Наследник Клеопатры - Брэдшоу Джиллиан - Страница 1

• 1/95
• Следующая

Помнится, кто-то, сильно удивившись, задал мне вопрос: «Почему вы называете Клеопатру эллинкой?» Думаю, что она сама бы так назвала себя. Древний Египет, которым правили фараоны, был захвачен персами в 525 г. до н. э. Два столетия спустя Персидская империя, а вместе с ней и Египет пали под натиском войск Александра Македонского. В 323 году один из самых приближенных к Александру полководцев, Птолемей, сын Лага, родом из Македонии, к тому же родственник прославленного завоевателя, стал сатрапом, наместником провинции Египет. Позже он присвоил себе титул царя, и поэтому англоязычные историки именуют его Птолемеем I Сотером. Основанная им династия, известная как Лагиды – по имени его отца – или Птолемеи, поскольку все цари этой династии носили исключительно это имя, правила в Египте на протяжении восьми поколений.

Птолемей и его потомки неизменно называли себя эллинами, и государственным языком Египта был греческий. Правящая верхушка изначально складывалась из воинов Александра и амбициозных греков-иммигрантов. К коренным египтянам греки относились свысока, считая их простолюдинами, которые пригодны только для занятий земледелием. Так было в теории. На практике все складывалось гораздо сложнее, особенно под конец греческого правления в Египте. Но, несмотря на это, греческий оставался официальным государственным языком. Только один представитель династии Лагидов взял на себя труд выучить язык, на котором разговаривали подданные-египтяне.

Это была царица Клеопатра VII, последняя из Лагидов, правивших в Египте. И все-таки она не была самой последней. В соответствии с традицией царица не могла править одна, поэтому она сделала царем и соправителем государства своего старшего сына, которому в то время едва исполнилось три года. Этот мальчик был плодом политики Клеопатры, которая стремилась к сотрудничеству с мощнейшей империей того времени, – его отцом был Юлий Цезарь. По крайней мере, она так утверждала, в то время как ее враги-римляне решительно отрицали этот факт. Пятнадцатый, и последний, царь Птолемей носил когномен «Цезарь», и поэтому его прозвали Маленьким Цезарем – по-гречески Цезарион.

Планы, которые строила Клеопатра относительно Рима, Египта и своего собственного сына, потерпели крах. Юлий Цезарь погиб, а ее новый римский союзник Марк Антоний был вскоре тоже побежден преемником Цезаря – Октавианом[1]. У Цезаря не было признанных сыновей римского происхождения, и по этой причине он усыновил племянника своей сестры, о чем и написал в своем завещании. В то время Цезарион едва достиг совершеннолетия. Разумеется, Октавиан не желал, чтобы кровный сын Цезаря стоял у него на пути, и при захвате Египта в 30 г. до н. э. он планировал взять в плен Клеопатру.

Что же касается Цезариона, то он хотел только его смерти.

Сильно болел бок. Он почувствовал это еще до того, как полностью очнулся: острая, как нож, боль пронзала его тело, давая знать о себе даже сквозь сон. Он поменял положение, стараясь облегчить ее, но от этого стало только хуже. Он повернулся на другой бок, поджал ноги и лежал так, смутно осознавая, что с ним произошло.

Было невыносимо жарко, и хотелось пить. Язык, казалось, распух. Нестерпимо болела голова. Он лежал на чем-то неровном, жестком и неудобном, окутанный какой-то густой горячей пеленой пурпурного цвета. Стоял удушливый запах мирры, который не мог полностью перекрыть стойкий запах крови, мочи и горячего пота.

Слабой рукой он ощупал свой бок и, морщась от острой, мучительной боли, почувствовал, что его опухшие пальцы стали влажными. «У меня был приступ, – подумал он виновато, – и я, должно быть, упал на что-то. Мать рассердится. Надеюсь, она не накажет рабов».

Он потянулся к тонкой золотой цепочке на шее, вытащил маленький шелковый мешочек, который висел на ней под хитоном, и приложил его к своему носу и рту. Корень пиона, кардамон, аммиачная смола, бриония, лапчатка и морской лук – это новое средство, по крайней мере, отличалось приятным ароматом. Сделав несколько глубоких вдохов, юноша попытался вспомнить, где он находится.

Оглядевшись по сторонам, он с тоской подумал о своей спальне во дворце, где гладкий пол под ногами с выложенным на нем разноцветным узором из полированных мраморных плит безупречно белого, золотистого и насыщенного зеленого цвета с красными прожилками всегда был прохладным, даже в самую жаркую погоду. Его кровать, сделанная из кедрового дерева, была инкрустирована золотом; зимой он укрывался шелковым стеганым одеялом, а летом – хлопковым, выкрашенным в яркие цвета. В алебастровом кувшине – всегда прохладная вода, а во внутреннем дворике – журчащий фонтан.

Когда он был помладше, его часто водили в большую купальню, где бассейны выложены лазуритом, краны для воды сделаны в виде золотых дельфинов, а на потолке изображен Дионис, который обвивает пиратский корабль виноградной лозой, в то время как моряки, спасающиеся в зеленых волнах, превращаются в... Вода такая прохладная, такая приятная... Она омывает его обнаженное тело, ноги и руки...

Купание будет тебе во вред.

Аполлон свидетель, как же ему хотелось пить! Но почему он лежит здесь, да еще один? Где рабы, которые должны обмахивать его, втирать благовонные масла, подавать прохладительные напитки в запотевших кубках? Где врачи со своими снадобьями? Почему он проснулся в одиночестве? Может, приступ случился в каком-нибудь потайном помещении, где никто не смог его найти? Как долго он здесь лежит?

Какая жара! Мысли путались, дышать было нечем. Необходимо побыстрее избавиться от этой пурпурной удушающей пелены.

Цезарион медленно приподнялся, держась за больной бок. Он понял, что не может глубоко вдохнуть из-за плотной ткани, которой было накрыто его лицо.

Слабой рукой он сдвинул ее с лица и подумал, что это, вероятно, навес от его палатки; днем он защищал его от солнца, а затем, должно быть, упал. Цезарион повернулся на левый бок и начал неуклюже выбираться из-под навеса, все еще держась одной рукой за больное место. Чувствуя под ногами жесткие неровные бревна для растопки, он с трудом перекатился с них на ослепительный солнечный свет и едва сдержал стон от жгучей боли, которая снова пронзила его. Юноша лежал, не шевелясь, уставившись на распростершееся безоблачное небо, казавшееся бесцветным из-за неистового сияния солнца.

Цезарион ощущал под собой что-то мягкое и неровное. Приглядевшись, он понял, что лежит на одном из своих стражников, хитон которого покрыт пятнами запекшейся крови. В горле мужчины зияла рана от удара копья, которое к тому же разнесло ему челюсть.

Содрогнувшись, юноша поспешно сполз с застывшего тела на горячую каменистую землю. Встав на ноги, он в ужасе смотрел на тело своего стражника, машинально вытирая левую руку о хитон. К горлу неожиданно подкатила тошнота, и он, опустившись на колени, снова прижал к лицу шелковый мешочек с ароматной смесью. Он с силой зажмурил глаза и подумал: «Нет, пожалуйста, не сейчас, не так скоро...»

Ничего не произошло. Ни запаха гнили, ни подавляющего волю ощущения ужаса, ни воспоминаний. Только раскаленный камень, обжигающий колени, знойное солнце, которое немилосердно пекло голову, и запах лекарства. Стоять на коленях на земле было слишком горячо. Он открыл глаза и, пошатываясь, поднялся на ноги.

На стражнике был только красный хитон. Доспехи, оружие и плащ исчезли.

Он лежал на спине, рядом с кучей дров, накрытых пурпурным покрывалом. Его руки вытянулись вдоль туловища, но когда Цезарион упал на него, одна рука неестественно вывернулась в сторону. Пальцы все еще сжимали кусок черствого хлеба – подношение стражнику в царстве мертвых. Одна из монеток, которые положили на его закрытые глаза, упала и поблескивала на земле возле ноги Цезариона.

• 1/95
• Следующая