Множество жизней Элоизы Старчайлд - Айронмонгер Джон - Страница 9

– У нее было образование?

– Да. Она была близкой подругой семьи Монгольфье – владельцев бумажной фабрики из Ардеша.

– А я работаю на бумажной фабрике, – заметил Милан.

– Знаю. Может, поэтому ты мне нравишься. – Она сжала его руку. – Оба семейства, Монгольфье и Фушары, посещали одну и ту же церковь в Анноне; они занимали две длинные скамьи, стоящие друг за другом, и после каждой воскресной службы вместе возвращались домой. Они жили в маленьком городе, всего в нескольких улочках друг от друга, и виделись почти ежедневно. У Монгольфье было шестнадцать детей – большая семья. Одним знойным летом Жак-Этьенн Монгольфье смастерил для Элоизы бумажный зонтик. – Катя сделала паузу. Воспоминание казалось немыслимо ярким в ее сознании. – Он был изумительно красив, – прошептала она. – Сделанный из изумрудно-золотой бумаги с орнаментом в виде певчих птиц по ободку. Элоизе было всего тринадцать, Жаку – двадцать шесть. Каждое воскресенье она брала зонтик с собой в церковь, чтобы на обратном пути Жак держал его над ней.

– Не слишком ли он был стар для нее? – спросил Милан.

– Папа считает, что ты слишком стар для меня.

– Это те самые Монгольфье, которые… – начал вопрос Милан.

– …изобрели воздушный шар? – закончила она за него и наградила Милана загадочной улыбкой. – Они самые. Братья Жозеф-Мишель и Жак-Этьенн спроектировали первый в мире тепловой аэростат. Точнее, первый воздушный шар, на котором человек смог подняться в небо. Из всех Монгольфье Элоиза отдавала наибольшее предпочтение Жаку-Этьенну. Так и не смогла забыть этот зонтик. Они едва не стали любовниками, несмотря на разницу в возрасте. Он сидел позади нее в церкви и шептал на ушко непристойные богохульства, пытаясь рассмешить ее. Однажды они поцеловались, и вскоре он сделал ей предложение, но Элоиза ответила отказом. Ей было девятнадцать. Она еще не была готова к замужеству. И все. Жак-Этьенн уехал и женился на девушке, работавшей на семейной бумажной фабрике. Элоиза не возражала. А Жозеф-Мишель тем временем относился к ней как к младшей сестре. Когда она заглядывала к Монгольфье в гости, Жозеф поручал ей делать вычисления, необходимые для создания воздушного шара. Она была умнее их всех. «Сколько будет весить воздушный шар?» – спрашивал он у нее. «Сколько дыма понадобится, чтобы оторвать его от земли?» «Сколько дров уйдет на растопку?» «Сколько бумаги?» «Сколько краски?» Когда она отправилась с братьями в Париж, смотреть на полет большого воздушного шара в 1784 году, ей было двадцать пять. Эта поездка стала для нее грандиозным приключением. От Анноне до Парижа пятьсот километров – десять дней пути в дилижансе. Она остановилась у тетушки Монгольфье, в доме на улице Гренель [10], и провела в Париже целый месяц. В один из вечеров, на грандиозном светском рауте, посвященном запуску воздушного шара, она познакомилась с мужчиной – сказочно богатым вдовцом по имени Жан Себастьен Монбельяр. Он стал ухаживать за ней, задаривал ее золотом, кружевами и белоснежными лошадьми. Два месяца спустя они поженились, а через год у них родилась дочь Сильвия, и они жили, не зная горя, в Шато-Монбельяр-ле-Пен, огромном загородном поместье недалеко от Дижона, где выращивали виноград, из которого делали вино, и где ничто не могло нарушить их беспечного существования.

Катя вздохнула, отворачиваясь, чтобы не видеть его взгляда, и уставилась на тени, залегшие в горах.

– Я думал, у этой истории печальный конец, – сказал Милан.

Она выпрямилась.

– Потанцуем?

– Что? Здесь, на лугу?

– Да, – ответила она, уже поднимаясь на ноги. – Именно здесь.

Она потянула его за руку. Ее глаза горели огнем.

– Но у нас нет музыки.

– Ты всегда так серьезен, Милан. Это одно из качеств, которые мне так в тебе нравятся. И все же, зачем нам музыка? У нас есть птицы. У нас есть пчелы. У нас есть колокольчики, звенящие на коровьих шеях. – Она взяла его за руку и стала плавно раскачиваться. – Да, да, да, – пропела она. – Да, да, да. Представь, что это «Битлз».

– Я не очень хороший танцор, – запротестовал он. Но невольно стал вторить покачиваниям ее бедер и плеч. – Ну, как я тебе?

– Замечательно, – отозвалась она и принялась отсчитывать вальсовый ритм. – Раз, два, три, раз, два, три.

Катя притянула Милана к себе и положила голову ему на грудь.

– Никогда не рассчитывай на то, – прошептала она, – что линия твоей жизни высечена в камне и нынешнее благополучие будет длиться вечно. – Она нежно поцеловала его в нос и взяла за руку. – Пойдем, прогуляемся.

Они пошли по тропинке, пересекающей луг, к деревянному мосту через реку.

– Все здешние тропы ведут в горы, – сказала Катя. – По выходным сюда на велосипедах приезжают парочки из Попрада и гуляют по этому лесу. Очень романтично. Если зайти глубоко в чащу, можно дойти до настоящего водопада.

– Нужно и нам так сделать, – в его голосе звучало воодушевление.

– Не сегодня. Отец ждет меня на вечернюю дойку. Но мы обязательно туда сходим. Когда-нибудь.

– Так что же стало с Элоизой?

– Проводи меня обратно на ферму, – предложила Катя, – и я расскажу.

1789 год

Июль в Бургундии – сонный месяц. Заняться обычно нечем – в такой зной только и остается, что ждать дождя и наблюдать, как листья виноградной лозы прогорают на летнем солнце. Элоиза и Жан Себастьен были женаты пять лет. По вечерам, успев стать покорными рабами своих привычек, они гуляли по виноградникам, скорее праздно прохаживаясь между рядов виноградной лозы, нежели проводя серьезную ревизию, в сопровождении небольшой свиты служащих из поместья – виноградаря, сына виноградаря, няньки, камеристки, компаньонки, гвардейца и еще, возможно, лакея, если тот был свободен. Сильвии было три года. Жан Себастьен катал ее на плечах. Стоял дивный вечер. Сегодня они решили отправиться к западным склонам. Элоиза взяла с собой зонтик, тот самый, что подарил ей Жак-Этьенн. Ее служанки шли на несколько шагов позади. Никакие заботы не тревожили ее голову. Откуда они могли взяться?

Вдалеке послышались какие-то звуки – громкие голоса, стук копыт. Начавшаяся суматоха привлекла их внимание, а затем на подъездной аллее поместья появился всадник, скачущий галопом на вороном коне, из-под копыт которого летели клубы пыли. Всадник что-то кричал на скаку.

Среди слуг начался переполох. Двое мужчин выбежали на улицу и попытались схватить лошадь под уздцы, но всадник не обратил на них никакого внимания. Он заметил Элоизу, и ее зонтик, и Жана Себастьена, и Сильвию, и вечерний променад в виноградниках. Пришпорив коня, он поскакал между стройных рядов виноградной лозы и, поравнявшись с хозяевами поместья, спешился. Его лошадь была мокрой от испарины.

– Мадам! – воскликнул он и припал перед ней на колено, одновременно срывая с головы шляпу и парик.

– Морис?

Морис Монгольфье был одним из младших братьев Жака-Этьенна – один и в такой дали от дома. Юноша порывисто обнял Жана Себастьена и поцеловал руку Элоизы в перчатке.

– Я скакал из самого Парижа, – выпалил он. – В каждом городе брал новую лошадь. Я держу путь в Анноне.

Жан Себастьен взял его за руку.

– Мой дорогой друг, вы должны остаться у нас. Утром я с радостью предоставлю вам свежую лошадь.

– Вы очень добры, граф, – ответил ему Морис, – и я не откажусь от лошади, если вы согласны на обмен. Но до захода солнца еще три часа. Я бы предпочел продолжить свой путь. У меня есть новости из Парижа, которые я везу отцу, но могу поделиться ими с вами. – Его руки дрожали. – Они взяли Бастилию. Бастилию!

Жан Себастьен лишь слабо нахмурился, услышав такую весть.

– Кто? – спросил он. – Кто взял Бастилию?

Морис низко наклонился.

– Народ, – прошептал он. – Народ захватил Париж.

– Народ?