Сяо Тай и разбойники горы Тянь Ша (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 5

— Может быть она как раз этого-то и боится, — бормочет себе под нос Второй Брат: — уж лучше смерть, чем за кого-то из твоих оглоедов замуж.

— Ничего, в конце концов я сам тебя в жены возьму, Седьмая, ты хоть и мелкая, но соображаешь. И подраться не дура и с ножом обращаться умеешь, а уж я тебе откормлю! Станешь как я — большой! — довольно упирает кулаки в бока Чжан Хэй: — так что не тушуйся!

— Вот теперь она точно повесится. — хмыкает Второй Брат: — ты уж постарайся справится там, Седьмая, а то тебя замуж за Кабана отдадут. А если пощадят — то просто голову отрубят.

— Заткнулись, весельчаки! — прерывает их Первый Брат: — ничего смешного тут нет. И я не шучу, Седьмая. Если хоть один человек из Братства будет голодным — не сносить тебе головы. Ни тебе, ни твоей подружке, запомни это.

— Цунмин, Старший Брат! — кланяется Сяо Тай: — ваши слова вырезаны в самом сердце этой ничтожной! Будет исполнено!

— Приступай прямо сейчас, — хмурит брови предводитель разбойников Братства горы Тянь-Ша: — и на обед… слышал я что на обед сегодня мясо в карамели со сладким рисом? Надеюсь из-за твоей занятости меню останется таким же…

— Конечно, Старший Брат.

— И напиток свой приготовь, мы с братьями будем военный совет держать. — распоряжается Первый Старший Брат и машет рукой: — ступай уже… Седьмая.

Сяо Тай выходит из палатки и поглаживает кончиками пальцев золотую пайцзу власти, которую ей вручили на выходе. Пропускает красный шелковый шнурок в дырочку наверху и подвешивает пайцзу к поясу.

— Погоди, Седьмая! — окликают ее сзади и она останавливается. Лу Чжи-шэнь, сладкоголосый змей Совета. В руке он держит меч. Обычный прямой цзянь. Не свой, свой у него на поясе висит.

— Спасибо что поддержала меня на Совете, Седьмая, — говорит он, не глядя ей в глаза: — это… говорит о твоем уме. На вот, возьми. Если ты теперь одна из нас, негоже тебе без оружия ходить. — и он протягивает ей меч.

— Эта ничтожная с радостью и благодарностью примет сей чудесный дар. К сожалению у меня нечем отдариться и…

— Ой, да заткнись уже, — внезапно советник Лу Чжи-шэнь улыбается: — это не от меня. Это от Совета. Ты мне все так же не нравишься, слишком много умничаешь. Если доживешь до вечера, то я хотел бы увидеть твое мастерство в сянци. У меня и доска есть. Все, ступай, у тебя полно работы. — он передает меч и торопливо уходит. Сяо Тай глядит ему вслед. Отныне она — Седьмая Сестра, пусть не первая, но уже равная. И… никто из парней не хочет заниматься всеми этими женскими делами, снабжением, готовкой, хранением и учетом запасов. Все-таки они разбойники, нет у них военного образования или навыков управления. Все они хотят совершать подвиги и бороться с несправедливостью Волей Небес, а то, что армия марширует на животе, как говаривал Наполеон — они не понимают. Более того, они не понимают еще одну важную вещь…

Она повернулась к ждущей ее у палатки Минмин и кивнула ей, подвязывая меч к поясу.

— Не утомилась ждать? — спросила она и Минмин тут же подскочила к ней.

— Госпожа! Пайцза! Меч! Вы теперь разбойница⁈

— Минмин! Я же просила так их не называть! Кроме того, я теперь — удалая девица и ээ… сестра-храбрец? Добрая девица? Звучит так, словно я в публичном доме работаю… и была там Добрая Девица Сяо Тай — всем давала… бррр… не, не, не. Зови меня Седьмая Сестра. Для тебя — Старшая Седьмая Сестра.

— Старшая Сестра Тай!

— Угу, Белоснежка и шесть гномов. Все, пошли, у нас дел полно. Знаешь кто такие янычары?

— Нет, госпожа Старшая Седьмая Сестра Тай!

— Ты все в кучу собрала. Просто Тай и все. Мы же подруги. Так вот, янычары… это были люди без роду и племени собранные вместе для войны. И у них не было лояльности ни к султану, ни к родине, ни к семье. Знаешь, кому они были преданы? Котлу. Все питались вместе, а полковник лично накладывал еду, он знал кто отличился и кому кусок мяса получше дать, а кого поварешкой по рукам. Кстати, полковник на их языке так и зовется — башар. Что значит черпак, ковш, которым еду накладывают.

— О чем это вы госпожа?

— Все о том же, Минмин. Кто мужчину кормит — того тот и слушается. — отвечает Сяо Тай и сладко потягивается: — а у меня отсюда теперь два пути, либо на шелковые подушки в палатке Совета, либо голова в кустах.

— Не надо голову в кустах, — огорчается Минмин.

— Сама не хочу, понимаешь…

Когда Гу Тин открыла глаза, просыпаясь, то первым же делом охнула. Болела спина, болела шея, в животе застыло сосущее, тягучее чувство голода, а еще было очень холодно. Она попыталась съежиться, собраться в комочек, собирая немногие капельки тепла, что еще оставались, но мышцы как будто задеревенели и отказывались подчиняться. Она окончательно проснулась и немедленно пожалела об этом. Во сне было тепло, и ее матушка накладывала на тарелку горячие, обжигающе вкусные баоцзы с начинкой из мясного фарша, лепестков лотоса и мелко нарубленных креветок. А еще во сне она могла наконец вытянуться во весь рост, могла бежать по цветочному лугу и смеяться. В реальности же она сидела в маленькой бамбуковой клетке посреди лагеря разбойников горы Тянь-Ша и ждала выкупа. Она могла только молится о том, чтобы разбойники не выставили за нее слишком уж высокую цену, понимая, что Гунсун Шэн из Цзиджоу, владелец ее долгового контракта, ее хозяин — жадный сквалыга.

Она закрыла глаза, пытаясь заснуть снова. Если бы на то была ее воля, то она спала бы все время, не чувствуя утреннего холода, не испытывая сосущего чувства голода и то, как затекли ее спина и ноги. Сперва ей казалось унизительным то, что клетка стояла просто под навесом и никто не водил ее в туалет и она была вынуждена каждый раз приседать в углу клетки на забаву гогочущим разбойникам. Ей казалось ужасным то, что у нее забрали шелковые верхние одеяния и бросили в клетку какие-то тряпки. Она не могла есть то, что ей кидали через бамбуковые прутья.

Но теперь… теперь ей было все равно. От изнасилования ее спасло только то, что она оказалась девственницей и обязательным условием ее выкупа было сохранение этой самой девственности, ведь Гунсун Шэн, известный в Цзиджоу под прозвищем Липкие Руки — очень хотел поживиться на продаже этой Гу Тин в наложницы или даже жены богатому человеку. От изнасилования может и спасло, а вот от позора… ватага Толстого Мо, те разбойники, которые похитили ее — первые три дня держали ее в это клетке совершенно голой. И сперва это было ужасно и невыносимо. Но сейчас… она ходила бы голой по всему лагерю, если бы ей позволили выйти из клетки и дали поесть горячих баоцзы. Хотя… она горько усмехнулась. Сейчас ее тело не заинтересует даже этих разбойников. Гу Тин, Чарующий Голос Западных Провинций, Лепесток Лотоса и Разбивающая Сердца Песней — сейчас выглядит хуже, чем бродяжка-побирушка в какой-нибудь сточной канаве Столицы. Она грязная, от нее воняет, ее кожа давно приобрела серый оттенок с черными разводами, если сейчас сорвать с нее эти тряпки и бросить под ноги толпе… наверное отвернутся. И первое время это ее угнетало.

А еще — она практически потеряла голос. Из-за голода и жажды. Из-за простуды и несчастий. Она пыталась петь, порой ее заставляли это делать, однако это было жалко и никчемно. Она потеряла голос. Она старалась не думать о том, что это означало, потому что это означало что Гунсун Шэнь нипочем не станет выкупать из плена певицу, которая потеряла голос.

Она открыла глаза. Сердце болело больше, чем спина и шея. Она бы заплакала сейчас, но в ее организме так мало воды. В последнее время разбойники стали забывать о ней, прекратили подходить к клетке и издеваться, предлагая еду или воду в обмен на очередное унижение или жестокую забаву. Раньше она каждый раз сжималась, стоило им подойти к клетке, но потом… упавший в реку дождя не боится, не правда ли? Ну и пусть ей приходилось стоять на коленях и гавкать как собака, чтобы ей дали немного еды и попить, пусть. Главное — она все-таки что-то ела. И пила. Но в последнее время она им наскучила. Иногда ей казалось, что уж лучше бы ее выволокли из этой клетки и отдали этой толпе на растерзание, да ужасный конец, но все-таки конец. Хотя… она еще может рассчитывать, что доживет до холодов, а уже там — замерзнет насмерть в этой клетке. При мысли об этом ее сердце стало ныть в груди, и она сжалась в комочек на земляном полу. Матушка, дай мне силы, подумала она, дай мне силы пережить все это.