Множество жизней Элоизы Старчайлд - Айронмонгер Джон - Страница 33

– Ты точно знаешь, что делаешь? – спросил Милан с беспокойством в голосе.

– Выглядит увесисто, – сказала Катя. – Но внутри статуя пустая.

– Она же гигантская.

– Нам не придется ее поднимать. Только голову.

Катя ухватилась за правую руку Нептуна и полезла по ней наверх, как по стволу дерева, пока не нашла опору и не перекинула одну ногу через плечо бога.

– Осторожнее с моей статуей, – крикнул Кристофер, но он не пытался остановить ее.

Катя устроилась у статуи на плече, оседлав его.

– Забирайся на второе, – скомандовала она Милану.

Он тоже залез наверх.

– Ну, давай, – сказала Катя. Она обвила руками гигантскую шею статуи, и Милан сделал то же самое. – Тяни, – крикнула она.

Вдвоем они потянули за голову статуи. Ничего не произошло.

– Еще раз.

Они снова налегли. И снова безрезультатно.

– Думаю, достаточно, – сказал Кристофер. – Голова не двигается. Вся статуя – это сплошной кусок камня. На ней даже нет никаких стыков.

– Попробуй еще раз. Поднажми.

Напрягая каждый мускул в теле, они всем весом налегли на каменную голову Нептуна.

– Будь я проклят, – протянул управляющий. – Эта штука сдвинулась с места.

Благодаря усилиям Кати и Милана, огромная голова Нептуна наконец-то поднималась с плеч статуи.

– Не уроните!

– Все в порядке. Она на шарнире.

Старинные ржавые механизмы протяжно заскрипели, и с грохотом, от которого сотряслась, наверное, вся Бургундия, голова статуи накренилась вперед, удерживаемая толстым металлическим шарниром.

– Ну, что я говорила! – торжествовала Катя. – Стыка просто не видно. Он спрятан под бородой и волосами. Это просто трюк.

– Чертовски хитроумный трюк. – Управляющий в промокшей, как и у них, одежде, тоже карабкался на статую. Он присоединился к Кате и Милану, и они втроем заглянули вниз, в полую шею морского бога. Мрачная и как будто бездонная пустота уходила вниз на неопределенную глубину. К стене колодца были приделаны ржавые перекладины лестницы.

1813 год

Уже несколько недель Марианна Мюзе спала на одной кровати с мадам Кашмай, матерью Антуана, в крошечной двухкомнатной мансарде, которую семья снимала на улице Севр. Они делили на двоих один узкий матрас из конского волоса, на котором против воли жались друг к другу и воевали за один клочок одеяла. Отец Антуана был в отъезде. Он вступил в Великую армию и сейчас воевал где-то в Испании в рамках Пиренейской кампании Наполеона.

– Лучше там, чем в России, – говорила мадам Кашмай, но Марианне казалось, что она ничуть не тоскует по отсутствующему мужу.

В квартире жили вчетвером. Четвертым был старший брат Антуана, Николя – юноша с тонким лицом, густыми бровями и мягкой улыбкой. Он участвовал в русском наступлении и возил тяжелые брички с провизией по линиям снабжения из Смоленска в Москву, доставляя зверски оголодавшим солдатам зерно, фасоль и солонину. Такая должность, к счастью, избавила его от участия в большей части боевых действий, но возвращаясь на родину, он потерял пальцы на обеих ногах из-за обморожения. После того как отряд Николя съел их единственную выжившую лошадь, ему и его братьям по оружию пришлось бросить повозку и весь долгий остаток пути домой проделать пешком и в дырявых сапогах. Николя вернулся в Париж весной, на три месяца позже большинства спасшихся солдат. После пережитого он почти перестал ходить. Он лежал на кушетке в маленькой квартирке, распахнув ставни, и смотрел на очереди за хлебом на улице Севр.

– Армия будет выплачивать мне пенсию, – говорил он, но он не был офицером, а у армии не было денег. Это не внушало оптимизма.

В мансарде стояло две кровати. На одной спали Марианна и мадам Кашмай, на другой – Антуан и Николя. Мадам Кашмай была источником целого букета неприятных запахов, рядом с которыми меркло все, с чем сталкивалась Марианна в монастыре в Кетиньи. У нее изо рта воняло гнилыми зубами, жевательным табаком, дешевым алкоголем и протухшим мясом. От волос пахло париком, а от парика – пылью и прогорклым салом. Ее ночная рубашка разила фекалиями, а вонь, которую источали ее ноги и обувь, напоминала о давно заплесневевшем сыре. Время отхода ко сну казалось Марианне приговором к медленной смерти от удушья. Перспектива спать в куче навоза в одном стойле с мулами теперь даже казалась ей предпочтительнее. Марианна умоляла мадам Кашмай открывать окно, но женщина презирала открытые окна. Мало ли, кто может пробраться в дом.

Здесь она зря тратила время.

– Антуан, – потребовала она, – мне нужно, чтобы ты воспользовался своей дружбой с Жаком Рено и членами комитета и оказал мне одну услугу.

Ее отношения с Антуаном развивались совсем не так, как она планировала, или, возможно, представлял себе Антуан. Он был по-прежнему полон энтузиазма, но она совершенно потеряла интерес. То ли из-за его негостеприимного дома, то ли из-за удушливо смердящей матери – трудно сказать. Возможно, все дело было в том, что Николя, герой войны, несмотря на больные ноги, оказался со всех сторон более интересным собеседником. Возможно, все дело было в ней. Возможно, она просто еще не созрела.

– Пожалуйста, помни, что я выросла в монастыре, – осаживала она Антуана, когда его знаки внимания грозили зайти слишком далеко. Она клала ладонь на его кюлоты и ласкала то, что скрывалось под ними, а когда Антуан уже чуть ли не задыхался, убирала руки. – Это все, на что я могу пойти, – говорила она ему. – Я не готова к замужеству и материнству.

Ей отвели небольшую роль на службе империи – Антуан выбил для нее должность по ее просьбе. Как и Антуан, она стояла на посту у городских ворот и следила за прибывающими в город и убывающими из города торговцами. Инструкции были расплывчатыми. Ее задачей было помогать Антуану и другим волонтерам комитета, таким же, как она сама, идентифицировать врагов Республики.

– Каждый день в столицу прибывает слишком много транспорта, – объяснял ей один из членов комитета. – Нам нужна любая помощь.

– Как я узнаю врага? – спросила она.

– По запаху, – ответили ей.

Испанцы признавались шпионами автоматически. Англичане – попадали под подозрение. Русских могли даже расстрелять на месте, если бы у них при себе не имелось официальной рекомендательной бумаги. Тех, кто путешествовал с большим количеством оружия, избыточным для личной защиты, тех, кто имел подозрительный вид, тех, кто проклинал императора, или кто бормотал нечленораздельные ругательства вполголоса, и тех, кто не мог четко назвать свои причины находиться в городе, и тех, кто выглядел подозрительно богатым, – всех этих людей следовало тщательно допросить. По факту, Марианне не платили за эту службу, но были в такой позиции и свои привилегии. Досмотр повозок занимал много времени, и большинство торговцев открыто и добровольно предлагали комитету пожертвования, в обмен на которые им обеспечивали беспрепятственный въезд в город. Эти пожертвования попадали в карман командира комитета с обещанием, что деньги попадут в городскую казну. Росчерком пера он подписывал расписку и заносил цифры в бухгалтерскую книгу. Цифры, как тихонько сказал Антуан Марианне, редко совпадали с суммой пожертвования. Но это было нормально. Командир тоже заслуживал признания. Его труд поддерживал безопасность в городе.

Некоторые торговцы предпочитали вносить более скромный вклад: украдкой они совали монету в ладонь волонтера, проверяющего их транспорт. Никто не произнесет ни слова, кто-то, возможно, вскинет бровь, но торговец получит зеленый свет.

– Разве это не вымогательство? – спросила Марианна у Антуана. Она обратила внимание на то, с какими трудностями проходят контрольные пункты те путешественники, которые не предлагают взяток. Но юноша только усмехнулся ее чистоплюйству.

– Они по собственной воле решают вознаградить нас за умение распознавать порядочных торговцев, – парировал он. – Без их щедрости у нас не было бы волонтеров, а без волонтеров у нас был бы город, полный шпионов. Ты бы этого хотела?