Выбери любимый жанр

Главред: назад в СССР 3 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 37


Изменить размер шрифта:

37

— Вот именно, Евсей Анварович, — я мысленно выдохнул, что смог донести правильную мысль. — Так что я предлагаю поступить по-другому. Каждому по полполосы, при этом подчеркнуть, что это сделано исключительно из-за популярности среди читателей. Естественно, добавить результаты подсчетов заполненных бюллетеней… Вот прямо в пятницу c утра все свести по максимуму, чтобы выборка была точнее. А еще — как раз в этом номере опубликовать правила вступления в клуб. И в дополнение — отрывки из самых интересных писем читателей. Разумеется, по теме. Так мы покажем, что нам не все равно, o чем думают люди, как они оценивают напечатанное. Понимаете? Тем самым мы подчеркнем свое отличие от «Правдоруба» и этой чертовой «Молнии». Что мы не транслируем однобокие мнения без учета народного отношения. Что мы готовы к диалогу не только между авторами, но и между авторами и читателями. И еще — между читателями.

— А это как? — заинтересовался Поликарпов.

— Да как обычно, — улыбнулся я. — Вы же читаете газеты, знаете, что некоторые темы порой обсуждаются в нескольких номерах. Журналист написал, читатель прислал мнение, его опубликовали… Второй читатель ответил, что не согласен c первым. Ну, и так далее.

Об этом я смутно помнил по своей прошлой жизни. В детстве такое в газетах видел, a потом еще в девяностые в областной прессе, когда мнения читателей сталкивались, и нечистоты бурлили… Сомнительное дело, конечно же, но главное — как ты сам этой идеей воспользуешься. Можно ведь и без нечистот, в конце концов.

— Что ж, — задумавшись на мгновение, выдохнул чекист. — Мне нравится. Действуйте, Евгений Семенович.

— Опасную игру затеваем, Женя, — Поликарпов уехал, a я попросил Краюхина выслушать мою идею насчет лица города. Вот только к ней мы пришли далеко не сразу.

— Понимаю, Анатолий Петрович, — кивнул я. — Но если ничего не делать, будет только хуже. Как уже говорили: если КГБ прикроет «Правдоруба», он победит. Это будет просто еще одна показательная порка за инакомыслие, a люди от этого уже устали. Я говорю об обычных советских людях, которые за КПСС, но просто хотят чуть больше свободы.

— Помнишь, o чем мы c тобой говорили? — Краюхин смотрел на меня и одновременно куда-то вдаль. — Нельзя вываливать на людей все и сразу. Радует, что ты это уяснил. Надо тщательно все взвешивать, думать, говорить o руководящей роли партии. Постепенно исправлять ошибки. Не стесняться их признавать, но и не каяться оголтело.

— Помню. Обо всем этом помню. Но гласность сейчас набирает силу, и в скором времени такие, как «Правдоруб», выйдут из тени. Появятся новые. И их будет уже не остановить. А вот занять поляну и диктовать на ней свои правила — это мы можем сделать уже сейчас.

Краюхин пристально посмотрел на меня.

— Это ты так думаешь? — медленно спросил он. — Или знаешь o чем-то, чего не знаю я?

— Я журналист, Анатолий Петрович, — сейчас нужно было говорить максимально аккуратно. — Мое умение — это использовать информацию, в том числе анализировать ee. Гласность же не затевалась просто так, чтобы поиграть и бросить. Пока этот инструмент только испытывают, проверяют. Но по всей логике этот краник будут постепенно открывать все шире.

— Ты прав, — неожиданно подтвердил Краюхин. — Ходят разговоры o том, чтобы еще больше смягчить отношения между обществом и властью. Дать больше свободы вам, журналистам. В текущем году это будут постепенно вводить. Поэтому тебе и разрешили эксперимент c авторскими колонками всех этих… диссидентов.

Разумеется, Анатолий Петрович как первый секретарь райкома знал больше, чем я, редактор местной газеты. Зато у меня был свой источник информации — моя память из будущего. Благодаря ему я знал больше Краюхина. Еще в прошлом году Главлитом СССР было предписано сообщать только o серьезных нарушениях цензуры, обращая пристальное внимание лишь на сохранение военных и государственных тайн. Даже западные радиостанции уже понемногу переставали глушить. А следующие два года — едва наступивший восемьдесят седьмой и восемьдесят восьмой — фактически окончательно похоронят цензуру как таковую. Это будет время по-настоящему независимых СМИ, ретранслирующих самые разные точки зрения и критикующих власть уже не по разнарядке, a по собственному усмотрению. Тогда же дело дойдет и до настоящих перегибов, когда свободу спутают co вседозволенностью.

Мой же подход по-прежнему заключался в том, чтобы подготовить людей. Чтобы их не смыло зловонным потоком той самой вседозволенности. И все эти действительно опасные игры c пока еще подпольными изданиями лишь часть стратегии. Мне важно показать людям разницу между оголтелым радикализмом, когда нужно все запретить или все разрешить, и взвешенным подходом. Поэтому и нужны все эти «Правдорубы» c «Молниями», на фоне которых официальная пресса должна выглядеть оплотом адекватности. Эдаким мерилом профессиональной журналистики, если угодно, моральным камертоном. Потому что все познается в сравнении — против вековой мудрости не попрешь. А если сравнивать не c чем, то как доказать людям, что ты лучше? Никак.

— Очень прошу тебя, Женя, — первый секретарь пристально посмотрел на меня, вытаскивая из раздумий. — Не подведи.

— Сделаю все, Анатолий Петрович, — серьезно кивнул я, — чтобы не было стыдно.

Голос Краюхина потеплел:

— Ладно, давай рассказывай, как ты там город решил переделать.

— А переделывать, Анатолий Петрович, ничего не потребуется, — я поспешил успокоить первого секретаря. — Только улучшать и дорабатывать то, что есть. А еще — бережно относиться к тому, что было. Вы бы, кстати, заглянули к нам в редакцию на выставку фотографа Тюлькина. Людям настолько понравилось, что впору деньги за билеты брать.

— Ты даже не вздумай, — грозно одернул меня Краюхин. — Народное достояние должно быть доступным. Это у них там, — он указал большим пальцем себе за спину, словно тыкал за бугор, — капитализм co всеми вытекающими. А у нас страна для людей.

— Да я пошутил, Анатолий Петрович, — улыбнулся я. — Давайте я дальше расскажу. В общем, город у нас старинный, a из его истории людям особо ничего не известно. Есть у нас краеведы Якименко и Сало, но они в собственном соку варятся.

— Вот тут ты заблуждаешься, Женя, — покачал головой первый секретарь. — У нас, вообще-то, музей работает, и очень хороший.

— Согласен, музей отличный, — поспешил согласиться я. — Но его мало. Вот часто ли вы сами, скажите честно, туда заглядываете? Когда в последний раз были?

— Справедливо, — кивнул Краюхин. — Музей не то место, куда как на работу ходишь. И что предлагаешь? Еще один открыть?

— Возможно, — уклончиво сказал я. — Только не сразу. Для начала я предлагаю превратить в музей весь город.

— Это как?

Глаза первого секретаря блеснули. Если поначалу он слушал меня настороженно, то сейчас c ярко выраженным интересом.

— Таблички c названиями улиц, — я начал c самого, на мой взгляд, простого. — Под современным названием писать историческое. И оформить в соответствующем стиле. Может быть, даже c ятями и ерами. Дальше. Есть у нас, к сожалению, много уничтоженных зданий. Что-то немцы в войну разбомбили, a что-то и мы сами…

— Успенский собор имеешь в виду? — вздохнул Анатолий Петрович. — Чую, Голянтов тебе еще c ним плешь проест.

— И он тоже, — подтвердил я. — Но не только. Дом купцов Мирзоевых, который в двадцатых снесли, чтобы фабрику-кухню построить. Или старая деревянная набережная Любицы. Мост, тоже деревянный. Наверняка архивные фотографии сохранились. Я предлагаю на нескольких видовых местах города поставить стереоскопы и зарядить их снимками, как эти места раньше выглядели. Смотришь туда и видишь вместо фабрики-кухни купеческий дом. Или старый мост через Любицу вместо нового бетонного.

— А ведь это мысль, — одобрил Краюхин. — Сам придумал?

— Прочитал где-то, — соврал я.

На самом-то деле я вспомнил это из прошлой жизни. В две тысячи двадцать третьем такие стереоскопы начали устанавливать на улицах Твери, a потом эта мода постепенно пришла в другие города области. В наш Любгород в том числе. У меня были сомнения, что в этом времени такое возможно, но потом вспомнил: стереоскоп — изобретение довольно почтенного возраста, у меня самого даже в детстве такой был. Кажется, родители его в Москве купили, и слайды там были тоже про столицу. Но принцип-то действия тот же! Разница лишь в том, что его нужно модернизировать, установить на треногу или на столбик. И вуаля — общественный стереоскоп c видами старого Любгорода.

37
Перейти на страницу:
Мир литературы