужчина без руки, заговорщически склонившись к Акме. — Он попытался вылечить одного пленника, который слег с лихорадкой. Это не понравилось коцитцам. Целитель оказался крепок и не умер под пытками, его четвертовали.

«Предок мой! — мысленно взмолилась девушка, прикрыв глаза ладошкой. — Провидица оставила меня. И ты лишишь меня мощи своей? Меня, потомка сына твоего, борющегося за процветание мира, коим ты повелевал…»

— Ты не должна бояться смерти, целительница, — тихо и будто негодующе произнесла Мирья; оба глаза ее возмущенно сверкали, а гниющие раны подтекали. — Перед Господом должна ты предстать бесстрашно и смиренно.

— В планах моих нет места смерти, — на низких угрожающих нотах проговорила Акме.

Мирья с отвращением вздрогнула, вновь возмущенно глянула на девушку и отсела в другой конец повозки, забрав Илу.

— Смирись, девочка, — спокойно сказал мужчина без руки, светло улыбнувшись. — У нас нет выхода. Придется умереть нам сегодняшней праздничной ночью и достойно принять гибель нашу. Как зовут тебя, дитя?

— Акме, — последовал ответ так громко, чтобы вся повозка слышала.

— Акме, — улыбался мужчина. — Имя красивое и сильное, как и ты сама. Жаль, что ты разделишь нашу участь. Я помолюсь о тебе Господу.

После он отвернулся, поднял голову, воздел руки свои к небесам и тихим высоким голосом запел молитву.

В леса Кура они въехали на закате. Солнечные лучи мерцающим каскадом обрушились на горы и на лес и засверкали лиловыми, желтыми да розовыми бриллиантами. То были будто слезы Шамаша, навсегда прощающегося со своим потомком.

В Куре их уже ждали. Коцитцы в рваной коже, с рогатыми шлемами и пиками в руках выстроились вокруг многоступенчатого алтаря, пританцовывая, что-то выкрикивая, подпрыгивая. Грудь их была обмазана кровью первых жертв. Напротив алтаря разинула свою чудовищную пасть хорошо освещенная пещера. Несколько остроконечных столбов и копий уже украсили мужские головы.

Коцитцев было слишком много, чтобы Акме могла справиться с ними, но она не могла оставить надежды и приготовилась умереть в бою, но не на алтаре.

Чей-то короткий крик остановил телеги, и пленных начали загонять в пещеры. Акме не пыталась сопротивляться, когда ее схватили и заставили сойти на землю, но ужас невероятной силы охватил, когда ее повели в сторону алтаря. Пленные певуче благословляли ее и осеняли крестным знамением.

«Неужели сейчас? — думала она. — Неужели я не проживу даже до ночи?»

Но они обогнули алтарь и подошли к возвышению, на котором восседал крупный широкоплечий мужчина со множеством шрамов на бронзовой коже. Голову его увенчивало некое подобие шлема, отлитого из чистого золота. На шее висело ожерелье из клыков разных размеров и цветов. Трон его возвышался напротив древнего каменного алтаря, а ступени трона были усыпаны белыми костями.

— Царь дикарей, — выдохнула Акме и была награждена тумаком своих тюремщиков.

Вождь что-то коротко бросил тому, кто ударил ее, поднялся во весь свой небывалый для коцитцев могучий рост, отдал своему слуге чашу в виде человеческого черепа. Акме почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, ибо осознала, что пил этот вождь и из чьей кожи был сделан его длинный плащ.

Глаза его были небольшими и пронзительно серыми. Нос его сломан, а губы рассек тонкий багровый шрам. Акме никогда еще не доводилось видеть столь крупного и мускулистого человека, крупнее Сатаро.

Вождь что-то коротко произнес, и один из коцитцев начал что-то неторопливо объяснять. Язык их был похож на мелодичную боевую песню; он состоял из глухих и округлых звуков, довольно грубых, простых, порою цокающих. Все это время вождь внимательно и оценивающе разглядывал Акме, складывая губы свои в противную усмешку, скалою возвышаясь над нею и над своими слугами.

Акме не могла понять, о чем думает этот дикарь, но ей все время хотелось отступить на шаг.

Вдруг коцитцы крепче сжали ее, и девушка не смогла пошевелиться. Вождь схватил ее за волосы, накрутил на свой могучий кулак и поднял голову ее к себе.

Девушка решила, что сейчас расстанется с любимыми своими локонами, за которыми не уставала ухаживать, но сильные руки вождя вдруг распахнули ее тунику, требовательно и проворно скользнули ей под одежду и начали ощупывать ее тело. Онемев от ужаса, пленница во все глаза посмотрела в насмешливое лицо вожделеющего повелителя Коцита, затряслась крупной дрожью и пронзительно закричала от отвращения и отчаяния, как только руки его без труда расстегнули ремень и заскользили вниз по ее животу.