Филарет - Патриарх Московский (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 48

Царь посмотрел на меня, жующего пирог и тоже куснул, прожевал, запил и продолжил.

— Оттого и в жёны взял девицу из вашего семейства. Захарьины-Юрьевы все кроткие и тишайшие. Яковлевы — те по-жестче, но тоже не предатели. Не такие они знатные, чтобы врагов наживать. Однако привлёк я Захарьиных, а остальные бояре против. Склоки, ругань! Не по древнем уставу сидим! Царицына родня главенствует не по чину!Ходят и ходят! Жалуются и жалуются! Как вот тут быть?

Царь замолчал.

— Мне отвечать?

Царь кивнул.

— Всех жалобщиков — гнать поганой метлой. А как ещё?

— Поганой метлой? Ха-ха! Правильно! Поганой метлой! Но ведь многие жалобщики и дельную ябеду сказывают. Про побеги и корысти.

— Наветы слушать станешь, людей не на пасёшься. Я тебе сейчас про каждого столько слухов насобираю, что у тебя и подданных не останется, если казнишь всех.

— А как быть?

Я хмыкнул.

— Службу заведи сыскную. Пусть она следствие ведёт. Пусть туда ябедники ябеды несут.

Царь скривился и махнул рукой.

— Скурвятся служивые. Купят их.

— А ты над теми сыскарями службу поставь. Пусть их на мздоимстве ловят.

— И е скурвятся, — царь уже смотрел веселее и ждал от меня следующего «шахматного» хода.

— А над теми поставь невидимую службу. Тайную. Чтобы никто не знал про неё.

— И та скурвится, — рассмеялся царь-государь.

— А ты меня над ней поставь, — сказал я так серьёзно, что улыбка сошла с царских уст.

1 — Человек — мужчина.

— Тебя поставить над тайной сыскной службой? Не молод ты для сыска? Сыск — справа серьёзная. В ней и губной избе место и пыточной. Или ты думаешь, что человек, как лягуха? Не-е-е… Он не безмолвствует. Лягухам я и сам животы вспарывал в детстве. Не-е-е-т. С людишками труднее. Жалобнее они. Так прикинется овцой, что и не подумаешь, что измышлял злонамеренное. А на дыбе попрыгаешь и такое споёт, что уши завернутся. Стольких выдаст! А другие — других. Почитать бы тебе книги пыточные, что людишки рассказывают… Разуверился бы ты, Федюня, во всём роде человеческом.

Иван Васильевич. Тяжко вздохнул.

— И я тебе о том говорю, государь, что не кем управлять будет, ежели всех татей на убой пустить. С кем-то и поговорить по душам достаточно будет. А кого-то в ссылку за Урал сослать. К Едигеру…

— К Едигеру? Так они там соберутся и на Москву нападут.

— Нападут! Обязательно нападут! А для того в Перми твоя рать должна стоять.

И, поняв, что не нарочно получились стихи, добавил:

— Ядрёна мать!

Царь от такой матерщины оглянулся на спящую царицу.

— Ты чего это взъярился⁈ По матушке ругаешься⁈

— Рифма.

Царь отмахнулся.

— Всё тебя уносит к бесам! Рифма какая-то…

Иван Васильевич вздохнул.

— Не могу я не пойти на Полоцк. Всем сказал. И родичи твои жаждут…

— Родичам моим, лишь бы их имущество в Новгороде свеи или полочяне не тронули. А за то, чтобы идтина Полоцк, они с Шуйскими сговорились. Слышал я, как с отцом моим отец мачехи говорил.

— Александр Борисович, что ли? Шуйский? Ах ты ж… А ты говоришь твоих родичей привечай! И что он просил?

— Просил отца поговорить с царицей, чтобы та упросила тебя пойти войной на Литву.

— Давно сие было?

— Давно, государь. Я только-только на отцовскую половину перешёл. Уши грел на взрослых разговорах.

— Три года назад? В шестьдесят третьем году1? Вот и уговорили они меня тогда, паразиты! И сейчас продолжают. Получается, что прав Адашев? Надо от остатков Орды беречься?

— Так, государь. На западе всё понятно. Врагов много и все очень сильные. Весь запад против тебя. А почему?

— Знамо почему, — усмехнулся царь. — Лес и рухлядь мягкая их интересуют и другие, как ты их зовёшь, ресурсы.

— Да, государь. И в том числе и богатства Урал-камня, и зауралья. Строгановы туда хорошие дороги пробили, после походов воевод прадеда твоего Великого Князя Ивана Васильевича. Ведь он первый направил за Урал-камень отряды воевать Югорию. Полвека назад! И завоевали! Так сейчас-то что тебе мешает идти по стопам предков в ту сторону?

— Великий Новгород колеблется, — неуверенно проговорил Иван Васильевич.

Я вздохнул.

— Новгороду мало надо. Возьми под себя торговую часть города, причём, посади там собирать подати и информацию о заговорах жида, и Новгород твой.

— Жида собирать подати⁈ — откровенно раскрыл рот Иван Васильевич. — Какого жида? Изгнал я жидов. И из Новгорода изгнал, и из Москвы. Они же ересь свою и в Москву протащили. Скольких епископов и попов соблазнили.

Я вздохнул.

— То было давно. Еще при деде твоём… И то были христиане-еретики. Они хулили попов и церковь, а я говорю о простых жидах, что не верят в Христа, а верят в единого Бога. Ты же не гонишь Магометян, а они тоже в Бога-Христа не верят.

— Они деньги в рост дают.

Я пожал плечами.

— И монастыри деньги в рост дают. Сам видел, как на торжище монах торговал ссудами. «Кто больше в рост возьмёт!» — кричал. Мне ещё тогда показалось, не в рост, а в рот.

— Тьфу на тебя, малолетний охальник! — рассмеялся государь. — И вправду, царицу от тебя надо подальше держать.

— Ты что подумал такое, государь⁈ Фу-фу-фу! — я вроде как обиделся.

— Про жидов я знаю. Писал как-то Сигизмунду Августу ещё десять лет назад про то, что его купцов-жидов видеть не желаю, ибо, как ты говоришь: «Пользы от них, кроме вреда, никакой».

Царь засмеялся вставленной в лад шутке.

— Так то купцов-жидов, а то собирателей подати. Они всю душу с новгородцев вытрясут, а подати до копеечки соберут, ибо будут жить с процента и под страхом, что ты их отдашь на растерзание купцам.

Иван Васильевич призадумался, а я пока повытаскивал иглы и пробудил царицу.

— И ещё, — оборотился я к царю. — С тех пор много воды утекло и англичане сегодня получили столько привилегий и льгот, что никакому купцу не снилось, а уж они-то вреднее намного больше, нежели жиды.

— Так от них и пользы много…

— От жидов пользы не меньше будет.

— Да, где же я тебе жида в Московии найду? Выписывать, что ли у Сигизмунда?

— Да, я тебя умоляю, государь! Думаешь в Московской Немецкой Слободе живут немцы?

— А кто? — удивился царь.

— Я уверен, что там половина жидов, а скорее всего они все жиды. Их язык очень похож на немецкий. И ещё… Жидам сделать вид, что он христианин, как два пальца обос… э-э-э… Ну, ты понял! Хочешь, сделаем облаву в субботу и посмотришь. На Яузе-реке ты разрешил строиться пленным немцам. Думаешь там нет жидов? Только присмотреться, кто не работает в субботу, и всё сразу станет ясно. Хочешь, я тебе найду жидов? Ты только кинь клич, что разрешаешь жидам свою веру чтить и посмотришь, сколько «добропорядочных христиан» окажутся жидами.

Я подошёл к нему ближе и резко, выставив вперёд руки с согнутыми, как клыки волков пальцами, сделал «р-р-р». Иван Васильевич испуганно дёрнулся от меня, а я улыбнулся.

— Получилось! — сказал я довольно. — Отыграл-отыграл!

— Тьфу на тебя! Напугал! — воскликнул и рассмеялся государь. — Подловил, шельмец! С меня копейка.

— Что это вы про жидов вдруг заговорили? — спросила царица. — Не нужны они нам. Они кровь младенцев пьют.

Я распахнул глаза и раскрыл рот.

— Чего? Это кто сказал?

— Митрополит Макарий говорил, — тихо сказала, потупив глаза Анастасия.

Я оглянулся на Ивана Васильевича и развел руки в сторону.

— Конечно! Кровь пьют, людей живьём едят. А Макарий чист, как солнышко? На соборе десять лет назад запретили монастырям деньги в рост давать, но те так и продолжают давать, аж на 'пять шестой'2. И земли вроде как не покупают, а в дар берут. Хотя запретил ты им!

Царь нахмурился. Потом вдруг глубоко задышал и стал рьяно растирать уши.

— Всё-всё-всё, государь-батюшка. Молчу-молчу-молчу… Ухожу-ухожу-ухожу…

— Посиди… — Проговорил царь. — А то вдруг мне опять худо будет?