Терновая цепь - Клэр Кассандра - Страница 4

Наверное, самым удивительным было поведение Мэтью: он сдержал свое обещание и не выпил ни капли спиртного. Он даже терпел неодобрительные взгляды официантов, предлагавших вино к обеду. Вспоминая отца, Корделия думала, что Мэтью станет плохо без выпивки, но ничего подобного не случилось: у него был ясный взгляд, его переполняла энергия, и он таскал ее по центру Парижа, по всем достопримечательностям, музеям, памятникам, садам. В общем, они вели себя как взрослые светские люди, в чем, естественно, и заключался смысл поездки.

Сейчас она смотрела на Мэтью и думала: «Он выглядит счастливым». Ей казалось, что он искренне счастлив, что он забыл все свои тревоги и горести. И Корделия сказала себе: если эта поездка в Париж не сможет спасти ее, она, по крайней мере, постарается, чтобы Париж излечил его.

Мэтью взял ее под руку, чтобы помочь перейти неровный участок тротуара. Корделия вспомнила женщину из кафе, как она улыбалась им, думая, что улыбается влюбленным. Если бы она знала, что Мэтью ни разу даже не попытался поцеловать Корделию. Он вел себя с исключительным тактом и держался как истинный джентльмен. Один или два раза, когда они желали друг другу доброй ночи в гостиной, ей казалось, что Мэтью как-то странно смотрит на нее, но, возможно, это была лишь игра воображения. Она сама не знала, чего ждет от него, не знала, что думать о… обо всем этом.

– Да, я хорошо провожу время, – сказала Корделия совершенно искренне. Она знала, что сейчас она счастливее, чем была бы в Лондоне, где ей пришлось бы вернуться в материнский дом на Корнуолл-гарденс. Алистер пытался бы проявлять сочувствие, мать была бы шокирована и расстроена, а она сама не смогла бы вынести всего этого, ей захотелось бы умереть.

Корделия поступила правильно. Она послала родным короткую телеграмму из отеля, сообщила, что отправилась в Париж, чтобы заказать гардероб к весне, и что Мэтью сопровождает ее. Мать и брат, скорее всего, сочли бы эту поездку странной, но девушка надеялась, что они не заподозрят истину.

– Мне просто стало интересно, – добавила она, когда они подошли к отелю, массивному зданию с коваными чугунными балконами. Из окон на зимнюю улицу лился золотой свет. – Ты сказал, что я буду блистать в кабаре? В каком кабаре и когда мы туда поедем?

– Вообще-то, сегодня вечером, – сказал Мэтью, открывая дверь и пропуская ее вперед. – Мы вместе совершим путешествие в сердце Ада. Ты не боишься?

– Вовсе нет. Как удачно получилось, я как раз заказала красное платье. Подходящий наряд.

Мэтью рассмеялся, но Корделия несколько встревожилась: путешествие в сердце Ада? Что же такое он имел в виду?

Они не нашли Люси и на следующий день.

Снег растаял, и дороги были свободны. Балий и Ксанф устало тащились между голыми живыми изгородями, из ноздрей у них вырывались облачка пара. Около полудня они въехали в Лосвивиэль, небольшую деревушку, расположенную довольно далеко от моря, и Магнус направился в трактир под названием «Волчий корень», чтобы навести справки. Через несколько минут он вышел, отрицательно мотая головой. Они все же поехали по адресу, который им дали вчера, но нашли лишь заброшенную ферму с провалившейся крышей.

– Есть еще один вариант, – сказал Магнус, забираясь в карету. Снежинки, осыпавшиеся с голых балок, таяли на его черных бровях. – В прошлом веке некий загадочный джентльмен из Лондона приобрел руины старинной часовни на Скалистом мысу, в рыбацкой деревушке Полперро. Он отремонтировал здание, но редко приезжает сюда. Среди местных представителей Нижнего Мира ходят слухи, что он чародей, – болтают, что иногда по ночам из дымохода вырывается пурпурное пламя.

– А я думал, что чародею полагается жить в руинах вроде этих, – усмехнулся Уилл, кивая на сгоревшую ферму.

– Слухи не всегда говорят правду, Эрондейл, но все слухи нужно проверять, – безмятежно ответил Магнус. – Думаю, мы будем в Полперро через несколько часов.

Джеймс вздохнул про себя. Еще несколько часов. Долгие часы ожидания. Долгие часы беспокойства – о Люси, о Мэтью и Маргаритке. Часы размышлений о кошмарах.

Они пробуждаются.

– Значит, я буду развлекать вас. Я расскажу вам историю, – объявил Уилл. – Историю о моей сумасшедшей скачке на Балии из Лондона в Кадэр Идрис, в Уэльс. Твоя матушка пропала, Джеймс, – ее похитил этот негодяй, Мортмэйн. Я взлетел в седло. «Если ты когда-нибудь любил меня, Балий, – воскликнул я, – скачи, как ветер, и доставь меня к моей дорогой Тессе прежде, чем с ней случится несчастье». В ту ночь разразилась гроза, но буря, бушевавшая в моей груди, была еще свирепее…

– Не могу поверить в то, что вы никогда прежде не слышали эту историю, Джеймс, – негромко произнес Магнус. Они сидели рядом, поскольку уже в первый день путешествия стало ясно, что Уиллу для драматической жестикуляции требовалось все сиденье.

Было очень странно сейчас находиться в карете совсем рядом с Магнусом, о котором Джеймс с детства слышал всяческие сказки. Но за несколько дней он узнал о чародее кое-что новое: несмотря на эксцентричные манеры и броские костюмы, которые напугали не одного трактирщика, Магнус был на удивление уравновешен и практичен.

– Не слышал, – подтвердил Джеймс. – С прошлого четверга.

Он не стал говорить, что вовсе не против послушать рассказ отца еще раз. Дома эту историю они часто слушали вместе с Люси, которая в детстве ее обожала. Это было так романтично: Уилл, повинуясь зову сердца, спешит на помощь своей возлюбленной, еще не зная, что она тоже любит его.

Джеймс прижался щекой к стеклу. За окном проплывал живописный пейзаж – они ехали вдоль высокого обрыва, внизу, у подножия скал, неумолчно ревел прибой, и серые, как сталь, волны разбивались об острые утесы, тянувшие свои узловатые пальцы далеко в темное море. В отдалении, на скале в море, он заметил церквушку; силуэт колокольни четко вырисовывался на фоне неба, и почему-то она показалась ему ужасно одинокой, оторванной от всего мира.

Он слушал певучий голос отца, слова истории, знакомой, как колыбельная. Джеймс невольно подумал о Корделии, о том, как она читала ему вслух стихи Гянджеви. Ее любимую поэму о несчастных влюбленных, Лейли и Меджнуне. Вспоминал ее голос, мягкий, как бархат. «Газель с невинной робостью в глазах властителей земли ввергала в прах, арабская луна красой лица аджамских тюрков ранила сердца… с любовью нарекли ее лучистым именем Лейли»[7].

Корделия, сидевшая напротив него за столом в кабинете, улыбалась. На шахматной доске были расставлены фигуры, она держала в изящной руке коня из слоновой кости. У нее за спиной, в камине, горел огонь, и ее волосы напоминали корону из золота и пламени. «Шахматы – это персидская игра, – сказала она. – Bia ba man bazi kon. Сыграй со мной, Джеймс».

«Kheili khoshgeli», – ответил он без запинки. Это были первые персидские слова, которые он выучил, хотя никогда прежде не говорил их своей жене. «Ты так прекрасна».

Она залилась румянцем, ее полные алые губы дрожали. У нее были такие темные глаза, они мерцали – в них таились черные змеи, они вылезли из глазниц и рванулись к нему, разинув зубастые пасти…

– Джеймс! Проснитесь!

Магнус тряс его за плечо. Джеймс очнулся. Его мутило, он прижимал к животу кулак. Он сидел в карете, за окном смеркалось. Сколько же времени прошло? Ему снова снились проклятые сны. На этот раз в кошмаре ему явилась Корделия. Он откинулся на мягкую спинку, чувствуя себя больным.

Он бросил быстрый взгляд на отца. Уилл рассматривал сына с нехарактерным для него суровым выражением лица, и его глаза стали синими, как небо. Он строго произнес:

– Джеймс, ты должен рассказать нам, что с тобой происходит.

– Ничего. – Во рту чувствовался горький привкус. – Я уснул… Снова плохой сон. Я говорил тебе, что волнуюсь за Люси.

– Ты звал Корделию, – возразил Уилл. – Я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил с такой болью в голосе. Джейми, скажи, в чем дело.